Пятый Патриарх вселился в материнскую утробу, дабы спасти людей, а посему никто среди живущих не должен огорчаться. В древности, чтобы на землю снизойти, Будда в смертную утробу поселился и так явился в этом мире. Потом родившую Его вознес в Небесные чертоги.
Так будды светозарный дарВ утробу смертную проник,Так вызрел Пятый Патриарх,Спасителем явился в мир.
Тут Юэнян заметила, что исчезла дочь Симэня, а невестка У спит на ее постели. Зевала золовка Ян. Догоравшие свечи едва-едва мерцали.
– Который час? – спросила Юэнян.
– Четвертую ночную стражу пробили, – отвечала Сяоюй. – Уж петухи запели.
Юэнян велела монахиням убирать сутры. Золовка Ян направилась к Юйлоу, барышня Юй устроилась у Сюээ, невестка У разместилась во внутренней комнате с Юйсяо. Старшую наставницу хозяйка проводила к Цзяоэр, а с собой оставила мать Ван.
Они выпили по чашке чаю, который им подала Сяоюй, и легли.
– Ну, а потом что? – спрашивала Юэнян монахиню. – Стал Пятый Патриарх бессмертным?
Мать Ван продолжила рассказ:
Увидали отец с матерью, что дочка их беременна, велели старшему сыну выгнать Драгоценную из дому да накликать на нее тигров. Но сжалился милостивый дракон и не дал ей погибнуть. Подбежала Драгоценная к раскидистому тополю и петлю на себя накинула. Тут растрогался Дух звезды Тайбо.[607] Велел напоить ее и насытить. Так волею судьбы прошло девять месяцев, и попала она в храм Селенья Бессмертных, и разрешилась от бремени. Как явился на свет Пятый Патриарх, лиловой дымкой покрылся храм, алый свет засиял вокруг. Поглядела дева на дитя свое и испугалась. Вид у него был необыкновенный. Сидел он прямо, скрестив ноги. Потом очутилась она в Селеньи Небесной Радости у богача Вана, где отдохнула и обогрелась у огня. Когда же она предстала пред хозяином, тот решил сделать ее своей наложницей. Поклонились они с сыном богачу, и в тот же час умерла у него жена. Схватили тогда Драгоценную с сыном, но потом богач одумался. «Должно быть, добрые это люди, – сказал он. – Оставлю их у себя». Только к шести годам заговорил Пятый Патриарх и, ничего не сказав матери, направился прямо под засохшее дерево на берег Мутной реки, достал три сокровенных дара и пошел в монастырь Желтой сливы слушать проповеди Четвертого Патриарха.[608] Так он и достиг бессмертия, а впоследствии освободил от перерождений родительницу свою, и стала она небожительницей.
Выслушала рассказ монахини Юэнян и сильнее укрепилась в ней вера в Будду.
Тому свидетельством стихи:
Молитвой смерти избежать хотят невежды,Но грешен ум, болтлив язык и нет надежды,Монахи любят серебро и сытный ужин,Чтоб толстосумов растрясти, им Будда нужен.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
ПИНЪЭР, РОДИВ СЫНА,ОБРЕЛА БЛАГОСКЛОННОСТЬ
ЦЗИНЬЛЯНЬ, ОДЕВШИСЬ СЛУЖАНКОЙ, ДОМОГАЕТСЯЛ ЛЮБВИ
Творишь добро – от души твори.
Свое равнодушие ты побори.
Не станут меньше, не пропадут
Дела благие, усердный труд.
Сутр целые горы на свете есть,
А много ль из них нам дано прочесть?
Копи богатства хоть целый век –
В беде не помогут они, человек.
Расставишь жертвы и там, и тут –
К ним духи даже не подойдут.
Хоть полон дом сыновей подчас,
А кто ж наследник твой в смертный час?..
Так вот. В ту ночь Юэнян и мать Ван легли вместе.
– Почему я не замечаю у вас, матушка, никаких признаков грядущей радости материнства? – спросила хозяйку монахиня.
– Какое там материнство! – воскликнула Юэнян. – В восьмой луне прошлого года, когда мы купили дом напротив, я, сама не знаю зачем, пошла поглядеть. Оступилась на лестнице, и у меня был выкидыш… Шести – или семимесячный. И с тех пор никаких признаков.
– Почти семимесячный! Ой, дорогая вы моя! – сочувственно разохалась монахиня. – Ведь уж совсем созревший младенец!
– То-то и оно! Средь ночи выкинула. Посветили мы со служанкой в нужник, а там мальчик.
– Какая жалость, дорогая моя матушка! – причитала Ван. – Как же это случилось? Слабый, должно быть, плод был.
– Поднималась я по лестнице, – рассказывала Юэнян, – и как-то оступилась. Меня шатнуло назад, ноги поехали, и я б не устояла, если б не сестрица Мэн. Спасибо, поддержала, а то бы все ступеньки пересчитала.
– Вам бы, матушка, сыном обзавестись, – посоветовала монахиня, – ваш сын стал бы дороже всех иных. Смотрите, давно ли матушка Шестая в доме, а уж сына обрела. И как она счастлива!
– Будь на то наша воля! Каждому свой жребий.
– Ничего подобного! – возразила монахиня. – Есть у нас наставница – мать Сюэ. Как она наговорной водой пользует! Помнится, у начальника Чэня жена уж в годах была, а одни выкидыши. Ну никак доносить не могла. И стоило ей принять воду наговорную от матери Сюэ, такого красавца родила, что весь дом ликует от радости. Только для этого потребуется одна вещь, а ее раздобыть нелегко.
– Что же это такое? – поинтересовалась Юэнян.
– Нужно детское место после мальчика-первенца. Его следует промыть в вине и сжечь, а пепел всыпать в наговорную воду и принять в день жэнь-цзы. Только никто не должен знать. А чтоб злые духи не повредили, принять надобно натощак с рисовым вином. Еще необходимо будет твердо помнить день, потому что ровно через месяц – ни днем раньше, ни днем позже – свершится зачатие.
– А где ж обитает эта наставница? – спросила хозяйка.
– Матери Сюэ уж за пятьдесят. Раньше она жила в монастыре Дицзана,[609] а теперь стала наставницей обители Священного Лотоса. Это на южной окраине города. Высокой нравственной чистоты сия послушница Будды. А сколько у нее священных книг! А как она читает «Толкование по пунктам “Алмазной сутры”» или жития «Драгоценных свитков»![610] Начнет проповедовать – ей и месяца не хватит! Только по богатым домам ходит. А придет, дней десять, а то все полмесяца не отпускают.
– Пригласи ее ко мне, ладно? – попросила Юэнян.
– Обязательно! Я вам, матушка, у нее наговорной воды попрошу. Только раздобудьте то, о чем говорили. Может, попытаться достать у матушки Шестой, от ее первенца, а?
– Нет, нельзя ублажать себя за счет ближнего, – запротестовала Юэнян. – Лучше я дам тебе серебра, а ты мне не спеша разыщешь.
– Тогда придется к повитухе идти, – отвечала монахиня. – Только у них и достанешь. А насчет воды не сомневайтесь. Никаким звездам не затмить лунного сиянья. Будет у вас наследник, только примете.
– Но об этом чтоб ни слова, – наказала Юэнян.
– Матушка, кормилица вы моя дорогая, да за кого ж вы меня принимаете! – заверила ее монахиня.
После этих разговоров они погрузились в сон, и о том вечере говорить больше не будем.
* * *
На другой день воротился из монастыря Симэнь. Юэнян только что встала, и Юйсяо помогла хозяину раздеться.
– Что ж ты вчера не пришел? – спросила Юэнян. – Сестрица Шестая так хотела поднести тебе чарку.
– Молебен очень долго слушали, – отвечал Симэнь. – А вечером отец настоятель, сватушка, раскошелился. Богатый пир устроил. Тут шурин У Старший пожаловал. Он-то меня и не отпустил. Пришлось пировать до самой полночи с шурином Хуа Старшим, братьями Ин Боцзюэ и Се Сида. Певцы тоже были. Я с утра домой поспешил, а они и сегодня пировать будут. Немало, должно быть, выложил родственник У на такое угощение.
Тут Юйсяо подала чай. Симэнь в управу не пошел, а отправился в кабинет и заснул сей же час, едва успев добраться до кровати.
Между тем встали Цзиньлянь и Пинъэр. После утреннего туалета они пошли к Юэнян пить чай. Пинъэр несла на руках Гуаньгэ.
– Хозяин вернулся, – обратившись к Пинъэр, сказала Юэнян. – Я его угощала, а он отказался, в передние покои ушел. Завтрак готов. Ступай одень малыша монахом и покажи ему.
– Я тоже пойду одевать Гуаньгэ, – сказала Цзиньлянь.
Когда на Гуаньгэ снова появилась расшитая золотом даосская шапочка и ряса, перепоясанная украшенным табличками и талисманами пояском, его обули, и Цзиньлянь решила вынести его сама, но ее остановила Юэнян:
– Пусть мама сама возьмет, а то еще запачкает тебе желтую юбку. На вышивку попадет, не отчистишь.
Пинъэр взяла сына на руки. Цзиньлянь шла вслед за ней. Когда они приблизилась к кабинету в западном флигеле, заметивший их Шутун поспешно спрятался.
Симэнь крепко спал, повернувшись лицом к стене.
– Храпишь, старый побирушка! – сказала Цзиньлянь. – А тебя маленький монашек зовет. У старшей мамочки завтрак на столе. Чего ж ты притворяешься? Мама кушать зовет.
После обильной выпивки Симэнь головы не мог поднять и громко храпел. Цзиньлянь и Пинъэр подсели к нему на кровать и положили прямо перед ним сына. Тот протянул ручонки к отцовскому лицу. Симэнь открыл глаза и увидел одетого монахом Гуаньгэ. Обрадованный отец, улыбаясь, обнял сына и начал целовать.
