Мы встали и подошли к окну. Мы стояли рядом. Я была ему по плечо.
— Какой прелестный сад!
Бог мой! Мой сад в этом году был такой заброшенный и неприглядный.
— Я живу в бывшем доме Моро.
Царь прикрыл веки.
— Пушечное ядро оторвало ему обе ноги. Моро принадлежал к моему штабу, он умер в начале сентября. Ваше высочество не знали разве?
Я прислонилась к холодному стеклу.
— Моро — один из наших старых друзей. Они вместе с моим мужем защищали Республику для французского народа.
Я говорила очень тихо. Мы были одни в нише окна — русский царь и я. Даже Талейран не слышал нас.
— Видимо из-за своих республиканских взглядов ваш муж не согласился на мое предложение, мадам.
Я молчала.
— Молчание — знак согласия.
Я молчала, и во мне поднимался гнев. Мне было необходимо все-таки высказаться перед ним.
— Сир…
Он наклонился ко мне.
— Дорогая кузина…
— Сир, вы ведь предлагали моему мужу не только корону Франции. Вы предлагали ему также руку одной из великих княжон России…
— Действительно, стены имеют уши. Однако я удивлен, что стены замка Або также имели уши… — он засмеялся. — Знаете, что ваш супруг мне ответил?
Я молчала. Мой гнев прошел, осталась только усталость.
— Наследный принц ответил мне: «Разве я уже не женат?» Более к этому вопросу мы не возвращались. Вы, надеюсь, успокоились теперь, Ваше высочество?
— Я не беспокоилась, сир. Во всяком случае, по этому поводу. Выпейте еще бокал, мой дорогой… кузен.
Талейран подал нам бокалы. Он больше не оставлял нас одних ни на минуту.
— Если я могу быть вам чем-нибудь полезен, приказывайте, Ваше высочество, — галантно сказал царь.
— Вы очень добры, сир, но я ни в чем не нуждаюсь.
— Может быть, почетный караул из офицеров моей гвардии?
— Ради Бога, не надо!
Талейран улыбнулся своей немного насмешливой улыбкой.
— Понимаю, — сказал царь. — Конечно, я понимаю, дорогая кузина, — он склонился к моей руке. — И если бы я познакомился с вами раньше, я никогда не сделал бы такого предложения наследному принцу Швеции. Я говорю о своем предложении в замке Або…
— Но вы же хотели ему добра, — сказала я, чтобы его утешить.
— Женщины в моей семье, об одной из которых шла речь, к сожалению, некрасивы. Вы же… дорогая кузина… — конец фразы потерялся в звяканье шпор.
Дверь уже давно закрылась за моим высоким гостем, а я стояла неподвижно посреди гостиной. Я так устала, что не могла двигаться. Мой взгляд упал на корзину фиалок.
— Граф Розен, откуда эти фиалки?
— Их привез Коленкур. Он привез их из Фонтенбло.
Я подошла к камину. Среди цветов лежало письмо.
Я открыла конверт и вынула белый листок, на котором была выведена одна буква: «Н»… Я погрузила руки и лицо в корзину фиалок. Они пахли так нежно, они были еще живые и уже почти мертвые.
В эту ночь с 12 на 13 апреля я не гасила свечи на своем рабочем столе. Пробило час ночи. Я была вся напряжена. Я вслушивалась в тишину ночи, и она казалась мне такой глубокой!
Пробило два часа. Послышался стук колес. Потом колеса замолкли, и я услышала звяканье оружия, звук, который происходит, когда берут «на караул». Хлопанье дверьми, голоса, три, четыре… И тот, который я так ждала… Я легла на постель и закрыла глаза. По лестнице быстрые шаги… Они приближались. Кто-то перескакивал через две ступеньки. Кто-то широко распахнул дверь моей комнаты, кто-то целовал меня в губы, в глаза, в щеки… Жан-Батист, мой Жан-Батист!..
— Тебе нужно выпить чего-нибудь горячего. Ты проделал такой долгий путь, — сказала я не к месту. Жан-Батист стоял на коленях возле моего изголовья, уткнувшись лицом мне в руку.
— Путь долгий… да, такой долгий путь, — произнес он очень усталым голосом.
Я ласкала его волосы свободной рукой. Он поседел. Да, он стал почти совсем седой.
— Жан-Батист, иди в свою комнату и отдыхай. Я спущусь в кухню и сделаю тебе горячий омлет.
Он не двигался. Он прижался лбом к моей руке и не шевелился.
— Жан-Батист, разве ты не дома? Ты же вернулся домой…
Тогда он медленно поднял голову. Морщины вокруг губ заметно углубились за то время, что я его не видела. Глаза потухли.
— Жан-Батист, встань! Твоя комната ждет тебя…
Он провел рукой полбу, как бы отгоняя воспоминания.
— Да, да, конечно. Ты можешь их разместить?
— Кого?
— Ты знаешь, что я не езжу один. Со мной граф Браге, мой адъютант, Левенгельм, мой камергер, затем адмирал Штедикк и…
— Невозможно! Дом переполнен. За исключением твоей комнаты и твоей туалетной, у меня нет ни одной свободной комнаты.
— Дом переполнен?
— Господи! Жюли с детьми, дети Гортенс и…
Он вскочил.
— Ты хочешь сказать, что у тебя живут все Бонапарты и ты кормишь их за счет Шведского государства?
— Нет, я только открыла дом для Жюли и всех детей. Детей, Жан-Батист! И для некоторых Клари. Ты сам прислал мне двух наших адъютантов — Виллата и Розена. А что касается средств на содержание их всех, то я плачу сама…
— Что ты хочешь сказать? Сама платишь?
— Я торгую шелком. В магазине, понимаешь? — Я накинула свой капот. — Мы живем на средства, вырученные от продажи шелка в магазине дома Клари. А теперь я сделаю тебе яичницу, тебе и господам твоей свиты.
Тогда он засмеялся. Он сел на мою кровать и покатывался от смеха.
— Девчурка! Моя смешная, очаровательная девчурка! Наследная принцесса Швеции торгует шелком в магазине… Пойди, пойди ко мне!
Я подошла.
— Не представляю, что ты находишь в этом смешного. У меня совершенно не было денег, и, кроме того, продукты так вздорожали.
— Две недели тому назад я послал к тебе курьера с деньгами.
— Он, к сожалению, не прибыл. Послушай, когда эти господа поедят, мы должны будем подыскать им помещение в гостинице.
Он наморщил лоб.
— Наш генеральный штаб расположился в гостинице на улице Сен-Оноре, в доме, который уже давно реквизирован. Они могут поместиться там, — потом он открыл дверь, которая вела из моей спальни в его комнату. Я подняла свечу.
— Твоя кровать готова, все сделано так, чтобы ты мог в любую минуту поселиться здесь.
Он осматривал комнату, как будто видел ее впервые.
— Я буду жить также в помещении штаба. Мне нужно принимать много народа, а здесь это невозможно, Дезире. Ты же понимаешь?
— Ты не хочешь жить здесь?
Он обнял меня за плечи.
— Ты знаешь, что я нарочно не приехал в Париж в то время, как шведские войска входили в город торжественным маршем. Теперь мне необходимо вести переговоры с царем. Кроме того, я ведь говорил тебе, Дезире, что я никогда не вернусь в эту комнату.
