class="p1">Если ты раз встретился с пуговичником, этот пуговичник будет всегда брести за тобой, предлагать свои невыразимо мерзкие изделия.
— Мы вчера же ходили, — напомнил я. — Ничем хорошим не закончилось.
— Там пасся этот мусор.
— А если он и сегодня будет? Ты уверен, что его там нет?
— Если он там, мы с ним не станем разговаривать, вот и все.
— Помнится, Снаткина тебе дала адрес Куприяновых, — напомнил я. — Может, и в этот раз… Шутка.
— Мне кажется, она не шутила в этот раз…
— Вот сходи и узнай, — посоветовал я.
— Снаткина…
— Снаткина — старая дура, — перебил я.
Едва я это сказал, как Снаткина решительно вошла в кухню и стала вызывающе греметь посудой, и стало ясно, что выхода нет, и скоро мы снова шагали вниз по Сорок лет Октября. Песок подсох, шагать было проще, чем вчера.
У Кристины имелся старый «Ковровец» болотного цвета. Кажется, он принадлежал деду Кристины и теперь хранился в ожидании нового хозяина. «Ковровец» стоял на веранде, Кристина любила валяться на нем и читать, и всякое лето Федька подбирался к машине, уговаривая Кристину выкатить мотик. Кристина на уговоры не поддавалась, говорила, что мотоцикл этот фамильный и здесь стоит тридцать лет, ее дедушка на нем однажды до Перми доехал. Федька возражал: мотоцикл надо прогуливать, без дороги ему стоять нельзя, и однажды Федька ее все же уломал. Он залил в бак трехлитровую банку бензина, прокалил на зажигалке свечу, накачал колеса. После чего принялся лягать заводягой. «Ковровец» не заводился. Федька старался, подпрыгивая на рычаге, закончилось все тем, что Федька соскользнул с лапки и ушиб колено. Он ругался и пинал «Ковровец» в заднее колесо, после этого решили заводить с толкача. Вывели мотоцикл на улицу, мы с Кристиной толкали, Федька рулил и бросал сцепление. Мы сделали два квартала, но мотоцикл так и не ожил; недалеко от перекрестка с Рабочей Федька оступился и выпустил руль. Мотоцикл упал в дренажную канаву. Неглубокую, по колено. Однако втроем вытянуть его на дорогу не получалось. Перепуганная Кристина ругалась на Федьку, сам он психовал и ругался на меня, что это я упустил мотоцикл, надо было держать, а я думал, не свалить ли? Пусть сами из этой канавы выбираются, я же предупреждал. Но свалил, конечно, Федька.
Сказал, что у его дядьки есть лебедка, он сейчас принесет, и убежал.
Мы с Кристиной остались с мотоциклом. Я попробовал его поставить на колеса, но канава была неудобная, и «Ковровец» остался лежать на боку. Так мы с ней и сидели. Сначала ничего сидели, потом Кристина нервничала, едва не плакала.
Я утешал: ничего страшного, Федька принесет лебедку, и мы вытащим мотик, все в порядке. Потом стал пересказывать «Зловещих мертвецов», как раз весной посмотрел, Кристина слушала вроде, но все равно поглядывала вдоль Рабочей, ждала Федьку. То, что он и не собирался приходить, я про это Кристине не говорил, вместо этого «Чужих» рассказывал. Мне очень хотелось что-нибудь придумать и выручить этот чертов «Ковровец» — например, подкопать канаву. Но требовалась лопата, а я не решался предложить сбегать за лопатой, Кристина бы наверняка подумала, что и я вздумал удрать. Поэтому рассказывал фильмы. Был разгар рабочего дня, на улице никого, только мы в канаве. Я боялся, что нас рано или поздно заметит какая-нибудь пенсионерка и вызовет милицию, но даже пенсионерки нами не интересовались.
Наверное, через час по улице проходил мужик, спросил, чего сидим, не угнали ли мотоцикл, мы ответили, что он наш, хотели проверить на ходу и свалились в канаву. Мужик поверил, вздохнул, спрыгнул в канаву и легко поставил мотоцикл на колеса. Велел навалиться, мы с Кристиной навалились, мужик взялся за руль, «Ковровец» выбрался из ямы.
На обратном пути нам встретился Федька. Он тащил лебедку и удивился, встретив нас с мотоциклом. Кристина сказала, что он придурок и мы обошлись без него, что он сгасился, как гад, бросил своих друзей и пусть валит теперь со своей лебедкой, не нужен он. Но Федька не отвязывался, тащился рядом с этой дурацкой лебедкой и рассказывал, что дядьки дома не оказалось и ему пришлось отдирать рубероид и пролазить через чердак, искать лебедку в темноте, но он все равно ее отыскал. И принес, вот. Кристина ответила, что поздно, без него обошлись, пошел вон, уродец. Но Федька все равно брел рядом. Он перестал оправдываться, шагал молча. А мы толкали мотоцикл. Федька пытался помочь, но едва он приближался к мотоциклу, Кристина отгоняла его пинками.
Когда докатили, к Кристине Федька не стал заходить, побрел себе дальше.
А мы с Кристиной старались загнать мотоцикл на веранду по лестнице, но это не получалось, Федьки не хватало. Но я придумал как. Я уселся на ступени, взялся за переднее колесо и потянул на себя. «Ковровец» поднялся на ступеньку. Затем еще на одну. Я тянул, Кристина толкала. Через десять минут мы подняли мотоцикл, и я привалил его к стене. У меня болели плечи, а еще я чего-то растянул в боку, а Кристина самым настоящим образом разрыдалась. Я попытался ее утешить, говорил, что никто не узнает, а если узнают, то ничего страшного мы не сделали — подумаешь, погоняли мотик, все так делают. Но Кристина меня не слушала. А я не мог понять, чего она расстроилась, все же хорошо закончилось. Все хорошо…
Дверь ее дома была распахнута.
— Кристина! — позвал я.
Никто не ответил.
— Может, ее нет, — предположил Роман. — Зайдешь?
Веранда.
Сейчас вместо «Ковровца» стояли цинковые баки, я подумал, что в них крупа.
Или макароны.
— Кристин! — снова позвал я.
Заходить в дом не хотелось. Не знаю почему, страшно. Слишком тихо.
— Она где-то рядом, — предположил Роман. — Дверь-то открыта.
Решили поискать.
Кристина обнаружилась возле бани, стирала белье в пластиковом тазу, нас не заметила, а мы с Романом зачем-то спрятались за вишней.
Кристина была в джинсах и в свитере, никогда не видел, чтобы стирали в таком виде. На веревке возле забора висели простыни и наволочки, много, кажется, Кристина стирала с самого утра.
— Зачем стоим? — спросил Роман.
— Не знаю… Что говорить-то?
Роман не ответил.
— Зачем она стирает? — прошептал Роман. — Это что, замещение?
— Наверное…
Тогда она тоже была в джинсах и свитере, в тот день, когда мы отправились смотреть море. Мы сидели с Кристиной на гриве, и море было перед нами, и плескалось за спиной, тогда я хотел взять ее за руку и пообещать, что она обязательно увидит настоящее. Скоро, самое настоящее, синее, бескрайнее. Я вдруг чувствовал себя очень
