— Я в курсе! И есть только один способ выйти к верховью.
— И какой? — повеселел Караколь.
— Рядом со стеной стоит столб, отец говорит, что поверхность у него вполне пригодная для восхождения. Он по высоте такой же, как и сама стена, и между ними проходит естественный соединяющий их мост. Это единственный путь, это трасса.
— Если мы пройдем этот столб, то будем Ордой, прошедшей дальше всех за всю историю Орд!
— Знаешь, что мне отец сказал про Бракауэрский столб?
— Нет.
— Что это самое высокое надгробье, которое он когда-либо видел…
— Если я все правильно понял, то мост наверху еще хуже. Они потеряли шестерых…
— Но им все-таки удалось пройти. Отец сказал тебе что будет дальше?
— Да, Сов, но…
— Но что? Скажи что они видели! Мой отец не захотел мне ничего говорить!
— Я поклялся хранить это в тайне. Извини.
— Все настолько ужасно?
— Забудь…
— Скажи хотя бы, хорошо или плохо.
— Это просто-напросто невообразимо. По правде говоря, я ему не поверил. Они собой не вполне владели к этому времени…
![]()
![]()
178
< > ![]()
История сохранит в памяти, что я добралась до лагеря за двенадцать дней и что я упала, не дойдя сто метров до поселения, держа в руках ветку березы, в которой Фуския сразу разгадала своего брата. Будут рассказывать о моей любви к Степпу, как мы посадили березу и с какой заботой ухаживали за ней, чтобы дерево принялось. Я выбрала место в нескольких метрах от хижины, где мы провели последнюю ночь вместе, в его саду; будут говорить и о том, как наш сын, Йоль, в едва ли годовалом возрасте сам по траве добрался до дерева и устроился в его корнях. А еще будут говорить о моем мужестве и о том, что я отказалась от Верхнего Предела ради любви, и постараются бальзамом добрых слов залечить в моей памяти воспоминание о лице Силамфра, смотрящего нам вслед, будут снова и снова убеждать меня, что я ни за что не смогла бы отыскать Альму в лавине, которая ее унесла, когда она прокладывала для меня трассу в дефиле Клавела. Но я знаю, что они все врут, что Ороси наверняка разыскала бы ее по вибрациям вихря, что я должна была продолжать копать снег.
Я не знаю, что приключилось с остальными, с теми, кто остался там, наверху. Быть может, я когда-нибудь узнаю, мне бы так этого хотелось… Я очень люблю Фускию и маму Степпа, обожаю говорить с Мацукадзе, но мне очень не хватает нашей Орды. Я дико по ним скучаю.
Мацукадзе говорит, что лет через пять в заболони дерева возможно образуется новая смола, более жидкая, похожая на кровь. Она считает, что в дереве сохранилась человеческая частичка Степпа, и если правильно и терпеливо выхаживать вихрь, то, возможно, получится вернуть его в прежнюю форму или даже вернуть совсем. Я не знаю, что об этом думать, знаю только одно: месяц назад Тэ Джеркка сказал мне, что он знает случай подобной ретромор-
177
фозы, произошедшей с одним сервалом, из животного в человека.
Йолю скоро будет три. Он часто спрашивает меня, где папа, и я отвожу его к дереву и говорю: «Он здесь». «Где здесь?» — спрашивает он, проказник, он эту игру знает наизусть. «Вот здесь, он спит, он отдыхает в стволе дерева!» — отвечаю я ему. И он смеется и крепко-крепко обнимает дерево изо всех сил, и ласково целует. Но он не глупенький, прекрасно знает, что случилось с его отцом, я все ему рассказала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мозет быть, если мы все влемя будем здесь, то папа велнется как ланьше, мам? Мозет ему плосто стлашно? Звели иногда боятся, мозет и ему стлашно, а, мам? Нутлии вот инода боятся, когда к ним…
— Да, но мы его приручим, Йоль, ты прав…
— Как котов? Мы его плилучим как котов, котолые тебя спасли в снегу?
— Да, Йоль, мы его вернем. Мы вместе обязательно вернем папу.
) ![]()
Мы застряли, мы просто безнадежно застряли у этих чертовых Бракауэрских ворот. Мы поднялись по столбу, и, надо сказать, провели восхождение мастерски, хоть на него и потребовалось два дня чистого скалолазания. Мы были уверены, что, поднявшись наверх, сразу выйдем из цирка… Теперь мне даже вспоминать об этом смешно.
На противоположной стороне моста, прямо напротив нас, возвышались обозначавшие вход два отрога, выраставшие прямо изо льда. Между нашим бивуаком, разбитым на каменистой платформе столба и Бракауэрскими воротами, что служили выходом из цирка, было всего каких-то сто пятьдесят метров! Если не считать того, что эти сто пятьдесят метров были самыми головокружитель-
176
ными на всем белом свете, и того, что вместо «скалистого перехода», как говорили наши родители, перед нами оказался мост из отшлифованного льда, шириной в два тела, гладкий, как стеклянный стол, и к тому же выгнутый в центре. Этот так называемый «мост» проходил над пропастью в тысячу девятьсот метров, заверенных Тальвегом, вдоль ледника, на который мы уже третий день пялились с нашей платформы. На ледник то наползали тучи, и валил снег с утра до ночи, то он сверкал на солнце всеми оттенками льда. Ни Голгот, ни Арваль, ни Эрг не смогли сделать по мосту больше двадцати шагов. Каждая попытка кончалась тем, что они оказывались подвешенными над пропастью, качаясь на страховочной веревке, и это пока еще повезло, что никто из них эффектом маятника в столб не влетел. Лед на мосту (хотя Тальвег не перестает нас поправлять, де-это не просто лед, а что-то другое, чистое стекло, ну или я не знаю, что там еще) был настолько тверд и гладок, что наши шипы, стершиеся за месяц скитаний, не вонзались в него достаточно, чтобы мы могли удержаться под порывами ветра. Голгот попробовал ползти на животе, передвигая под собой служивший ему мобильной страховкой ремень, который он закрепил вокруг моста, но ширина последнего была неравномерной, а регулировать ремень на ходу было крайне опасно. Голгот дважды опрокинулся под мост, и чтобы вернуться назад ему потребовалось приложить немыслимые усилия.
При восхождении по столбу Эргу несколько раз удалось развернуть свой параплан и подстраховать нас сверху, и я попытался настоять, чтобы он рискнул сделать небольшой перелет и здесь. Он выслушал мое предложение и сразу же поставил меня на место:
— Так-так, скриб, тихо… Ты крылом хоть раз управлять пробовал? Ну-ка, попробуй приземлиться на стенке напро-
175
тив! Или на столбе! Ты порывы между ними видел? Ты головой подумал вообще?! Взлететь я, конечно, могу… А вот приземлиться целиком у меня примерно столько же шансов, сколько и расшибиться о стену, врезаться в мост или в облака улететь. Ты соколов видел? Здесь огромные провалы в воздухе. К тому же этот чертов кривец весь в роторах!
— Да, здесь сплошной аэрологический хаос, — подтвердила Ороси упавшим тоном.
— А если тебя привязать, как воздушного змея?
— Это вообще глупее не придумаешь. Я вокруг моста обмотаюсь на вашей веревке!
π ![]()
Прошло три дня. Шквальный ветер не прекращался. Мы были на грани отчаяния. Порывы ветра били по мосту под всеми мыслимыми и немыслимыми углами. С неба, снизу, сбоку. В придачу ко льду эти шквалы защищали Ворота лучше, чем любой ярветер. Наши резервы закончились. Ястребник выпускал свою птицу, но скорее просто, чтобы размять крылья. Соколы Дарбона охотились, но приносили только галок. Этого было слишком мало, чтобы накормить нас и придать сил, чтобы можно было бороться с холодом. К тому же они все время улетали к низовью, подальше от хребта, на который мы так стремились попасть, что немало говорило о силе потоков в этом месте. Когда я увидел мост, то поначалу даже удивился. Как это наши родители умудрились потерять здесь шестерых? Если не считать самой пропасти, то в чем проблема? Но мы решили не рисковать. Поклялись, что не потеряем ни единого ордийца. Это у нас пока получилось. А в остальном — три дня провала. Бездействие нас окисляло. Мы никак не могли найти решение, идею. На завтра программа была вполне тривиальная: раздобыть еду. Или пересечь мост.
178
История сохранит в памяти, что я добралась до лагеря за двенадцать дней и что я упала, не дойдя сто метров до поселения, держа в руках ветку березы, в которой Фуския сразу разгадала своего брата. Будут рассказывать о моей любви к Степпу, как мы посадили березу и с какой заботой ухаживали за ней, чтобы дерево принялось. Я выбрала место в нескольких метрах от хижины, где мы провели последнюю ночь вместе, в его саду; будут говорить и о том, как наш сын, Йоль, в едва ли годовалом возрасте сам по траве добрался до дерева и устроился в его корнях. А еще будут говорить о моем мужестве и о том, что я отказалась от Верхнего Предела ради любви, и постараются бальзамом добрых слов залечить в моей памяти воспоминание о лице Силамфра, смотрящего нам вслед, будут снова и снова убеждать меня, что я ни за что не смогла бы отыскать Альму в лавине, которая ее унесла, когда она прокладывала для меня трассу в дефиле Клавела. Но я знаю, что они все врут, что Ороси наверняка разыскала бы ее по вибрациям вихря, что я должна была продолжать копать снег.
Мы застряли, мы просто безнадежно застряли у этих чертовых Бракауэрских ворот. Мы поднялись по столбу, и, надо сказать, провели восхождение мастерски, хоть на него и потребовалось два дня чистого скалолазания. Мы были уверены, что, поднявшись наверх, сразу выйдем из цирка… Теперь мне даже вспоминать об этом смешно.
Прошло три дня. Шквальный ветер не прекращался. Мы были на грани отчаяния. Порывы ветра били по мосту под всеми мыслимыми и немыслимыми углами. С неба, снизу, сбоку. В придачу ко льду эти шквалы защищали Ворота лучше, чем любой ярветер. Наши резервы закончились. Ястребник выпускал свою птицу, но скорее просто, чтобы размять крылья. Соколы Дарбона охотились, но приносили только галок. Этого было слишком мало, чтобы накормить нас и придать сил, чтобы можно было бороться с холодом. К тому же они все время улетали к низовью, подальше от хребта, на который мы так стремились попасть, что немало говорило о силе потоков в этом месте. Когда я увидел мост, то поначалу даже удивился. Как это наши родители умудрились потерять здесь шестерых? Если не считать самой пропасти, то в чем проблема? Но мы решили не рисковать. Поклялись, что не потеряем ни единого ордийца. Это у нас пока получилось. А в остальном — три дня провала. Бездействие нас окисляло. Мы никак не могли найти решение, идею. На завтра программа была вполне тривиальная: раздобыть еду. Или пересечь мост.