своих двенадцати лет Лили была вполне развитой и крепкой девочкой. Исправительная школа для малолетних преступников распахнула свои двери, и Лили скрылась с горизонта.
«Сейчас она — женщина во цвете лет, имеющая право занять свое место в цивилизованном мире. Все годы, проведенные в заключении и под надзором, она вела себя образцово. Не значит ли это, что винить в происшедшей трагедии надо не ребенка, а систему? Невежество, нужда, трущобы — вот что окружало маленькую Лили, и она стала жертвой среды, в которой выросла. Трагедия произошла.
Лили искупила свою вину перед обществом, и мы надеемся, что она живет где-нибудь спокойно и счастливо, добропорядочной гражданкой, хорошей женой и матерью. Бедная маленькая Лили Гэмбол».
Пуаро покачал головой. Двенадцатилетняя девочка набрасывается на тетку с секачом и наносит ей смертельный удар — нет, милой такую девочку не назовешь. В данном случае его симпатии на стороне тетки.
Он занялся Верой Блейк.
Вера Блейк со всей очевидностью была из числа женщин, о которых говорят: все у нее не слава богу. Сначала она завела себе кавалера, а тот оказался гангстером, которого разыскивала полиция за убийство охранника в банке. Потом она вышла замуж за респектабельного коммерсанта, а он возьми и окажись скупщиком краденого. И двое ее детей, когда подросли, не остались без внимания полиции. Они ходили с мамочкой по магазинам и воровали вещички. Но вот и на ее улице наступил праздник — появился «хороший человек». Он предложил страдалице Вере перебраться в один из доминионов, вместе с детьми уехать из этой свихнувшейся страны.
«Впереди ее ждала новая жизнь. Судьба столько раз была немилостива к Вере, но наконец ее беды закончились».
Это еще неизвестно, скептически подумал Пуаро. Вполне возможно, она вышла замуж за мошенника, который орудует на океанских лайнерах!
Он откинулся назад и пристально вгляделся в четыре фотографии. Ева Кейн, взъерошенные кудри спадают на уши, огромная шляпа, букет роз доходит до самого уха, будто она держит телефонную трубку. На Джейнис Кортленд шляпа-колпак, нахлобученная на уши, талия подхвачена поясом. Лили Гэмбол — внешностью бог не наградил, похоже, больные аденоиды; рот приоткрыт, дышит тяжело, очки с сильными стеклами. Вера Блейк одета в черно-белые тона, эта трагедийность затмевает все остальное.
Миссис Макгинти зачем-то понадобилось вырезать эту статью со всеми фотографиями. Зачем? Просто сохранить, потому что ее заинтересовали описанные в ней истории? Едва ли. За свои шестьдесят с лишним лет она не обзавелась привычкой хранить что ни попадя. Пуаро знал это наверняка — видел перечень ее вещей, составленный в полиции.
Она вырезала эту статью в воскресенье, а в понедельник купила бутылочку чернил, из чего подразумевалось, что она, никогда не писавшая писем, вдруг собралась написать письмо. Будь письмо деловым, она, скорее всего, обратилась бы за помощью к Джо Берчу. Значит, речь шла не о делах. Тогда о чем же?
Пуаро еще раз вгляделся в фотографии.
Где, задавалась вопросом «Санди компэниэн», эти женщины сейчас?
Вполне возможно, подумал Пуаро, в ноябре одна из них была в Бродхинни.
3
Поговорить с мисс Памелой Хорсфолл с глазу на глаз Пуаро удалось только на следующий день.
Мисс Хорсфолл заранее извинилась — не могу уделить вам много времени, очень тороплюсь в Шеффилд.
Мисс Хорсфолл была высокой, мужеподобной, пьющей и курящей женщиной, и казалось совершенно невероятным, что именно из-под ее пера вышли слащаво-сентиментальные строки, опубликованные в «Санди компэниэн». Тем не менее это было так.
— Только покороче, покороче, — нетерпеливо бросила она Эркюлю Пуаро. — Времени совсем в обрез.
— Я насчет вашей статьи в «Санди компэниэн». В ноябре. Из серии о женщинах с трагической судьбой.
— Ах, вон вы про что. Серия-то, между прочим, барахло, а?
Пуаро не стал высказываться на эту тему. Он продолжал:
— Конкретно меня интересует статья от девятнадцатого ноября, о женщинах, в жизни каждой из которых произошло преступление. Там речь идет о Еве Кейн, Вере Блейк, Джейнис Кортленд и Лили Гэмбол.
Мисс Хорсфолл ухмыльнулась.
— «Где эти женщины сейчас?» Как же, как же.
— После таких статей к вам, наверное, приходят письма?
— Еще как приходят. Иногда думаешь: у людей других дел нет, вот они и строчат. Кто-то «своими глазами видел, как убийца Крейг шел по улице». Кто-то хочет поведать мне «историю своей жизни, такую трагическую, что и представить невозможно».
— После этой статьи вам не приходило письмо от некой миссис Макгинти из Бродхинни?
— Дорогой вы мой, разве все в голове удержишь? Я получаю горы писем. Поди-ка запомни всех по фамилиям.
— Эту могли бы и запомнить, — заметил Пуаро, — потому что через несколько дней миссис Макгинти убили.
— Ну, это уже интереснее. — Мисс Хорсфолл сразу забыла, что она торопится в Шеффилд, и уселась верхом на стул. — Макгинти… Макгинти… Да, эту фамилию я помню. Жилец чем-то шмякнул ее по голове. Как материал для статьи преступление не особо захватывающее. Сексуальной подоплеки никакой. Значит, она мне писала?
— Я предполагаю, что она писала в «Санди компэниэн».
— Это одно и то же. Передать должны были мне. Значит, убийство… и ее имя в газетах… конечно, я должна помнить… — Она задумалась. — Было письмо, только не из Бродхинни. Из Бродвея.
— Вы вспомнили?
— Ну, не на все сто… Но фамилия… Смешная, из детской игры, да? Макгинти! Да — жуткий почерк и полная безграмотность. Если бы я знала… но оно было из Бродвея.
Пуаро сказал:
— Вы же говорите, почерк был неразборчивый. Бродвей и Бродхинни — очень похоже.
— Возможно. У этих деревушек названия — одно чуднее другого, откуда мне их знать? Макгинти — да. Вспомнила, и совершенно четко. Наверное, фамилия застряла в памяти из-за убийства.
— А что было в письме, не вспомните?
— Что-то насчет фотографии. Она знала, у кого хранится напечатанная в газете фотография, и если она назовет владельца, заплатим ли мы за это и сколько?
— Вы ответили ей?
— Дорогой вы мой, у нас и без этих сведений головы пухнут. Мы посылаем стандартный ответ. Вежливо благодарим и ставим на этом точку. Но ответ мы послали в Бродвей, так что она вряд ли его получила.
«Она знала, у кого хранится фотография…»
Пуаро вспомнились услышанные на днях слова. Морин Саммерхейз походя бросила: «Конечно, она любила совать нос в чужие дела».
Миссис Макгинти совала нос в чужие дела. Честный человек, но полюбопытничать любила. А люди чего только не хранят — целые ящики завалены дурацкими, бессмысленными бумажками из прошлого. У одних на то сентиментальные причины, другие в свое время их не выкинули, а потом вообще о них
