Кэрд был полностью раскрыт, обнажен так, как только может быть обнажен человек.
И все-таки оставался загадкой.
В один из дней лета, третьего лета его пребывания здесь, Брускино сказала:
— Если мы с вами в ближайшем будущем не добьемся успеха, вас отправят в хранилище. Вечности у нас в запасе нет.
— Хотите напугать меня до полного выздоровления?
— Ничего подобного, — печально ответила она. — Да из этого ничего бы и не вышло. В рапорте я указала, что вы продвигаетесь, и это правда. Я ожидаю, что вы продвинетесь еще дальше. Но у государства свои сроки на излечение криминальных реабилитантов. Вам дали больше времени, чем большинству других, из-за вашего ухода в другую личность. Кроме того, вы в своем роде народный герои, и государство хотело бы предъявить вас обществу как полностью реабилитированного.
— Уход — неверное слово. Скорее я сделал шаг вперед, к чему-то новому.
— Что пользы играть в слова? Правила устанавливает государство, оно казнит, оно и милует. В данный момент вы не являетесь полностью здоровым человеком. Опасности для общества вы, на мой взгляд, не представляете — я подчеркнула это в рапорте. И вряд ли когда-либо будете представлять, хотя я не могу быть в этом уверена на все сто процентов. Но вы нездоровы. Ни один здоровый человек не видит своих ближних, как лукрециев танец атомов внутри магнитного поля. Вам ни до чего нет дела. Да, вы делаете все, что полагается. Вы достаточно проницательны или достаточно хитры, чтобы при общении с другими имитировать здоровые эмоции. Только со мной вы не притворяетесь. Но и других вам не удается провести, уверяю вас.
— И себя тоже.
— Себя? Или свое «я»?
— И того и другого.
Собственный ответ озадачил его не меньше, чем ее.
В следующий вторник, к концу относительно бесплодного сеанса, доктор Брускино после паузы объявила:
— Полковник Симмонс совершил побег!
И посмотрела сначала на Кэрда, потом на индикаторы эмоций за его спиной.
В Кэрде вся кровь взыграла от радости. Это покалывание по всему телу было для него чем-то новым, еще неизведанным. Это не было воспоминанием. Это была настоящая, сиюминутная эмоция, хотя через пару секунд она действительно вызвала воспоминания о чувствах или чувства по поводу воспоминаний, слишком мимолетные и неясные, чтобы Кэрд мог вспомнить, когда их испытал.
— Бог мой! — сказала Брускино. — Настоящая эмоция! Ведь вы не сыграли ее, нет?.
— Нет, она была спонтанной. Вы же видели, я отреагировал слишком быстро, чтобы сыграть.
— Я вам верю. Но… вы же не помните полковника Симмонса?
— Нет. Я его видел только на видеопленках.
— Почему же вы так остро отреагировали на новость о незнакомом вам человеке?
— Я ведь тоже заключенный. Я отождествляю себя с ним, сочувствую ему.
— Если это правда, вы продвинулись дальше, чем я думала.
Вид у нее был довольный.
— Его еще не поймали? — спросил Кэрд.
— Нет, но поймают.
— Возможно.
— Симмонс бежал из лечебницы, откуда побег считался невозможным. За последние пятьсот облет это удалось только троим.
— И одним из них был я. Только я не помню, конечно, как это сделал.
— Отсюда вам не уйти. Это еще никому не удавалось. Не то чтобы я беспокоилась, что вы попытаетесь это сделать. У вас нет такого желания. А если бы и было, у вас не хватило бы пороху привести ваш план в исполнение.
Ее тон и выражение ее лица навели его на мысль, что ей хотелось бы, чтобы он хотя бы задумал побег. Тогда он встал бы на путь выздоровления.
— Известны вам подробности побега Симмонса?
— Об этом знают только органики. Даже мне не полагалось бы знать о побеге. Но у меня есть свои источники информации, вполне легальные, конечно.
— И уж тем более вам не полагалось рассказывать об этом мне?
Арлен махнула рукой:
— Я вольна делать все, что помогло бы вам выздороветь. В разумных пределах, конечно.
— А как насчет того, чтобы помочь мне бежать?
Она засмеялась:
— Я могла бы рассказать вам обо всех системах безопасности, которые не дадут вам уйти отсюда. Это, я думаю, допустимо. Это обескуражит вас и удержит от напрасных попыток.
— Ну так расскажите.
Она подалась вперед, сузив глаза.
— Вам в самом деле интересно? Чувствуете ли вы хоть какое-то волнение при мысли о возможности побега?
— В какой-то степени. Мне эта мысль нравится. Мне тут скучно и надоело сидеть взаперти. Но…
— Но что?
— Что бы я делал, если бы мне даже удалось бежать? Там… — Он махнул левой рукой, показав сам не зная куда. — Я не очень-то много знаю о том мире и не хочу ничего делать. Но, может, я и нашел бы что-нибудь для себя.
— Вам надо найти себя, если вы простите мне этот штамп. И сделать это вы должны здесь.
— Себя я уже нашел.
— В некотором роде.
— Прекрасно, — проговорил он, чувствуя, как в нем медленно разгорается гнев. — Как мне тогда найти себя по-настоящему?
Посмотрев куда-то поверх его головы — на индикаторы, конечно, — она сказала:
— У вас не было половых сношений с тех пор, как вы здесь. Вы даже не мастурбировали. До прошлого вторника у вас не наблюдалось ни одной неврогенной эрекции. А вот в то утро, в 3.06, у вас произошла неполная эрекция. Вы видели сон. Что вам снилось?
Поколебавшись, он сказал:
— Вы.
Она чуть пошире раскрыла глаза, и Кэрду показалось, что ей приятно это слышать. Это выражение промелькнуло и ушло, но оно было. Кэрд был уверен в этом. Или ему просто хотелось, чтобы ей было приятно?
— Расскажите, пожалуйста.
— Была весна, и мы были на холме над лугом. Солнце ярко светило, и на лугу под нами было много разных животных: коровы, большие быки, олени — самки и самцы с развесистыми рогами, — козы и козлы, овцы и бараны. Все они скакали и резвились. Наверное, у них был брачный сезон, не знаю. У меня осталось только смутное впечатление о них. А в лесу, по другую сторону холма, кто-то играл на флейте. И вы танцевали для меня танец семи покрывал. Я лежал на боку, глядя на вас. Рядом стояла корзинка с хлебом, сыром и бутылью вина. Вы в танце снимали одно покрывало за другим… со смыслом. И прежде чем вы сняли последнее, я встал и… схватил вас и повалил на землю. Но оказался недостаточно готов, чтобы проникнуть внутрь, да и покрывало мешало. Я попросил вас снять его, но вы сказали, чтобы это сделал я. А я не смог. Так и не снял. Тут и сон кончился.
— Что вы испытывали? Гнев? Фрустрацию? Острое разочарование?
— Да, гнев был — насколько я на него способен. И фрустрация тоже. И разочарование, только не острое. Вы же знаете, понятие «острое» мне незнакомо, во всяком случае в эмоциональном плане.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
