— Не понимаешь? Ну, ничего! Не бойся, мой милый! — И своей широкой, обросшей волосами рукой он похлопал по плечу карлика, который понемногу начал успокаиваться.
— Славный малый, не правда ли, Мертене? — повторял он, покатываясь от смеха.
Между тем, Мертене нашел предложение американца весьма забавным.
— Постой-ка, старина, мы ему устроим хорошую штуку! Посмотрим, ревнив ли этот плохо окрашенный Отелло? — Мертене, как видно, хорошо знал классиков.
— Я беру твою жену, любезный друг! — объявил он не допускающим возражения тоном маленькому человечку. И в подтверждение своих слов схватил за руку дикарку, которая от страха пятилась назад, после чего с красноречивым жестом посадил ее к себе на колени. Затем, подозвав боя, приказал ему увести женщину в маленькую хижину, где в дружеском согласии жили вместе утки, куры, обезьяны, бои и служанки.
Риссаси молча исполнил приказание. Маленький человечек и глазом не моргнул; он сделал лишь порывистое движение, которое сейчас же подавил, когда увидел, что белый положил руку на свой револьвер. В его глазах, умышленно лишенных всякого выражения, мелькнул и тотчас же погас быстрый огонек, после чего он снова принял непроницаемый вид и продолжал стоять совершенно спокойно, не говоря ни слова.
— Забавная штука! — покатывался со смеху Мертене. — Ей-богу, только ты способен был выдумать это! — воскликнул он, бросая восхищенный взгляд в сторону янки, который самодовольно улыбнулся в свою широкую бороду.
— Завтра утром эта почтенная особа будет в целости и неприкосновенности возвращена своему возлюбленному супругу, который, к слову сказать, кажется мне порядочно смущенным. По-видимому, дело идет на лад. Завтра они возвратятся в свои леса; мы даже сделаем им маленькие подарки. Ну, и посмеемся же мы, вспоминая эту историю.
— Понял, Сололо? — повторил он, обращаясь к громадному капралу-гаусса, с невозмутимым и добродушным видом следившему за этой сценой, — Запри мне этого молодца на ночь в каком-нибудь бараке, привязывать не надо, и дай ему одеяло и чего-нибудь поесть. Что касается его супруги, то она проведет ночь в «лупангу». Смотрите, только не обижайте ее. Если кто-нибудь тронет ее, то будет иметь дело со мной! — сказал он, грозя пальцем бою, который изобразил на своем лице скромность, презрение и отвращение: станет ли он трогать «лесную женщину».
Между тем карлик беспрепятственно дал себя увести. Его подруга, сохранившая также невозмутимый вид, была в свою очередь уведена. А оба белые, обменявшись еще раз несколькими замечаниями и поздравив друг друга с изобретенной ими остроумной выдумкой — когда человек не глуп, можно ведь всюду найти развлечение — пожелали один другому спокойной ночи и с улыбкой на лице разошлись по своим комнатам.
— Поклон почтенной даме! — сказал на прощанье Армстронг. — Желаю тебе успеха! — и, громко засмеявшись, он скрылся в темноте.
На посту все заснули. Царила глубокая тишина. Вдали тянулся лес, немой, непроницаемый и таинственный. В жалкой хижине, куда его заперли с наступлением ночи, маленький Акка, который до сих пор лежал в углу, свернувшись клубком, со сверкающими в темноте, как у кошки, глазами тихо встал на ноги.
Внимательно прислушиваясь, он приблизился к одной из глинобитных стен хижины. До поставленной для него миски с рисом и бананами он даже не дотронулся. Вытащив из-за своего узкого пояса из обезьяньей шкуры небольшой и блестящий предмет — вделанный в рукоятку маленький нож — он стал без шума ковырять стену, от которой стала отваливаться, кусок за куском, затвердевшая глина. Затем наступила очередь плетня, наполовину, впрочем, сгнившего. Через двадцать минут карлик был уже на свободе.
Не производя ни малейшего шума, он на брюхе прополз несколько метров расчищенного пространства, отделявшего хижину от опушки леса. Очутившись там, он быстро и ловко встал на ноги и устремил проницательный взгляд в темноту. Налево с трудом можно было различить темную массу: это был дом белого, того злого человека, который похитил его жену. Пробираясь между кофейными деревьями и проползая под бананами, с бесчисленными предосторожностями, он добрался до «лупангу», где потихоньку разбудил свою жену. Бесшумно, легкими шагами она последовала за маленьким человечком. Перед домом белого, по знаку мужа, она остановилась и стала ждать его в темноте. Перешагнув через крепко спавшего боя и осторожно обойдя стол и стулья, он проник в хижину, дверь которой оставалась полуоткрытой. Ночник — простой фитиль в пальмовом масле — распространял бледный и унылый свет.
С расстегнутым воротом рубашки, открытым ртом и покрытым потом лбом, Мертене громко храпел, то присвистывая, то издавая низкие ноты. Насторожив ухо и затаив дыхание, Тики Тики осмотрелся во все стороны.
Затем с кошачьими движениями, на цыпочках, подобрался к изголовью белого и с пылающими ненавистью глазами верным и сильным движением вонзил в левую сторону груди спящего длинную булавку с черным концом, которую вытащил из своих курчавых и спутанных волос. Булавка, как и его стрелы, была смочена ядом, производящим молниеносное действие.
Мертене на одно мгновение широко раскрыл глаза, судорожно приподнялся и тотчас же снова упал на кровать; на губах появилась легкая пена. Сердце его перестало биться.
Схватив за руку ожидавшую его жену, карлик скрылся во мраке и бесследно исчез.
Остроумная шутка удалась.
Слабительное
Лейтенант Дельбек, по прозванию Я — меня, далеко не отличался скромностью. И прозвище, которое единогласно дали ему его товарищи по посту Касуку, было им вполне заслужено.
Заходил ли за завтраком разговор об убитом у реки буйволе, Дельбек тотчас же восклицал:
— 750 кило… Подумаешь какое чудо! Я своими собственными глазами видел одного в Матебе в 900 кило! А какие у него были рога!
Шла ли речь о девяти бегемотах, которых опытный охотник Левассер убил в течение одного вечера, и среди которых, став в гордую позу, велел себя фотографировать с винчестером в руке и с живописно согнутой левой ногой (классическая и пластическая поза охотника на больших диких зверей — как он говорил), Дельбек немедленно же презрительно и с сознанием своего превосходства объявлял во всеуслышание: «Девять… Велика важность! Я в течение одного утра убил пятнадцать в Майомбе. То, что вы сделали, милейший Левассер, это сущие пустяки!.. Вы просто смеетесь над нами!»… Наконец, рассказывал ли кто-нибудь о бое, обезьяне или собаке, более умных и развитых, чем другие, Дельбек начинал смеяться и говорил: «Бобби, замечательная собака? Этот несчастный пудель?! Полноте! Вот у меня в Боме была собака, посмотрели бы вы на нее! Трудно даже представить себе, до чего она была умна. Прямо что-то поразительное! А вы говорите Бобби!..»
