запястья были толщиной с икру среднего человека. С его лица не сходило серьезное, задумчивое выражение: наверное из него мог получиться судья или же превосходный игрок в покер.
— А больше Вестон ничего не сказал? — спросил он у меня.
— Ничего.
— Ты как будто этим сильно опечален.
— Скажем так, что меня это тревожит.
Сэндерсон покачал головой.
— Мне кажется ты идешь по ложному следу, — сказал он. — Вестон ни для кого не стал бы подделывать отчет. Если он говорит, что сомневался, значит так оно и было на деле.
— Может быть тебе лучше самому взглянуть на срезы?
— Я бы и взглянул, — согласился Сэндерсон, — но только ты же сам знаешь, что это невозможно.
Он был прав. Если бы Сэндерсон вдруг объявился в «Мэлори» и попросил разрешения просмотреть стекла со срезами, то Вестон наверняка воспринял бы это как личное оскорбление. Это было просто не принято.
Тогда я сказал:
— Может быть если только он тебя сам попросил…
— А зачем это ему?
— Не знаю.
— Вестон поставил диагноз, дал свое заключение и поставил под ним свою подпись. Все. Дело сделано, разговор окончен, если только на суде что-нибудь не всплывет.
У меня внутри как будто что-то оборвалось. За прошедшие дни я уже успел прочно вбить себе в голову мысль о том, что никакого суда быть не должно. Любое судебное разбирательство, путь даже в ходе него и был бы вынесен оправдательный приговор, серьезно навредил бы репутации Арта, его положению, его практике. Никак нельзя допустить того, чтобы суд состоялся.
— А ты уверен, что это из-за гипофункции гипофиза.
— Да.
— Тогда какова этиология?
— Скорее всего, новообразование.
— Аденома?[38]
— Наверное. А может быть краниофарингиома.
— И как долго?
— Она могла развиться совсем недавно, — сказал я. — Четыре месяца назад снимки черепа были в норме. Ни гипертрофии, ни эрозии турецкого седла. Но ведь она жаловалась на ухудшение зрения.
— А что если это ложная опухоль?
Ложную опухоль — это недуг, наблюдаемый у женщин и маленьких детей. У пациентов проявляются все симптомы опухоли, которой у них на самом деле нет. Это связано с применением стероидов; у женщин подобные проблемы нередко возникают во время употребления противозачаточных таблеток. Но насколько мне известно, Карен не пользовалась подобными средствами. Я тут же сказал об этом Сэндерсону.
— Очень плохо, что у нас нет среза мозговой ткани, — сказал он.
Я кивнул.
— Но ведь, с другой стороны, — продолжал Сэндерсон, — аборт все же имел место. И мы никак не можем забывать об этом.
— Да, я знаю, — сказал я. — Но ведь это еще один показатель того, что Арт не делал его. Он не взялся бы за аборт, не сделав прежде теста с кроликом, а результат был бы отрицательный.
— В лучшем случае это можно считать лишь косвенной уликой.
— Я знаю, — согласился я, — но ведь это уже больше, чем ничего. Задел, так сказать.
— Но здесь есть и другая возможность, — сказал Сэндерсон. — Допустим, тот, кто делал аборт довольствовался лишь тем, что Карен сказала ему, будто она беременна.
Я нахмурился.
— Я не понимаю. Арт не был знаком с этой девушкой; они никогда не виделись прежде. Он ни за что не стал бы…
— Речь не об Арте, — не дал мне договорить Сэндерсон. Он разглядывал носки собственных ботинок, словно стараясь собраться с мыслями.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, знаешь ли, все это, конечно, только слова…
Я терпеливо ждал продолжения.
— Вокруг этого дела и так уже полно дурацких слухов и кривотолков. И мне бы не хотелось самому уподобляться болтунам, — сказал он.
Я промолчал.
— Раньше я никогда не знал об этом, — продолжал Сэндерсон. — Мне всегда казалось, что я довольно хорошо информирован и просвещен в подобных вопросах, но тем не менее до сегодняшнего дня я этого не знал. Как ты, наверное, можешь себе представить, вся медицинская общественность города взбудоражена. Совсем как пчелы в растревоженном улье, вокруг роятся слухи. Еще бы! Дочка Дж. Д. Рэндалла умирает от аборта — как же другие врачи могут упустить такую возможность и не обсудить промеж собой такое. На чужой роток не накинешь платок. — Он тяжко вздохнул. — Ну, в общем, чья-то жена сказала моей жене. Я даже не знаю, верить в это или нет.
Я не собирался торопить Сэндерсона. Пусть соберется с мыслями; я закурил и терпеливо ждал.
— Черт возьми, — сказал Сэндерсон, — наверное это просто сплетни. В голове не укладывается, чтобы прошло столько времени, а я бы до сих пор ничего не слышал об этом.
— О чем? — наконец спросил я.
— Питер Рэндалл. Питер делает аборты. Очень тихо и далеко не всем, но он делает их.
— Бог ты мой, — только и смог сказать я.
— В это трудно поверить, — сказал Сэндерсон.
Я молча курил и раздумывал над только что услышанным. Если Питер и в самом деле делает аборты, то известно ли об этом Дж. Д. Рэндаллу? Или он думает на Питера, и старается выгородить его? И не это ли он имел в виду, говоря о «делах совершенно посторонней семьи»? И если так, то зачем было приплетать сюда Арта?
И разве стал бы Питер сразу делать девочке аборт? Питер был склонен полагать, что у нее не все в порядке со здоровьем вообще. Он был достаточно опытным врачом, чтобы заподозрить у нее опухоль гипофиза. И если бы девчонка вдруг снова пришла к нему и объявила, что беременна, то он наверняка вспомнил бы о ее проблемах со зрением. И сделал бы анализы.
— Питер этого не делал, — сказал я.
— Может быть она стала давить на него. Может быть она очень торопилась. Ведь в ее распоряжении были только выходные.
— Нет. Он не поддался бы давлению с ее стороны.
— Но она все-таки была его родственницей.
— Она была молоденькой и истеричной девчонкой, — сказал я, припоминая рассказ Питера.
— А ты можешь быть абсолютно уверен в том, что Питер этого не делал? — спросил Сэндерсон.
— Нет, — признал я.
— Тогда давай предположим, что он это сделал. И также будем считать, что миссиз Рэндалл знала об этом аборте. Или, положим, истекающая кровью девочка сама сказала ей о том, что это сделал дядя Питер. Как в таком случае поступила бы миссиз Рэндалл? Упрятала бы за решетку собственного деверя?
Я видел, к какому выводу он подводит меня. Разумеется, это могло послужить объяснением одному из тупиковых вопросов этого запутанного дела — почему миссиз Рэндалл позвонила в полицию. Но мне такая идея пришлась не по душе, и я сказал об этом Сэндерсону.
