Уже слишком поздно.
Аньдинхоу бросало то в жар, то в холод, он все никак не мог прийти в себя, потрясенно размышляя: «Пять лет назад, я-то думал, что ты всего лишь мелкий паршивец, у которого молоко на губах не обсохло!»
«Тогда мой следующий вопрос, — спросил Чан Гэн, плотно зажмурившись. — Я отвратителен ифу?»
Гу Юнь долго молчал. Ресницы Чан Гэна подрагивали, пальцы непроизвольно теребили рукава. Физическая реакция Гу Юня на его слова была однозначной: от ужаса он покрылся гусиной кожей.
Быть может, Гу Юнь понимал, что у него на сердце, но вряд ли когда-либо поймет его желания.
Чан Гэн услышал плеск воды. Гу Юнь вышел на берег и накинул на себя одежду.
Затем вздохнул, протянул руку и, погладив Чан Гэна по плечу, уклончиво и спокойно ответил:
— Ты же знаешь, что это невозможно.
Уголки губ Чан Гэна слегка изогнулись. Возможно, он пытался изобразить беззаботную улыбку, но у него не вышло. Он едва заметно шевельнул губами:
— Я понимаю и не буду усложнять ифу жизнь.
Гу Юнь присел рядом. Спустя несколько долгих минут, пока Гу Юнь приходил в себя после их разговора, он уже раскрыл было рот, чтобы заговорить, но промолчал.
Внезапно он почувствовал, как странный порыв ветра будто острыми иглами ударил в спину. Стоявшая сбоку чарка отразила отблески металла. Гу Юнь не успевал уклониться, но Чан Гэн быстро отреагировал и бросился к нему.
Стоило ему крепко обхватить руками Гу Юня, повалив его на бок, как острое обоняние маршала почуяло едва уловимый запах крови.
Побелевший от пара кончик смертоносной стрелы надвое распорол цзяньца на поясе Чан Гэна и задел его длинный рукав, обнажив кровоточащую рану.
Чан Гэн поднял голову. Где-то рядом с мирным горячим источником блеснуло металлом оружие. Там стоял наемник в легкой меховой накидке!
От Северного гарнизона до источников было всего пять ли пути, даже если не скакать во весь опор, подмога скоро прибудет. Откуда взялся этот наемный убийца?
Несмотря на то, что первая попытка не удалась, нападавший не собирался так просто сдаваться.
Закатное солнце неторопливо скрылось за горизонтом загородных земель [3], когда человек в легкой меховой накидке, выпустивший стрелу, перемахнул через ограду.
И тут же снова в мгновение ока возник перед ними, перемещаясь по воздуху при помощи парового двигателя в ботинках. Теперь Гу Юнь оттолкнул Чан Гэна в сторону, а затем потянулся и извлек из-под маленького столика с вином стальной меч. И тут же отразил два удара убийцы.
Гу Юнь оттачивал свое умение обращаться с мечом, голыми руками сражаясь против железных марионеток. Даже когда легкая броня сжигала весь цзылюцзинь, он не обращал на это внимания — ему не нужна была поддержка топлива для сражения. Впрочем, после двух ударов Гу Юнь ошеломленно отступил. Его руки задрожали, будучи не в силах удержать стальной меч.
Чан Гэн сразу понял, что это неспроста. Он крепко схватил Гу Юня за запястье, направляя державшую меч руку, и яростным точным ударом зарубил нападавшего. Когда лезвие меча прорезало железную маску, войдя под челюстью, хлынула кровь.
Чан Гэн не удостоил поверженного врага взглядом. Его пальцы снова скользнули на запястье Гу Юня, считая пульс. Затем он тихо произнес:
— Тебя отравили.
Гу Юнь почувствовал онемение в груди; сердце стучало, как бешеное. Он застонал, не в силах сделать вдох. Вскоре онемение охватило все тело, и теперь этот человек, который и без того не мог ясно видеть и слышать, занервничал.
— Ерунда, — часто и тяжело дыша, сказал Гу Юнь. — Боюсь, это еще не конец. Ты...
Не успел он накаркать новые беды, как на стене появились десятки людей в легкой броне. Это привлекло внимание стражи, охранявшей купальни, вынудив их присоединиться к заварухе.
Никто не знал, что на уме у убийц в легкой броне. Их ничуть не смутило провалившееся покушение, и вместо того, чтобы отступить, они на свою погибель, точно рой дикий пчел, бросились на стражу.
Поместье Аньдинхоу охраняли солдаты, пережившие на поле брани множество побед и поражений; эти воины не шли ни в какое сравнение с обычными телохранителями. Они нападали и отступали с потрясающей точностью, легко маневрируя. Чан Гэн окинул взглядом поля боя, где победитель был очевиден, и помог Гу Юню опереться на свое плечо.
— Ифу...
Гу Юнь прижал палец ко рту и похлопал его по плечу. Затем бережно придержал его раненную руку и жестом попросил сначала позаботиться о себе.
Чан Гэн проигнорировал его предложение — поднялся на одно колено и снова взял Гу Юня за запястье. К тому моменту его пульс уже пришел в норму. Чан Гэн попытался успокоить себя тем, что организм Гу Юня сродни горшку с лекарствами [4], а его устойчивость к ядам гораздо выше, чем у обычного человека.
Так просто его не вырубить. Возможно, пока он отмокал в горячей воде, эффект его и настиг.
Тотчас же раздался громкий шум во внутреннем дворе. Содрогнулась вся горная усадьба. Даже полуглухой Гу Юнь услышал шум.
Битва была недолгой. Вскоре покушавшиеся на жизнь маршала убийцы были повержены прекрасно обученными стражниками из поместья. Стоило командиру стражи отдать приказ арестовать их, как нападавшие разом проткнули золотые коробочки в легкой броне, и те взорвались.
Гу Юнь прищурил свои бесполезные глаза и понизил голос:
— Солдаты-самоубийцы...
Отдав подчиненным приказ потушить огонь, командир стражи подбежал к Гу Юню:
— Ваш подчиненный подвел вас. Прошу Аньдинхоу и Его Высочество отступить.
Его не удостоили ответом — разум Гу Юня витал где-то далеко отсюда.
В одно короткое мгновение выцветшие воспоминания давних лет кровавыми брызгами вырвались на поверхность и пробудили череду давно забытых образов, которые впились в разум когтями, с надменным видом скаля острые зубы.
В тот год небо над Гуаньвай несло за собой кровавые помыслы. От черной железной брони рябило в глазах, куда ни посмотри, вокруг были лишь угрюмые разоренные степные пастбища с кружившими в небе стаями черных грифов. Стоило лошади сделать пару шагов в высокой траве, как под ее копытами оказывались обглоданные зверями непогребенные кости.
Маленького Аньдинхоу, тогда еще не достававшего до стола, строго наказывали за любую провинность. Отец заставлял его стоять в позе всадника и лишал завтрака. При виде раскорячившегося мальчика проходившие мимо солдаты не могли удержаться от смеха, заставляя его сдерживать слезы. С ранних лет он рос чересчур гордым и скорее умер бы, чем позволил кому-то увидеть, как он плачет.
К тому времени война закончилась, цзылюцзиневая дань от восемнадцати варварских племен уже поступила в государственную казну, а их богиня стала второй женой [5] Императора. Ничто не предвещало беды...
Как вдруг патрульный рядом с маленьким Гу Юнем повалился на землю. Ни с того ни с сего. Патрульный носил тяжелую броню и не имел на теле видимых ран. Один за одним солдаты в лагере падали на землю, а воздух сотрясали призывы к убийству. Гу Юню прежде не доводилось наблюдать столь чудовищного зрелища. Обезумев от страха, ребенок ненадолго впал в ступор, а затем инстинктивно потянулся к оружию.
Но был слишком мал и даже двумя руками не смог поднять самый легкий меч.
Отряд нападавших также состоял из бесстрашных воинов в легкой броне. Они были быстрее ветра и дрались как демоны. Один из солдат гарнизона, который еще недавно подтрунивал над сыном маршала, теперь подобно умирающей птице никак не мог подняться и из последних сил закрыл маленького Гу Юня своим телом.
Годы спустя он прекрасно помнил, как широко открытыми от ужаса глазами смотрел на то, как враги расправляются с солдатами из гарнизона точно со скотом на скотобойне. Как их люди погибали один за другим в кровавой мясорубке. Он прекрасно помнил, как что-то ударило в спину и от резкой боли сжалось сердце.
Вскоре боль притупилась. Постепенно конечности потеряли чувствительность, звуки и цвета померкли, все исчезло. Сознание поплыло, не оставалось ничего, кроме биения сердца, а потом он понял, что не может дышать...
