от нашего источника. Твой подельник Худяков, он же Билл, сидит в соседнем кабинете и строчит признательные показания. Активно, замечу, строчит. И теперь только от тебя будет зависеть твоя судьба. У тебя на выбор два выхода. Первый — чистосердечное признание и мы закрываем глаза на твой «грешок», даже нигде не упоминаем о твоем задержании. Ну будешь нам иногда кое-какую информацию подбрасывать… А второй — вплоть до высшей меры. Ну, каким будет твой ответ?
— А с какой такой стати меня привезли сюда, даже не предъявив постановление об аресте? — спросил я.
— Постановление, — протянул майор, поджав губы. — Будет тебе и постановление… Потом.
— И вообще без адвоката я, гражданин майор, ни буду отвечать ни на один вопрос.
Хотел добавить фразу Мальчиша Кибальчиша: «А больше, буржуины, я вам ничего не скажу!», но решил, что в данном случае это будет уже перебор. Милиция в это время самая что ни на есть рабоче-крестьянская, с прослойкой интеллигенции. Это в моё время они уже полиция и еще те «буржуины».
— О как ты заговорил, — прищурился собеседник, и его прищур не сулил мне ничего хорошего. — Ну хорошо, дело твоё… Посидишь тут и, уверен, спустя совсем непродолжительное время примешь правильное решение.
Майор нажал кнопку на столе. Открылась дверь и вошёл вертухай, который сопровождал меня в кабинет.
— В «пятёрку» его, — приказал майор.
Судя по слегка округлившимся глазам сотрудника, «пятёрка» эта ничего хорошего мне не предвещала. По пути к нам присоединился ещё один надзиратель. Пока шли по закоулкам СИЗО, то спускаясь, то поднимаясь по металлическим лестницам с этажа на этаж, я думал, что делать дальше… Время! Нужно время! Продержаться до тех пор, пока Хомяков меня отсюда не вытащит. А продержаться будет сложно. Судя по всему, «пятёрка» — это веселенькое место, куда посылают несговорчивых. Лишь бы не малолетки. Это точно будет жопа!
Дошли до двери с цифрой «5», второй надзиратель, погремев ключами и посмотрев в глазок камеры, открыл дверь и сделал приглашающий жест головой. Мол, милости просим!
Вошёл… М-да, думал, вонять будет так, что глаза заслезятся, а на самом деле терпимо. Шесть двухъярусных нар в два ряда, справа от двери параша, на дальней стене — зарешечённое окно, сквозь грязное, мутное стекло едва пробивается дневной свет. Забранная в решетчатый намордник и утопленная в потолке лампочка не горит, видно, по случаю дневного времени суток.
Под окном стол, за которым сидят двое, ещё двое лежат на койках. Не успел сделать и шага, только услышал стук закрываемой двери и скрежет замка, как с койки в мою сторону метнулся какой-то мужик и кинул мне под ноги полотенце. Женя Покровский образца 1971 года, возможно, и нагнулся бы, поднял полотенце и повесил его на спинку шконки, но в камеру вошел Евгений Платонович, прочитавший в 90-е годы тучу книг криминального жанра и насмотревший не меньшее количество соответствующих фильмов. Поэтому я, ничуть не смутившись, вытер ноги о полотенце и продолжил свое движение в камере направляясь к столу.
— Доброго здравия людям! — поприветствовал я всех.
С койки встал ещё один «сиделец», протянул руку.
— Ну, здорова!
Руку я проигнорировал и спросил:
— Кто старший?
— Ну я, — ответил мужик неопределенного возраста в тренировочных штанах и голый по пояс.
Его плечи украшали синие «звезды», на груди красовался большой крест. На безымянном пальце левой руки перстень с тремя лучами, на среднем пальце правой — тоже перстень, только с кретком и трефовой мастью по углам, разделённые косой линией.
— Ну, а ты кем будешь?
— Первоход, — ответил я. — Студент местного политеха.
— О как! — чему-то обрадовался сиделец, кинувший мне под ноги полотенце. — Чё, за двойки загремел?
— Никшни, Вьюн! — одёрнул его старший. — Человек правильно в хату вошел, слова правильные сказал, повёл себя тоже правильно… И не сказать, что первоход, всё по понятиям.
Он задумчиво хмыкнул.
— Ну, тебе видней, Крёстный, — ответил Вьюн, скрутившись худым телом и яростно расчёсывая лопатку.
— Я смотрю за этой «богадельней», — ответил мне тот, кого Вьюн назвал Крёстным. — Зовут Крестом. Это все мои близкие. Садись за стол, поговорим.
Да уж, недаром на его груди крест красуется, всё в масть. Я аккуратно повесил на спинку стула пальто, которое держал в руках, и сел. К столу подошел ещё один мужик — молодой плечистый парень, по виду чуть старше меня. На правом плече была наколка в виде оскалившегося тигра, на левом — фигура рыцаря с щитом и мечом.
— Колись давай, студент, за какие грехи к нам определили? — не унимался Вьюн.
Я всё время помнил, что надо тянуть время. Ну что ж, устроим пока небольшой спектакль.
— А ни за что!
— Да ладно! — усмехнулся парень с тигром. — Мы тут все «не за что».
— За доброту, — ухмыльнулся я, вспомнив отличную репризу Райкина.
— Это как?
— Ну как… Иду я, значит, утром перед институтом возле вокзала…
— Ты чего гонишь! Где политех, а где вокзал!
— И ничего я не гоню! Моцион у меня с утра такой. Двигаться надо больше. А то лекции четыре часа и два семинара тоже по два. Жопа отрастёт от такого сиденья! Так вот иду возле вокзала и гляжу — старушка чемодан огромный волочёт.
— «Угол», что ли? — решил уточнить Вьюн.
— Да нет, обычный чемодан, — сделав вид, что не понял уточнения, ответил я ухмыльнувшемуся Вьюну. — В общем, надрывается бабушка. Я к ней подхожу и говорю, мол, давай чемодан понесу. Взял у неё чемодан и понёс. Тяжёлый, зараза… Дошёл, значит, до перекрёстка и не знаю, куда дальше. Обернулся спросить у старушки, куда там мне дальше, а её и нет. Нормально, думаю, и куда мне дальше с этой хренью переть? Только подумал, как слышу свисток и ко мне милиционер подбегает, а сзади старушка семенит и орёт, мол, держите его, это он мой «угол»… тьфу, блин, чемодан спёр. Короче, чемодан, меня и бабушку в ментовку. Бабушку с чемоданом выпустили, а меня сюда…
Сидельцы грохнули. История пришлась им по вкусу, хоть и понимали, что я её сочинил.
— Ну ты красавец, тебе на эстраде выступать, прям артист, — отсмеялся Крест и тут же посерьезнел. — Кого из известных людей за стенкой знаешь?
— Знаю, и не одного. Вот Фёдора Петровича знаю. Это ректор наш. Юрия Васильевича — этого даже по телевизору показывают. Сан Саныча — это местный краевед, область знает, как свои пять пальцев.
Сказав Сан Саныч, я внимательно посмотрел в глаза Кресту. Тот на долю секунды медленно прикрыл веки и снова открыл глаза. Значит, понял. Ну и отлично! Мне
