– Привет, – сказала Аура.
Она держала мать за руку и головой доставала той до бедра.
– Нам сообщили, что ты проснулся. Скорпион, как ты себя чувствуешь?
– Ничего себе, – ответил он, думая, что уже почти вправе так сказать. – Криосон – это всегда риск, но я был готов.
«Тоже мне открытие!» – подумал он.
– А как ты поживаешь, Аура?
– Мне уже шесть, – сообщила она.
Хоури вступила в разговор:
– Сегодня у нее детский день, Скорп. В такие дни Аура ведет себя более или менее похоже на шестилетнюю. Но она не всегда такая. Просто имей это в виду.
Скорпион пытливо смотрел на мать и дочь. Хоури выглядела старше, но не намного. Черты лица стали чуть резче, как на портрете, по которому художник прошелся остро отточенным карандашом, любовно подчеркнув каждый изгиб, каждую складочку. Отросшие до плеч волосы она разделяла ровным пробором и крепила маленькой серой заколкой. В них появились нити седины, лишь подчеркивающие черноту остальных. На шее обозначились морщинки, которых он раньше не видел; руки как будто исхудали. Но эта была все та же Ана, и не знай Скорпион, что прошло шесть лет, он, возможно, и, не заметил бы этих перемен.
Мать и дочь были в белом. На Хоури – длинная, до пола, юбка из мятой ткани, жакет со стоячим воротником и застегнутая под горло блузка. На Ауре – юбка до колен поверх белых легинсов и простая кофточка с длинными рукавами. Она была коротко подстрижена, темные вихры торчали, как у мальчишки, челка ровно нависала над глазами. Женщина и девочка стояли словно пара ангелов, слишком чистые для корабля, каким его помнил Скорпион. Хотя, возможно, на борту многое изменилось. Как-никак шесть лет прошло.
– Ты что-нибудь помнишь? – спросил он Ауру.
– Мне уже шесть, – ответила девочка. – Хочешь осмотреть корабль?
Скорпион улыбнулся, надеясь, что не испугает ребенка:
– С удовольствием. Но мне сказали, что для меня есть очень срочное и важное дело.
– А что именно тебе сказали? – спросила Хоури.
– Возникла проблема.
– Тоже мне открытие! – улыбнулась Хоури.
Но Валенсин отказался выпустить его из отсека криосна без полного медицинского осмотра. Врач заставил Скорпиона лечь на койку и призвал на помощь зеленых медицинских роботов. Машины жужжали над пациентом сканерами и зондами, а сам Валенсин поднимал свинье веки и светил ярким, до мигрени, фонариком в глаза, бормоча что-то под нос, словно нашел какой-то непорядок.
– По вашей милости я проспал шесть лет, – сказал Скорпион. – У вас было достаточно времени для осмотров.
– В этой процедуре наиболее опасно пробуждение, – сухо ответил Валенсин. – А также первые часы после пробуждения. Учитывая, что капсула старая и вы из нее только что выбрались, а также принимая во внимание обусловленную физиологией свиньи идиосинкразию, я бы оценил ваши шансы не умереть в ближайшие часы как девяносто пять из ста.
– Я в порядке.
– Если это правда, то можно считать, случилось чудо. – Валенсин поводил ладонью перед лицом Скорпиона. – Сколько пальцев?
– Три.
– А теперь?
– Два.
– А теперь?
– Три.
– Теперь?
– Три. Два. Может, хватит?
– Нужно провести более тщательное обследование, но мне кажется, что периферийное зрение ухудшилось процентов на десять-пятнадцать.
Валенсин улыбнулся, словно Скорпион только и ждал эту новость: вот сейчас вскочит с койки и упругой походкой направится по делам.
– Меня только что разморозили. Чего вы ждали?
– Примерно того, что вижу, – ответил Валенсин. – У вас уже наблюдалось снижение периферийного зрения, перед тем как вы легли в капсулу. Ухудшение прогрессирует. Возможно, в течение нескольких часов зрение придет в норму, однако я не удивлюсь, если полного восстановления не произойдет.
– Но я же не постарел. Все это время я лежал в капсуле.
– Погружение в сон и выход из него, вот что создает проблемы. – Валенсин развел руками, словно просил прощения. – В некотором смысле последствия еще хуже тех, к которым привело бы бодрствование. Сожалею, Скорп, но эта технология создавалась не для свиней. В утешение могу сказать, что, если бы вы не проспали полет, зрение ухудшилось бы еще на пять или даже десять процентов.
– Ну что ж, отлично. Запомним на будущее. Мне всегда было интересно выбирать между двумя проигрышными раскладами.
– Но вы сделали правильный выбор, – заметил Валенсин. – С точки зрения косной статистики это была лучшая возможность пережить целых шесть лет. А что касается следующего раза, не советую так рисковать. Тот же консервативный статистический подход говорит, что шансы просуществовать новый срок в криокапсуле составляют пятьдесят процентов. А после упадут до десяти. Это жестокое испытание для организма, клетки не скоро придут в порядок и вспомнят, как им положено работать.
– Доктор, как это понимать? Я смогу залечь в эту штуковину всего один раз?
– Да так и понимайте. Но вы же не собираетесь укладываться уже завтра?
– Это что, такая манера успокаивать пациента? На меня почему-то плохо действует.
– Сарказм – низшая форма остроумия, – ответил Валенсин.
– Проку от вашего сарказма, доктор…
Скорпион оттолкнулся от кровати и резко встал, роботы Валенсина бросились врассыпную.
«Свинье пора выписываться», – подумал доктор.
В сфере голографического дисплея плыли символы солнца, планет, кораблей и руин. Перед сферой стояли Скорпион, Васко, Хоури и Аура, их отражения призраками висели в пространстве голограммы. Позади этих четверых стояло еще с полдюжины начальников, в том числе Круз и Эртон.
– Скорп, ты только не перенапрягайся, хорошо? Валенсин известный перестраховщик, но это не значит, что можно игнорировать его предупреждения. Ты нам нужен здоровым.
– Я еще живой, – ответил свинья. – И у вас была причина меня разбудить. Так что сперва плохие новости, идет?
Но Скорпион даже не представлял себе, насколько эти новости плохи.
Волки объявились в системе звезды Эпсилон Эридана, у Йеллоустона. Во множестве летящие прочь корабли свидетельствовали о том, что машины прибыли недавно и эвакуация еще не закончилась. На расстоянии до трех световых месяцев от Йеллоустона неровной сферической волной расходились субсветовики – они шли первыми. Скорпион увидел их, когда изменился масштаб и в сфере изобразилось окружающее Эпсилон Эридана пространство диаметром в световой год. Каждый корабль имел соответствующий цветовой флажок с пояснительной подписью: идентификат, вектор и так далее. Эти корабли напоминали рыбешек, разбегающихся от хищника, проникшего в самую середину косяка. Некоторые вырвались вперед, некоторые приотстали, но предел ускорения в одно g гарантировал, что сферическая волна бегства еще не скоро утратит симметрию.
Возможно, крайние суда не относились к беженцам. Самые первые корабли – обычные торговцы – могли улететь с Йеллоустона еще до появления волков. Некоторые суда продвигались так быстро, что ужасная новость нагнала бы их через много лет. Внутри сферы тоже висели корабли, вывозящие последних беженцев или по каким-то причинам не достигшие максимального ускорения. Вблизи же Эпсилона Эридана, в радиусе световой недели от планеты, полностью отсутствовало исходящее движение. Если в не успевших остыть руинах и остались звездолеты, то они уже никуда не полетят.
Не было заметно и признаков внутрисистемного транспорта, не поступали сигналы от колоний и навигационных маяков. Те корабли, что приближались к системе Эпсилона Эридана в момент начала кризиса, теперь двигались в обход по широким дугам. Их экипажи и получили своевременно предупреждение и увидели затем эвакуацию. И теперь те, кто летел к Йеллоустону, спешили скрыться в межзвездном пространстве.
Понадобились годы, чтобы полностью стерилизовать пространство вокруг Дельты Павлина. Здесь же, как сразу понял Скорпион, геноцид продолжался не более полугода.
Но здешняя зачистка не походила на ту, что творилось на Ресургеме и окружающих его планетах.
Первый геноцид, происшедший в системе Дельты Павлина миллион лет назад, провалился, поэтому сейчас ингибиторы действовали с невиданным размахом: им нужен был стопроцентный успех. Они разрывали на части планеты, из добытого сырья строили машины – убийцы звезд. Этих чудовищ напустили на Дельту Павлина, пронзили его сердце, и оттуда ударил поток артериальной звездной крови, сохраняющий температуру и давление солнечной плазмы. И этот адский огонь был направлен на поверхность Ресургема, и там сгорело все живое – все, что не успело спрятаться в глубине планетарной коры, под километровой толщей матерых пород. Если на Ресургеме когда-нибудь и появится жизнь, она будет вынуждена развиваться чуть ли не от белковой молекулы.
И новые поколения освоителей космоса, увидев очевидные следы двух масштабных катастроф, предпочтут обходить стороной это место.
