На одном из сеансов доктор Брускино сказала:
— Вы становитесь яркой индивидуальностью. Некоторые пациенты даже называют вас «святой Джефф». Другие… «святой Зануда».
— Злые языки всегда найдутся — а может, они просто не понимают.
Она покачала головой:
— Честно говоря, я в недоумении. В каком-то смысле вы — радость психика, в других — полный крах.
— Я и сам этого не понимаю. Но мне и не надо ничего понимать для того, чтобы быть. Быть — вот что важно. Делать. Действовать. На фиг философию!
— Ну что ж, если ваша деятельность идет на пользу вам и другим… Но вы уж чересчур активны. Вы теряете вес.
— Я стараюсь соблюдать умеренность в еде. Пока мне это хорошо удается.
— Пища кажется вам вкусной?
— Очень вкусной. Но тяги к перееданию у меня нет. Я все время чувствую себя энергичным, полным жизни. Вы должны быть довольны. Я не чувствую себя призраком и больше не вижу других как скопления атомов.
— Возможно, потому, что сжигаете себя. А когда горючее кончится… впрочем, не знаю. Меня, конечно, радует ваш замечательный прогресс.
Наступило молчание. Кэрду хотелось, чтобы сеанс поскорей кончился. Ему надо было поговорить со столькими людьми — людьми, которые в нем нуждались.
Брускино всматривалась в него целых три минуты, слегка нахмурясь, потом сказала:
— Будь моя воля, я бы очень скоро выписала вас. Я считаю, что вы готовы вернуться во внешний мир. И революционной деятельностью больше заниматься не станете. Абсолютно убеждена, что из вас получится образцовый гражданин. — Она вздохнула. Кэрд молчал, и она продолжила: — Если бы это зависело только от меня, вы уже через несколько недель вышли бы на свободу. К несчастью, от меня зависит не все. Слишком много психиков хотят продолжать работу с вами. Они полагают, что рано или поздно разберутся в вас, поймут, почему вы тикаете. Дураки — я им так и сказала. Популярности среди моих коллег мне это не прибавило, ну и пусть. У меня прочная позиция. Как-никак я внучка всемирного советника.
Кроме психиков есть еще Совет Мира. Они хотят быть полностью уверены на ваш счет. Если они согласятся вас отпустить, так и будет. И если они это сделают, вы станете орудием их пропаганды, показательным примером. Повсюду раструбят, что свободой вы обязаны либерализму и добросердечию правительства. Не думайте, что вас оставят в покое. И ни за кем на свете не будут так следить, как за вами.
— Значит, есть все-таки шанс, что я выйду отсюда?
— Шанс есть. Вы волнуетесь?
— Немного, и вы это хорошо знаете. Зачем спрашивать, если вы видите мою реакцию на экране?
— Вот в том-то и беда, когда имеешь дело с вами. Никто не убежден — а я меньше всех, — что машина способна обнаружить ваши истинные реакции. И высшие чины очень нервничают оттого, что на Земле есть человек, разгадать которого невозможно.
— Только один?
— Да. Но власти поневоле задумываются, нет ли на свете и других вроде вас. Это неутешительная вероятность. Возникает также вопрос: не можете ли вы передать другим свою уникальную способность, если она уникальна?
— Может, когда-то и мог бы — но не теперь. Не знаю, как это случилось, но я больше не владею этим талантом. Возможно, какая-то часть меня устала быть психическим хамелеоном. И постановила, что эта последняя моя перемена будет и окончательной. Мне так кажется.
— Я верю, что вы в это верите. Но вы ведь хитрюга или были таковым. Откуда мне знать, вдруг у вас внутри припасено что-то такое, о чем вы сами не знаете, но что в один прекрасный день может включиться?
— Включиться?
— От какого-нибудь стимула, понятия не имею от чего. Но там, внутри, вполне может таиться то, что ждет кодового слова, нужной ситуации, чего угодно. И когда это произойдет, очередной чертик выскочит из табакерки.
— Клянусь вам, что… — начал он и умолк.
— Вот именно. Что пользы клясться. Вы сами не знаете, так это или нет.
Кэрд встал.
— Послушайте. Время нашего сеанса еще не истекло, но у меня много дел. На мой взгляд, я больше не нуждаюсь в лечении. Спасибо, что помогли мне — это было неоценимо. Мне хотелось бы иногда видеться с вами, потому что мне нравится с вами говорить. Но с обследованием и лечением покончено.
Арлен раскрыла глаза и рот, обретя дар речи только через двадцать секунд по настенным часам.
— Ну, знаете! Можно подумать, что это вы доктор, а я пациентка! Я вас не отпускала!
— Мне надоело толочь воду в ступе и надоела политика, из-за которой я здесь сижу. Уйти отсюда я не могу, но и сотрудничать с вами не обязан.
— Вас объявят неизлечимым и каменируют.
— У меня останется право на апелляцию, если они будут соблюдать свои же законы. Возьму себе хорошего адвоката. Я ему платить не смогу, но государство будет вынуждено это сделать. Любой адвокат, который нё трясется перед правительством, ухватится за такой шанс, чтобы разрекламировать себя.
— Вы это серьезно?
— Вполне.
Она встала, словно сбросив с себя при этом удивление и испуг, словно преодолев некую психическую гравитацию. Она улыбалась.
— Прекрасно. Я немедленно подам просьбу о вашем освобождении и постараюсь сделать ее как можно убедительнее. Такое со мной впервые. Не знаю даже, как реагировать. Но вы, думаю, излечились полностью. Во всяком случае, находитесь в стадии стойкой ремиссии.
— Все это чепуха. Ни в каком лечении я не нуждался. Мне нужно было только осознать, что я… не все эти люди, не кто-то из них. Я Бейкер Но Уили и никто другой, даже если государство упорно именует меня Джефферсоном Кэрдом.
— Мне необходимо было в этом убедиться. Надеюсь, что мне и правительство удастся убедить.
— Если они ошиблись, они знают, как исправить свою ошибку.
Через три субдня Кэрд получил телеуведомление и официальную бумагу о своей скорой выписке. Его охватил легкий трепет — он сам не знал, от радости или от страха. Он говорил себе, что будет счастлив уйти из этого курятника, но радость его была не столь сильной, как он ожидал. Так же, наверное, чувствует себя воспитанник сиротского приюта, которому внезапно объявляют, что ему пора уходить и стараться как-то выжить в мире взрослых.
Он спросил своего доктора, не обязан ли он своим освобождением влиянию ее бабушки, всемирного советника.
— Никакие связи вам бы не помогли, если бы все обследовавшие вас психики не порекомендовали вас выписать. Моя рекомендация, конечно, была самой весомой.
— Но ведь вы просили свою бабушку помочь?
— Думаю, даже жители каменного века использовали свои связи, чтобы помочь себе или другим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
