стыке улиц генерала Андерса, папы Иоанна Павла II и профсоюза «Солидарность». В Дунайвароше оформили лишь половину городской площади, оставив ее «кривобокой» и даже сегодня вызывающей архитектурные дискуссии. Инвестиции в металлургический комбинат Сталинштадта в 1954 году сократили с 110 миллионов до 34 миллионов марок, а возведение некоторых цехов было отложено на неопределенное время. Хотя завод в Новой Гуте продолжал развиваться, само его местоположение со временем вызывало все более острые споры.
В связи с тем, что все три «социалистических города» благодаря пропаганде получили широчайшую известность, они и в дальнейшем продолжали играть символическую роль в истории своих стран. Летом 1955 года Новая Гута и трудящиеся этого города был прославлены в первой откровенно антикоммунистической поэме, появившейся в польской печати после смерти Сталина. «Поэма для взрослых», которую написал Адам Важик, едко высмеивала крестьян, превратившихся в рабочих, непомерные претензии руководства комбината и пыл коммунистической пропаганды:
Из городов и местечек они приезжают на телегах,
Чтобы строить литейные заводы и созидать город,
Копать землю нового Эльдорадо.
Целая армия пионеров, сгрудившаяся толпа,
Они набиваются в лачуги, бараки, общаги,
Ходят тяжелой походкой и громко свистят на грязных улицах —
Великое переселение, раздвоенное честолюбие,
Со шнурком на шее — Ченстоховский крест,
Трехэтажный мат, пуховая подушка,
Ведро водки и желание женщин…
Великая чернь, вытолкнутая внезапно
Из средневековой тьмы — нечеловеческая Польша,
Воющая от тоски в декабрьские ночи…
Позже та же «армия пионеров» с нательными крестиками и бутылками водки была изображена в фильме Анджея Вайды «Человек из мрамора» («Сzłowiek z marmuru»). Эту киноисторию о сталинском передовике, который приходит к осознанию своей ничтожности и к разочарованию в прежней жизни, в 1977 году позволили пустить в прокат только благодаря тому, что в дело вмешался Юзеф Тейхма, бывший молодежный лидер Новой Гуты, ставший к тому времени польским министром культуры.
В последующие десятилетия первый польский город, построенный без церкви, не раз оказывался в эпицентре жаркой политической и религиозной борьбы. В 1957 году краковская епархия обратилась с просьбой о возведении костела в Новой Гуте. В 1959 году архиепископ Кракова Кароль Войтыла провел мессу под открытым небом в том месте, где предполагалось начать строительство. В 1960–1970-е годы духовенство и власти продолжали спорить по поводу финансирования работ и разрешения на строительство. В 1977 году церковь наконец была построена. Кардинал Войтыла освятил ее, и это укрепило его авторитет как в Польше, так и в мире. Через шесть лет будущий папа римский проведет здесь мессу перед ликующей толпой верующих. Новая Гута была и остается для Польши символом крушения тоталитаризма: неудачного планирования, неудачной архитектуры, неудачной утопии.
Глава 16
Колеблющиеся коллаборационисты
Она дала нам все, солнце и ветер,
И она никогда не скупилась.
Где она была, там была и жизнь.
Тем, кем мы являемся, мы стали благодаря ей.
Она никогда нас не покидала.
Замерзал мир, нам было тепло.
Нас защищает мать масс,
Нас несут ее сильные руки.
Партия, партия всегда права.
И, товарищи, это остается с ней.
Так как, кто борется
За права, тот всегда прав,
Кто человечество защищает,
Всегда прав.
Так, из ленинских идей
Растет Сталиным спаянная
Партия, партия, партия!
«Песня о партии» (Гимн СЕПГ), 1949 г.
Сегодня это трудно объяснить: эта песня — партия и только партия всегда права — казалась нам выражением истины в последней инстанции, и мы вели себя соответственно.
Херта Куриг, Берлин, 2006 г.[1149]
Современного или, точнее, постсовременного слушателя слова «Песни о партии» (Das Lied der Partei), вынесенные в эпиграф, не слишком вдохновляют. Напротив, они кажутся абсурдными, и с того момента, когда Германская Демократическая Республика перестала существовать, они не раз высмеивались, пародировались и даже исполнялись Микки Маусом в ролике, выставленном на Youtube[1150]. Без поддерживающей их идеологии слова хора — «Партия, партия всегда права!» — кажутся не только устаревшими, но и комичными. Трудно представить, что кто-то мог петь такое, сохраняя серьезность на лице.
Но те, кто исполнял эту песню в сталинской Восточной Германии, были вполне серьезны, а ее слова сочинялись со всей искренностью. Их автором был чешско-немецкий коммунист Луис Фюрнберг, который бежал в Палестину во время войны и вернулся в Прагу в 1946 году. Поскольку он был и евреем, и бывшим эмигрантом, в Чехословакии 1949 года к нему относились с подозрением — его даже не включили в число делегатов партийного съезда, состоявшегося в том же году. Негодуя, а возможно, и надеясь вернуть былой статус ветерана-коммуниста, он написал текст песни «Партия всегда права». А потом ему крупно повезло: вместо того, чтобы оказаться, как Сланский, в тюрьме, он получил назначение в Восточную Германию в качестве дипломата. В 1950 году его песня была исполнена на партийном съезде в Берлине, где вызвала всеобщее восхищение. В конце концов она стала официальным гимном СЕПГ. Потом вплоть до 1980-х годов «Песня о партии» исполнялась регулярно как на государственных, так и на партийных мероприятиях, причем исполнители зачастую выглядели искренне воодушевленными[1151].
Почему? Некоторые пели оттого, что боялись не петь. Но далеко не каждый пропускал слова исполняемой песни мимо ушей. На самом деле многие из тех, кто аплодировал речам вождей, выкрикивал лозунги на митингах, маршировал на первомайских парадах, делали это со странной двойственностью. Миллионы людей отнюдь не всегда верили тем лозунгам, которые предлагались в газетах, но при этом они не стремились осуждать тех, кто эти лозунги придумывал. Они могли не считать Сталина непогрешимым лидером, но при этом не срывали его портреты. Они не обязательно верили в то, что «партия всегда права», но это не мешало им исполнять эти песенные строки.
Трудно однозначно объяснить, почему они не сопротивлялись более открыто — пусть даже кто-то сейчас считает, что такое объяснение есть. Выдающимся достижением советского коммунизма — в том виде, в каком его представляли в 1920-е годы, совершенствовали в 1930-е и утверждали по всей Восточной Европе после 1945 года, — стало умение заставить огромное число аполитичных людей во многих странах демонстрировать поддержку режиму, а не протестовать против него. По меньшей мере отчасти эту удивительную способность объясняют опустошительные последствия войны, истощение ее жертв, избирательный террор и этнические чистки, то есть те элементы советизации, которые уже описывались в этой
