Я вернулся к нашей линии осады и стал ждать, не слишком уверенный в том, что произойдет дальше. Если бы кто-нибудь предложил мне заключить пари на исход этого предприятия, я даже не знаю, на что бы и поставил, на успех или провал. И когда появился сопровождавший епископа Иоанна легионер, верхом на коне и с signum indutiae, я все еще не мог понять, каковы результаты переговоров. Иоанн, во всяком случае, вернулся из вражеского логова, живой и невредимый. Можно ли считать это обнадеживающим знаком? По его лицу невозможно было догадаться.
Когда мы с ним остались вдвоем на Виа Попилиа, я уже больше не мог терпеть и спросил:
— Ну?
— Все как Теодорих и требовал, — сказал он не слишком радостно, — Одоакр сдает Равенну.
— Euax! — воскликнул я. — Gratulatio[118], епископ Иоанн! Ты сделал хорошее дело, как для своего родного города, так и для всей империи. Но позволь мне изложить свою тайную догадку. Одоакр в душе уже готов был сдаться, а потому не слишком сопротивлялся, я прав? Он притворился, что делает это только для того, чтобы спасти дорогого своему сердцу престарелого святого Северина, но сам обрадовался возможности представить все как жертву и продемонстрировать всем свое благородство. Ну что, я угадал, да?
— Нет, — сказал он довольно угрюмо. — Теодорих был прав. Одоакр не сделал бы этого ради спасения Северина. Я вынужден был предложить ему гораздо больше.
— И ты придумал, как его можно убедить? Отлично, если это посодействует капитуляции Одоакра, я аплодирую твоей изобретательности.
Иоанн проехал еще несколько шагов, не говоря ни слова, поэтому я добавил:
— Ты, похоже, не слишком-то радуешься своему успеху.
Поскольку Иоанн упорно хранил молчание, я спросил, нахмурившись:
— Епископ, да что такое ты предложил Одоакру? Сохранить ему жизнь? Отправить в почетную ссылку? Обеспечить ему достойное содержание? Что?
Иоанн так вздохнул, что чуть не вывихнул себе челюсти:
— Совместное правление. На равных с Теодорихом. Пообещал, что впредь они будут править вместе, как братья-короли бургундские.
Я остановил Велокса, схватил за поводья коня Иоанна и прошипел:
— Ты сумасшедший?
— Теодорих сказал… ты тоже при этом присутствовал и все слышал… он сказал, мол, ему все равно, что я предложу Одоакру.
Я в ужасе уставился на этого человека:
— Теодорих ошибочно решил, что ты в здравом уме. Когда он узнает, как ошибся, то придет в ярость. И ты пожалеешь о том, что натворил. Eheu. Уж поверь мне.
Тяжелая верхняя губа епископа задрожала, но он упрямо повторил:
— Я дал слово. Одоакр принял условия, которые ему предложили. Точно так же должен поступить и Теодорих. Я, кроме всего прочего, еще и архиепископ святой…
— Ты глупец! Лучше бы Теодорих послал этого слюнявого, выжившего из ума старика Северина. Кто и когда слышал о том, чтобы побежденный диктовал условия победителю? Ну посуди сам. Вот стоит Теодорих, широко расставив ноги на всей этой земле. А вон там на спине лежит поверженный Одоакр, распростертый, сокрушенный, но потрясающий своим кулаком и ликующий: «Я равный тебе по приказу архиепископа Иоанна!» На что это похоже? — Я с отвращением отбросил поводья. — Ступай! Едва ли мне захочется смотреть на это.
Он снова повторил, теперь уже трясясь в ознобе:
— Но я дал слово. Слово почтенного архи…
— Подожди-ка, — сказал я, снова останавливая Велокса. — Ты должен был договориться о встрече этих двух необычных братьев-королей — чтобы они скрепили свой нелепый странный союз. Каким образом это должно произойти?
— Ну, с соответствующими помпой и церемониями, разумеется. Теодорих входит в Равенну во главе своих войск. Его с триумфом встречают, соблюдая все традиционные формальности. Я лично увенчаю его голову лавровым венком и облачу в тогу picta. Защитники города присягнут ему. Люди выстроятся на улице и падут ниц в знак покорности. После молебна в честь победителя (его отслужат в соборе) Теодорих проследует в резиденцию Одоакра, во дворец, который называется Лавровая Роща. Там уже будут накрыты столы для пира, два короля по-дружески обнимутся…
— Это пройдет, — сказал я, и епископ замолчал, видя, что я призадумался. Затем я произнес: — Да, это замечательно. Теодорих входит в город, защитники и мирные жители Равенны выражают ему свою покорность. Это как раз то, чего он будет ждать, потому что это все, о чем ты ему расскажешь, епископ Иоанн. Пусть Теодорих думает, что когда он встретится с Одоакром, то это произойдет только для того, чтобы тот в знак капитуляции вручил ему свой меч.
Иоанн в ужасе отшатнулся:
— Ты предлагаешь мне, архиепископу, совершить грех?! Солгать Теодориху! И нарушить данное Одоакру слово!
— Ты не сделаешь ни того ни другого. Я предлагаю только, чтобы ты не до конца поведал истину. Если ты расскажешь Теодориху о тех немыслимых условиях, которые выторговал, он наверняка убьет тебя на месте. Более того, он человек чести и откажется войти в город, даже если Одоакр широко распахнет перед ним ворота. Следовательно, епископ Иоанн, ты просто опустишь упоминание о соглашении и правлении на равных с побежденным: ну, по тем или иным причинам не успеешь закончить свой рассказ о готовящейся церемонии. После того как Теодорих войдет в город и увидит, что тот покорился ему, он проследует во дворец под названием Лавровая Роща, чтобы встретиться там с Одоакром. Вот и все. Остановишься здесь. Если на этом месте произойдет что-то, что отвлечет внимание Теодориха… ну, едва ли это будет твоя ошибка, не так ли?
— Стало быть, ты просишь меня совершить грех по недосмотру! Но я архиепископ святой…
— Вот этим и утешайся. Один мудрый аббат как-то сказал мне, что мать-церковь иногда позволяет своим священникам во имя святого дела прибегать к определенным уловкам.
Иоанн продемонстрировал последний всплеск праведного гнева и предпринял последнюю попытку сопротивления.
— Ты просишь меня помочь Теодориху. Арианину! Еретику! Но разве я могу пойти на сделку со своей совестью и сделать вид, будто таким образом я помогаю матери-церкви?
Я произнес поучительно:
— Ты сделаешь благое дело, ибо в таком случае не придется подыскивать нового главу равеннского епископата. А теперь поехали. Скажешь Теодориху, что Одоакр сдается без всяких условий, как он и хотел.
В результате, поскольку я позаботился о том, чтобы мой король ничего не узнал о договоре «совместного правления», на который согласился Одоакр, случилось так, что Теодорих начал свое правление с печально неразумного деяния. Я вообще-то мог бы это предвидеть, потому что знал, как мой друг действовал в других подобных случаях: решительно, без всякого колебания и сожаления. И позже, оглядываясь назад, я часто сожалел, что не сумел тогда, в Равенне, воспрепятствовать этому импульсивному поступку. Но в то время я искренне полагал, что у Теодориха есть не только причина, но и полное право его совершить.
