Дипломатия никогда не было сильной стороной громадного воеводы. Выражений он не любил выбирать. Лицо боярина залила краска гнева. Он вскочил со своего места и пронзил противника яростным взглядом. Назревала распря, которая вполне могла перерасти в потасовку, как уже иногда случалось на княжеских советах. Ратимир, доселе молчавший и внимательно слушавший своих советников, примиряюще поднял руку:
- Довольно. Уймитесь вы оба, - жёстко сказал он, - Булгак, мы тебя выслушали. Дай и другим слово молвить. Вавула, сядь отдышись. Позже помиритесь. Кто ещё мысли имеет?
- А вдруг, кто-нибудь из других велимировичей захочет в Святограде сесть?- подал голос молодой воевода по имени Шульга, - Вот Бурислав, к примеру. Сила то у него есть. Может с ним объединиться, тогда ни Севолод, ни Яррила не страшны будут. Пусть себе грызутся. А Бурислав кроток, с ним договоримся. Будет сидеть себе спокойно в Святограде. Дань умеренную платить станем и всё у нас останется по-прежнему.
- Добрая мысль, - зашумели бояре, - Да только вот согласится ли Бурислав. Может послов к нему заслать?
- И то верно, Надобно надёжного человека отправить.
- Дык тогда, Ратимир, может тебе и самому в Святоград двинуть? А что? Чем ты хуже Бурислава? – оживился Булгак, - Если уж на то пошло, то он помладше тебя будет. Ты старший ему брат. Тебе сподобнее впереди него править.
- Так Севолод с Яррилой ещё старше, - язвительно воскликнул Вавула Бык, - Тогда может сподобнее им впереди бить. Не так ли, умник?
- Ратимиру Велимировичу здесь, в Тартарии, самое место будет. Никто лучше него не справится, - возбуждённо проговорил вдруг Верховный волхв, - Незачем ему в Святоград стремиться. Не будет с этого добра никому. А Севолод непременно иную веру примет, чужаком станет. С Яррилой же по-добру сговориться можно будет. Свой он. На него надобно поставить. Истинную веру он точно сохранит. Это ли не главное? А в благодарность за помощь он нам прежнюю вольницу оставит.
- Блажен, кто верует, владыка, - язвительно отозвался Бык, - Как бы не довелось тебе разочароваться в сих мыслях. Яррила-то не так прост. Мягко стелет, да боюсь жёстким ложе окажется. Ему наша вольница ни к чему. Своевластный он, то всем ведомо. Вон в Стар-граде сказывают вечевую вольницу зело как приструнил. Всё по-своему сделать хочет. Ужо кто прежние порядки оставит, так это скорее Севолод. Этот стольным боярам в рот смотрит, а с ними мы ужо как-нибудь договоримся.
- Верно! Севолода поддержать потребно, - воскликнуло сразу несколько голосов.
- А про истинную веру вы подумали? - возразили другие, - Ни к чему нам здесь полавы да кретанийцы. Надобно владыку послушать и за Яррилу держаться.
Поднялся гомон. Каждая партия, распаляясь, стремилась перекричать другую. Говорили все разом, почти не слушая друг друга. Ещё немного и в ход пошли бы кулаки. Ратимир медленно поднялся с лавки и грохнул могучим кулаком по столу:
- Довольно! Хватит лаяться, аки псы приблудные. Дело надо решать.
Мгновенно установилась тишина. Бояре и воеводы снова расселись по лавкам в ожидании княжьего слова. Знали, что оно и будет последним. Ратимир, как всегда не спешил. Опустившись на своё место, он обвёл совет пристальным взглядом, словно хотел заглянуть в самые сокровенные уголки души своих приближённых. Потом заговорил спокойным голосом:
- Значит так, други мои. Услышал я тут много всякого. У каждого из вас были свои мысли и почины, но каждый из вас - не прав.
Присутствующие заёрзали на своих местах и стали беспокойно переглядываться. Бояре и воеводы запыхтели, словно горшки на печи. В чём они не правы? Что ещё затеял загадочный князь? Как бы не попасть впросак со своим мнением. А Ратимир продолжал тем же ровным голосом:
- Вы тут шумно спорили кого из братьев моих надобно поддержать на святоградский стол? Пустое. Мыслю так, что никого из них.
- Как же так, кормилец? - не выдержал Антоний, - Неужто сам решил добывать Каганский стол?
- Нет, владыка. Не то я замыслил. Ни к чему мне Святоград. Далеко и хлопотно, - спокойно возразил князь, - Княжество же наше сильно, мы тут сами хозяева своей судьбы. При жизни родителя моего, преклонялся я пред Святоградом токмо из сыновьего почтения и уважения к его
