Но каким образом мог уцелеть орден? Предания об этом не чужды неточностей и противоречий.
Общий исходный пункт состоит в том, что Яков Моле в тюремном заключении составил завещание, в котором находилась тамплиерская «тайна», и передал это завещание находящимся на свободе тамплиерам, а также назначил себе преемника — нового магистра. Петр Болонский (или Булонский), бывший генеральный прокуратор ордена и составитель защитительных актов на суде тамплиеров, успел бежать из тюрьмы и передал тайны Якова Моле Гуго вильдграфу Сальмскому, а потом уехал от него с Сильвестром Крумбахским в Шотландию. Вместе с ними бежали великий контур Гаррис и маршал Омон. Этого Омона, говорит шотландское предание, Яков Моле назначил своим преемником в магистры.
Другое предание (французское) говорит, что Моле назначил своим преемником Лармения Иерусалимского. Этот Лармений только один и знал тайну. Почувствовав приближение смерти, он написал Chartatransmissionis, в которой обозначены все бывшие магистры, тут только открыл товарищам, что орден существует и подписал Chartatransmissions, а за ним стали подписываться под нею и все его преемники, дальнейшие магистры.
Разногласия относительно преемника Моле, предания капитулов сходятся в том, что дальнейшее существование ордена пошло в тайне, а именно — что он погрузился в недра строительных обществ каменщиков, то есть его члены стали членами этих обществ, в то же время сохраняя между собою тайную связь, как члены ордена храмовников. Нынешняя шведская система утверждает, что в ее руках находится подлинное завещание Якова Моле в оригинале и что храмовничество было перенесено в ложи строительных каменщиков графом Боже (Beaujei), племянником Моле. Этот же граф Боже, по преданию, похоронил прах своего дяди в одной таинственной гробнице.
Таковы рассказы масонских капитулов. Все эти предания подвергаются жестокой критике масонов, не признающих своего тамплиерского происхождения. Но хотя сосредоточиваемая у Финделя критика обнаруживает в преданиях и ошибки и разные несообразности, но, по существу, не потрясает предания.
Финдель замечает, что Моле, в своем тяжком заключении, не мог ни написать завещания, ни передать при надзоре тюремщиков. Но существуют ли тюрьмы, в которых бы сношения с «волей» были бы безусловно невозможны, — это вопрос только денег и посредствующих лиц. Ни в том ни в другом у тамплиеров и их покровителей не было недостатка. Финдель замечает, что Моле опасно было даже излагать такие секретные вещи. Конечно, но если нельзя избежать риска, то приходится рисковать. Притом же у тамплиеров, конечно, были шифры, в Средние века очень распространенные. Наконец, у Моле был защитник Петр Булонский, который потом бежал из тюрьмы. Он мог и написать завещание под диктовку Моле, и вынести это завещание «на волю».
Петр Болонский, продолжает критика, хотя и бежал из тюрьмы, не мог передать ничего в Шотландию, так как истории неизвестно, куда он бежал. Возражение прямо странное. Если неизвестно, куда он скрылся, то, стало быть, мог скрыться и в Шотландию. Финдель обнаруживает действительно смешные ошибки предания относительно «Сильвестра Крумбахского» и Гуго Сальмского, указывая, что это одно и то же лицо — именно Гуго Сальмский, что касается слова «сильвестр», то это есть название его должности по надзору за лесами в Крумбахе. Но и Гуго Сальмский не мог поехать в Шотландию, потому что был назначен каноником Майнцким. Но если предание перепутало имена, то это только забавно и не доказывает неверности его по существу, тем более что назначение Гуго Сальмского каноником Майнцким могло не мешать ему до этого или после этого проехать и в Шотландию.
Далее указывается противоречие преданий относительно преемника Моле, каким называют то Омона, то Лармения. Это, бесспорно, очень серьезная путаница. Она по малой мере доказывает, что орден если он и пытался сохраниться, то не мог этого сделать стройно, что в разных местах были разные претенденты на звание преемника последнего магистра. Но что касается дальнейших частностей критики Финделя и Вильке, то она не убедительна. Эта критика говорит, что имена Гарриса, Омона, Лармения Иерусалимского — совершенно неизвестны, не находятся среди тех 800 имен тамплиеров, которые известны по процессу. Но в ордене было не 800 членов, а 30 или 40 тысяч. В великие контуры, говорят, можно было избрать лишь знатного рыцаря, а если бы Гаррис был знатным рыцарем, то был бы известен. Но нам, конечно, неизвестны десятки тысяч знатных рыцарей Средних веков, и это не мешало им существовать на свете. Лармениус, говорит Вильке, не мог быть «Иерусалимским», потому что Иерусалим был давным-давно во власти турок. Но титулы сохраняются, несмотря на потерю областей. Король Иерусалимский по титулу существовал сотни лет после того, как Иерусалим был отнят у христиан. Вильке говорит, что маршала Омона в ордене совсем не было. Однако известно, что маршал, неизвестный по имени, был оставлен Моле на острове Кипр. Как знать, может быть, этот маршал именно и был Омоном? Относительно же назначения Яковом Моле в свои преемники и разные чины лиц неизвестных и не находящихся в списке подсудимых должно сказать, что такой способ действий, если бы он имел место, был бы очень умен. Уходя в тайное существование, орден должен был избегать имен известных и выбирать таких людей, которые еще не были скомпрометированы и по возможности не были никому известны. Но, говорит Вильке, Моле не имел вообще права назначать себе преемника. Это было право лишь конвента. Притом назначенное Моле лицо не получило бы признания, потому что в ордене была очень сильна партия Гуго Пейро, который сам хотел быть магистром, так что, когда выбрали Моле, Гуго Пейро был очень обижен, и полагают, что он немало способствовал гибели ордена, «по крайней мере он нисколько не скрывал тайн ордена». Возражение это очень странно. Как бы Гуго Пейро ни был силен до падения ордена, но, оказав содействие его падению, он сделался предателем. Мог ли он после этого иметь влияние в ордене? Да, конечно, по разрушении ордена едва ли было много охотников царствовать в тамплиерском аиде, в бесславии и безденежье. Относительно же прав Моле должно заметить, что, во-первых, мы не знаем тайного устава 1220 года, во- вторых, в таких страшных разгромах, как постигший орден в 1307 — 1313 годах, кто же думает о «правах»? Тут кто палку взял — тот и капрал. При взятии Византии крестоносцами Ласкарис{17} сам себя назначил царем, пробыв в столице ровно столько времени, сколько нужно было для прочтения коронационных молитв, и это не помешало всеобщему признанию его царем.
Вильке критикует также Chartatransmissionis, которую, как и Клавель, считает поддельною. Вильке указывает, что в ней латынь совсем не XIV века, что в списке магистров времен до Моле есть ошибки, и притом те самые, какие сделаны в книге одного масона «Критическая и апологетическая история рыцарей Храма» 1789 года, что один из подписавшихся под хартией исторически известен как неграмотный. Но вопрос о языке разных столетий очень спорен. Ошибки в списках могли явиться при переписках документа еще у Ларнения или после него. Затем: если хартия под ложна, сочинитель ее, конечно, мог списать в указанной книге 1789 года, но если хартия подлинна, то и обратно автор книги мог свой материал заимствовать из нее. Относительно же подписи неграмотного рыцаря ясно, что это тоже ничего не доказывает. Неграмотные очень часто умеют подписать свое имя. Можно поручить кому-либо расписаться за себя. Незнание грамоты едва ли что редкое явление во время крестовых походов.
В общей сложности вся критика противников тамплиерского масонства никак не доказывает с несомненностью того, чтобы оно было заново сочинено в XVIII веке, и основывалось только на подделанных adhoc документах.
Между тем исторически несомненно, что ложи строительных каменщиков, отличавшихся вообще большим свободомыслием и склонностью к церковной оппозиции, издавна охотно скрывали у себя всех преследуемых за веру еретиков. Это говорит сам Финдель. Укрыться в английские каменщические ложи для тамплиеров было тем естественнее и удобнее, что орден имел с этими ложами давние сношения. Каменщики вообще не прочь были приобретать себе знатных и сильных покровителей, и, по признанию историка масонства Клавеля, «уже с 1155 года английские ложи строительных каменщиков были в управлении ордена тамплиеров, и его руководство ими сохранялось до 1299 года, то есть до самого кануна катастрофы ордена. Следовательно, его беглые члены, просящие убежища, являлись в такие рабочие общества, которые уже привыкли иметь с ними дело и, без сомнения, были благодарны за прошлое покровительство ордена»[453].
Что тамплиеры могли, будучи разогнаны и скитаясь по свету, поступать в ложи строительных каменщиков, это Финдель также признает, но, говорит он, «нельзя же строительные ложи признавать продолжением ордена только потому, что они принимали беглых храмовников». Это совершенно справедливо, но предание не говорит ничего тайного, а говорит только, что тамплиеры укрылись в ложах каменщиков и, числясь их членами, в то же время сохранили между собою, тайно, свою храмовническую связь. Другими словами, еретические храмовники сделали в ложах строительных каменщиков то же самое, что сделали некогда их духовные отцы, еретические тайные кружки храмовников, в своем собственном ордене, тогда еще чистом от всякой ереси. Финдель говорит[454], что если принять предание шведской системы, то отсюда следует, что у рыцарей храма, примкнувших к строительным товариществам, была своя тайна, не тождественная с учением и обычаями каменщиков. И это совершенно верно, точно так же, как прежде еретические тайные кружки храмовников в своем ордене хранили свою тайну, не имевшую ничего общего с задачами ордена и с его целями по уставам 1128 года. Финдель говорит далее, что если дело обстояло так, то, значит, укрывшиеся в ложах каменщиков храмовники действовали нечестно, образуя в пределах строительного братства государство в государстве и недостойно эксплуатируя сложившееся общество для чуждых ему целей.
