Как видим, руководителям лож не очень-то нужно было «внутреннее убеждение».
Бывали случаи, что принимавшие пытались уговорить протестующего, представляя ему, что в этом нет ничего особенно важного. Готфриду де Гоновилья принимавший даже сказал: «Клянусь спасением моей души, что тебе для души и совести не будет никакого вреда от этого». Без сомнения, для таких упорствующих была сочинена и сказка, будто бы «отречение от Христа делается в память апостола Петра, отрекавшегося от Христа трижды». (Об этом упоминает тот же свидетель Гоновилья.) Очевидно, в системе ордена признавалось, по крайней мере в низших степенях, что важнее всего какими бы то ни было способами толкнуть человека на фактическое кощунство, богохульство, самоосквернение, в расчете, что оскверненная душа постепенно примирится с совершившимся фактом и, чувствуя, что нет возврата, бесповоротно отойдет от Христа и станет уже искать помощи только в Баффомете.
Далее на приеме члена (точнее, на посвящении его в первую степень) следовала весьма гнусная сцена бесстыдных поцелуев. Принимаемого заставляли целовать принимающего в пуп, в зад и в другие неприличные места тела. Принимающий проделывал с ним то же самое. Конечно, и тут повторялись протесты, усмиряемые приказаниями и угрозами. Какой смысл имело это? Прутц указывает, что этот самый обряд практиковался у люцифериян. Обыкновенно при этом же принимающему заявляли, что он может плотски сообщаться с братьями, предаваясь педерастии. Иногда заявляли даже, что это «правило ордена». Должно заметить, что все эти «посвящения» проделывались не в одинаковое время по приеме. Некоторые принимались по обычному уставу 1128 года, и лишь после продолжительного пребывания в ордене их приводили к этому «тайному» обряду.
После нечистых лобзаний следовало поклонение идолу. Идол был, очевидно, не один, ибо описывался различно. В большинстве это была голова, по-видимому, с серебряной бородой. Иногда говорят о двух головах в виде Януса. Идол Баффомет имел вид страшный. По показанию Радульфа де Жизи, вид Баффомета так ужасен, что он принял его за изображение черта, называемого в народе Мофе (или Мауфе): «Itaesterribilisfiguraeetaspectus, quodvidebatursibi, quodessetfiguracujusdemdemonis, dicendogalliceduMaufi».
Идол хранился в особом футляре, откуда вынимался, и тогда принимаемый низвергался перед ним ниц с обнаженной головой, а принимающий объяснял ему, что это изображение истинного бога, в которого он должен верить, и тогда получит все блага. После этого Баффомет снова укладывался в футляр. В заключение церемонии принятому члену выдавалась лента или поясок, которым он должен был обвязывать тело, ибо поясок, через прикосновение к идолу, делался магическим талисманом, предохраняющим от различных бедствий. Вместе с тем он служил знаком, по которому посвященные узнавали друг друга.
Поклонение Баффомету совершалось не только на приеме, но и в собраниях капитулов. Иоганн Дуцис показал, что видел Баффомета и поклонялся ему шесть раз в шести капитулах.
На храмовнических «богослужениях» могли присутствовать только посвященные. Эти мистерии происходили ночью или на рассвете, в укромных помещениях, чаще всего подземных, и всегда в изолированном здании. Непосвященных держали в каких- нибудь удаленных помещениях и наблюдали, чтобы они не могли приблизиться к месту мистерий. Не довольствуясь этим, ложи расставляли на крыше своего здания часовых, которые должны были следить, не подходит ли кто-нибудь из непосвященных. Что происходило на этих собраниях? Известно, что там повторялось и отречение от Христа, с поруганием Креста, и поклонение Баффомету. Говорили о совершающихся оргиях. Возможно, что тут должно искать каких-нибудь аналогий с «черными мессами».
Подводя некоторые итоги храмовническому учению, мы видим в нем прежде всего три главные черты:
1. Полное отречение от христианства, от самого Христа, спасения, Им даруемого, от благодати Святого Духа, полное отрицание таинств. Христианской святыне оказывалось ожесточенное поношение. В церковных богослужениях (католических), которые приходилось совершать для сокрытия отступничества ордена, храмовническое духовенство уничтожило священные формулы молитв, относящихся к таинствам. Причащение являлось простым внешним обрядом, да за отсутствием св. Даров, и не было причащением.
2. Вместо отброшенного христианства, храмовничество приняло религию Баффомета.
3. Наконец, орден усвоил ряд бесстыдных и развратных обрядов и обычаев.
Каким же общим мировоззрением объединялись эти отдельные части тайного учения?
Все исследователи принимают, что основой тамплиерского тайного учения был дуализм. Прутц говорит, что храмовники признавали существование высшего Бога, творца духов и добра, и низшего бога, от которого произошли материя и зло. Но они также признавали, что высший Бог чужд человеку и удален, и воздавали поклонение низшему, который почитался в виде идола и от которого получаются все земные блага, все земное величие и который дает силу цветам цвести и земле произращивать плоды.
Это и есть Баффомет. В этом учении тамплиеры совпадают с альбигойскими катарами, но храмовничество имеет дальнейшую надбавку, совпадающую с учением извращенной секты люцифериан или заимствованную из него. Бесстыдные поцелуи и развратные обычаи, говорит Прутц, свойственны именно люциферианам, которые в XII веке слились во Фракии с павликианами и получили дальнейшее распространение в Германии — Австрии, Штирии, Тироле, Богемии и т. д., считаясь, по-видимому, всюду многими тысячами. Что касается отрицания Христа, Прутцу оно кажется логическим последствием того, что храмовники не верили в общение высшего Бога с земным миром[448].
В общем это определение храмовнического учения, без сомнения, правильно. Но в частностях к нему должно сделать поправки. Относительно дуализма основного миросозерцания — вопрос совершенно ясен. Но мы должны помнить, что источником дуализма всех ересей, в том числе и южно-французских, было манихейство.
Таким образом, тамплиеров приходится ставить в родственную связь, прямую или посредственную, с манихейством, в котором находили один из своих корней и все упоминаемые Прутцем секты. То, что называется французским альбигойством, представляло множество различных сект. В числе их одна половина — вальденсов{15} — представляла движение, родственное арианству и породившее впоследствии кальвинизм. Другая половина представляла различные формы катаризма{16}, то есть истекла первично из гностико-манихейских влияний. Первая ветвь, так сказать, рационалистически-христианская, не имела отношения к храмовничеству, которое составилось из комбинации различных катарских учений, в общем, самых крайних, наиболее удаляющихся от христианства и ему враждебных.
Самого Манеса нельзя не поставить в связь с некоторыми течениями гностицизма, которые он соединил с персидскими воззрениями. В отношении развратности манихейство по своим принципам не доходило до такой степени развратности, как некоторые гностики, например каиниты. Но вообще говоря, где было манихейство — там был и разврат. По его учению, низший бог в борьбе с высшим захватил его духовные элементы и смешал их с материей в человеке. Духовный элемент раздробления в материи, тем сильнее, чем больше людей. А задача «спасения» состоит в том, чтобы, наоборот, освободить духовные элементы из материи и привести их в область высшего Бога. Поэтому деторождение есть недопустимое действие. Противоестественный разврат, напротив, может быть допустим, так как при нем деторождения нет.
Эта идея, конечно, может бросить свет на тамплиерскую рекомендацию своим членам — содомского греха.
В катарских воззрениях, идущих от манихейства, конечно, заключается вся основа храмовнических воззрений. По верованиям катаров, есть Бог высший и бог низший, или Люцифер. «Люцифер есть творец первоначальной материи, всего телесного и видимого, доступного материальному оку. Небо, солнце, звезды также принадлежат ему. Он производит бури, гром и все явления природы. Он дает животворную силу земле, производящей растения. Добрый же Бог (высший) не причастен ничему земному». Область высшего Бога — Бога света — отделена от царства материи. Он гнушается всего осязаемого, плотского[449].
При таком воззрении, сходном с тамплиерским, поклонение людей, жаждущих благ земных, может легко обратиться на Люцифера. У тамплиеров это и произошло, в чем является их отличие от большинства катаров, которые почитали и высшего Бога. Они (т. е. большинство) признавали Бога Ветхого Завета за диавола и Моисея называли обманщиком, но пророков почитали, а Иисуса Христа считали совершеннейшим из ангелов. В этом пункте у доктрины тамплиеров были уже другие источники, которые и находились среди альбигойских ересей. «Между некоторыми французскими катарами, — говорит проф. Осокин, — вероятно, вследствие общения с иудеями, существовали в начале XII века совсем иные понятия о Христе. Его считали творением демона. Он нарочно пришел в мир, чтобы обмануть людей и тем помешать их спасению»[450].
