— Женщина, а не слишком ли много ты болтаешь? Она перешла с английского на невианский:
— Больше с моих истомившихся по любви губ не сорвется ни единого звука, который был бы не желанен тебе.
— Моя возлюбленная женушка… Стихийный дух Поющих Вод…
Невианский язык куда больше годится для определенных ситуаций, чем тот жаргон, который они употребляют на Центре.
* * *
Центр — приятнейшее местечко, и консорт Её Мудрости тут может кататься словно сыр в масле. Как-то после нашего первого визита в рыбачью хижину Стар я намекнул, что было бы очень славно как-нибудь снова съездить половить форель в том чудесном ручье у Врат, через которые мы прибыли в Невию. Как жаль, что он не на Центре!
— Хочешь, он будет здесь?
— Стар, ты что — можешь его перенести? Я знаю, что некоторые Врата открыты для коммерческих нужд и через них идут грузы, но если это даже так…
— Нет, нет. Речь идет о другом, но тоже интересном. Дай-ка подумать. Нужен день, чтобы снять стереокопии, произвести замеры, взять пробы воздуха, состава воды и т. д. А пока… За этой стеной ничего ценного нет так, электростанция и все такое… Скажем, тут будет дверь, а там — то место, где мы жарили рыбу — в сотне ярдов отсюда. Все будет готово за неделю, иначе придется сменить архитектора. Годится?
— Стар, это же невозможно!
— Почему, родной?
— Разрушить целый дом для того, чтобы дать мне ручей с форелью? Фантастика!
— Да нет же, уверяю тебя.
— Нет, фантастика! И тем не менее, солнышко, я предлагал тебе не ручей сюда перенести, а самим отправится туда. На каникулы.
— Ах, как я хотела бы уехать на каникулы! — вздохнула она.
— У тебя сегодня был сеанс импринтинга? Голос звучит иначе.
— Я так устала от этого, Оскар!
— Стар, ты проводишь сеансы слишком часто. Ты истощаешь себя.
— Возможно. Но в этом деле только я могу быть судьей, как ты знаешь.
— Как я не знаю! Ты, возможно, и можешь судить о ходе этого проклятого процесса, и ты действительно тут судья, я это понимаю, но я твой муж и должен быть судьей состояния твоего здоровья, и я обязан прекратить такую растрату сил.
— Любимый мой!
И таких инцидентов было немало.
Я не ревновал её. Этот призрак моего дикарского прошлого был похоронен ещё на Невии и меня больше не посещал.
Да и Центр — не то место, где этот призрак может разгуляться. Здесь столько же брачных обычаев, сколько культур, — тысячи. Они нейтрализуют друг друга. Некоторые гуманоиды моногамны по инстинкту, ну как лебеди, что ли. И это трудно считать «добродетелью». Как смелость есть преодоление страха, так добродетель есть правильное поведение перед лицом искушения. Если нет соблазна, нет и добродетели. Но с этими несгибаемыми моногамщиками никаких неприятностей не бывает. Если кто-нибудь, по неграмотности, сделал бы гнусное предложение одной из этих достойных дам, он не рисковал ни получить пощечину, ни тем более удар кинжалом. Она просто отвергла бы его и продолжала болтать о погоде. И если бы её муж подслушал разговор между ними, беды бы тоже не случилось. Ревность не может существовать у расы автоматически моногамной. Я, впрочем, сам этого не проверял. Мне — по виду и запаху — они казались похожими на черствую корку хлеба. Где нет соблазна — нет и добродетели.
А вот у меня были случаи, когда я проявлял добродетель. Эта кошечка с осиной талией очень соблазняла меня. Я узнал, что она из той цивилизации, где женщины не выходят замуж, пока не докажут, что способны к деторождению, как это принято у нас на островах Южных морей и в некоторых странах Европы. Этим она никак не нарушает табу своего племени. Ещё больше меня привлекала другая девушка — очаровашка с дивной фигуркой, с отличным чувством юмора и одна из лучших танцовщиц Вселенной. Свое предложение она отнюдь не писала на всех стенах, а просто дала мне знать, что не очень занята и вполне заинтересована, использовав местный жаргон с талантливой недосказанностью.
Это освежало. Это было почти по-американски. Я справился (стороной) об обычаях её племени и узнал, что, хотя они очень строги в делах брака, в прочих отношениях нравы весьма свободны. В качестве зятя я бы там не подошел, но окно было бы открыто, даже если двери запирались крепко-накрепко.
В общем, я струсил. Я покопался как следует в своей душе и нашел там подтверждение наличия в себе такого же сокрушительного любопытства, как у тех женщин, которые делали мне предложения только потому, что я был консортом Её Мудрости. Миленькая маленькая Зай-и-ван принадлежала к числу тех, кто не носил одежды. Последнюю она выращивала сама — от кончика носа до крошечных пальчиков на ногах её покрывала мягкая блестящая серая шерсть, удивительно похожая на мех шиншиллы. Потрясающе!
Я не должен был причинять ей зла — такому славному маленькому существу.
В соблазне этом я признался Стар, и она мягко намекнула, что я, видно, отношусь к роду животных, усиленно шевелящих длинными ушами, поскольку Зай-и-ван славится как выдающаяся артистка даже среди собственного народа, который заслужил славу наиболее талантливых поклонников Эроса.
Я так и остался трусишкой. Роман с такой чудесной девочкой обязан основываться на любви, хотя бы частично, а тут была не любовь, а просто интерес к дивному меху плюс страх, что связь с Зай-и-ван может перерасти в любовь, а моей женой она не может быть, даже если бы Стар меня и отпустила.
А если бы не отпустила? На Центре нет законов против полигамии. В некоторых религиях такие законы есть, в других она поощряется, но смешивание культур приводит к такому же смешению религий, которые «погашают» друг друга наподобие того, как погашают друг друга разные обычаи. Культурологи утверждают, что закон о религиозной свободе инвариантен: религиозная свобода обратно пропорциональна силе самой распространенной религии. Это, видимо, есть частный случай более широкой инвариантности, заключающейся в том, что все виды свобод вырастают из конфликтов между культурами, поскольку обычай, которому не противостоит противоположный ему, становится обязательным и рассматривается как «закон природы».
Руфо с этим взглядом не согласен. Он считает, что его коллеги (у них в голове дырки) включают в уравнения вещи, которые не могут быть измерены количественно и даже недоступны для точного определения. Свобода — это счастливое исключение, так как тупая толпа во всех расах ненавидит и боится любых свобод, не только для соседа, но и для себя, и уничтожает их всюду, где это только возможно.
Но вернемся к нашей теме: на Центре пользуются любыми видами брачных контрактов. А чаще не пользуются никакими. Они практикуют и домашнее партнерство, и свободное сожительство, и проживание для целей деторождения, и любовь, и дружбу, но все это вовсе не обязательно с одним партнером. Контракты могут быть очень сложными, например, такими же, что заключаются у нас при слиянии фирм. Они могут включать в себя продолжительность, цели, обязанности, ответственность, число и пол детей, методы генетической селекции, проблемы подборки матерей, условия прекращения или продления отношений — все, кроме пункта о «супружеской верности». Здесь считается аксиомой, что это обязательство не может внедряться насильно, а значит, не подлежит и внесению в контракт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
