— Попробуем… — с надеждой сказал я и вновь приставил прибор к правому глазу. Опять проступила кипенная стена с множеством окон за черными занавесками. Я приподнял окуляр, устремляя его к потолку… потом повернул вправо и влево… наклонил к полу… — кипенная стена тянулась в окуляре беспрерывно и ровно, как будто и не было движений объектива.
Мне стало казаться, что я окружён невидимой стенкой со всех сторон!.. В общем, так и было. Встань и наступишь на окно, недоступное глазу. Я действительно встал и сделал неуверенный шаг вперед – держа прибор у глаза. Пальцы скользнули по надписи и… буквы крутанулись вокруг своей оси. Надпись оказалась неким кольцом из металла, скрепляющим части прибора. Послышался негромкий щелчок. Я увидел близко-близко одно из многочисленных окон, занавеси на нём исчезли (будто их убрала невидимая рука)… И вот передо мной комната, посреди коей стоит круглый обеденный стол под скатертью. За ним восседали три человека: мужчина, женщина и сын. Семья!
Грех I – Семейка уродов
Комната, по всей видимости, являлась обеденным залом, что подразумевало наличие ещё и кухни, где еда прежде готовится. И стопроцентно готовится кухаркой. На столе: торт, вазочка с шоколадными конфетами, маленькая бутылка дорогого вина и кофейник, сигареты и спички.
Картина напоминала идиллию, если не брать во внимание черные шторы, кои её и оттеняли. Но более странным было то, что… в этой богатой комнате просто кишело замками и цепями! Телевизор, часы на стене, ковер на полу, шкаф-сервант с бонбоньеркой, и даже стулья с семьей… все эти предметы интерьера были намертво соединены со стеной, батареей и полом, — с помощью озвученного железа. Явно, чтобы не украли. Какой-то странный и дикий гротеск, пока непонятный…
Вовки внешне являлся классическим терпилой: понурый взгляд, в котором таятся слабые остатки былого бунтарства. Сутулые плечи. Немного неуверенные движения, — перед собственно движением всегда секундная пауза. Лет 30-33.
Алиса – это конкретно купчиха. Лет 40, этакая самодовольная стерва. Повадки и тон голоса под стать барственному взгляду.
Гоша – мальчик лет 12, рассудительный негодяй.
За столом стоял ещё 1 пустой стул. Мужчины уплетали торт за обе щеки, слышалось жадное чавканье! Женщина то нервно постукивала вилочкой, то нетерпеливо смотрела на наручные часики… её кусок торта был нетронут. Наконец, она сказала резко:
— Гоша, не чавкай!
— Я кушаю, как умею! – тут же отозвался малолетний хам. — А если тебе не нравится мое чавканье, можешь выйти и… жрать где-нибудь в другом месте!..
— Кто дал тебе право грубить со мной? – удивилась Алиса. Не медля перегнулась через стол и ловко схватила мальчишку за ухо.
— Аай! – Гоша сделал попытку вырвать своё ухо из цепких женских пальцев. Безуспешно: — Ах ты!.. Ааай!..
— Проси прощения, сопляк! – с ненавистью сказала Алиса.
— Не будууу!.. А…. – ухо крутанулось сильнее.
Вовик с усилием прогнал испуг из глаз, и сам оттащил женщину:
— Ну, довольно!
Алиса пренебрежительно скривила губки и рассмотрела свою руку: там алела свежая царапина.
— Маленький негодяй! – сказала она презрительно в сторону Гоши. — Отрастил ногти, как у коня!..
— У коней нет ногтей, дура… — зло ответил пацан, держась за оттянутое ухо. Без слез, сухо.
— Молчи, сволочь! Лучше молчи… — с ленцой протянула Алиса и добавила ехидно: — Вот возьму и выгоню тебя и твоего никчемного папашку на улицу. Тогда выяснится, кто дура!
— Эй, Алиса, а ты это чего? – удивился терпила Вовик. — Мы женаты десять лет! И не надо болтать… ерунду при Георгии. И так у нас не семья, а черт-те что!
— Когда-нибудь я это сделаю! – торжественно изрекла женщина. — Приструни своего долбанного придурка, а сам прикуси язык. Забыл, откуда вас достала? Я напомню!
Вовик растерянно глянул на Гошу – тот насмешливо ухмыльнулся в ответ. «Что, папка, как она тебя» — так и говорил взгляд. Под этим взглядом бунтарские гены десятилетней давности взыграли… мужчина замотал рассерженной головой, тяжело задышал… громко хлюпнул носом – накручивая себя:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты… ты…
— Мерзавка, – спокойно уронил пацан.
И Вовик получил на-старт!
— Ты… — зарвавшаяся стерва! — Он вскочил и – как каждый неуверенный в себе человек – стал брать криком:
— Ты пос-то-ян-но грубишь моему сыну, а меня оскорбляешь и контролируешь! Не сплю ли я с уличной женщиной!.. А сама… не-де-ля-ми пропадаешь в ресторанах и в Греции с волосатыми мужланами! Зачем я на тебе женился? – чтобы быть терпилой?.. Ты… ты… вот ты возьми и оглянись,… как мы живем целый год благодаря Денису!
Вовик повел дрожащей ручкой кругом, наглядно демонстрируя, — зачем же в этой комнате гротеск с цепями и замками!
— Он… он продает из квартиры ценные вещи! Но ты!.. Ты его до сих пор одеваешь в бутиках… — брючки, рубашечки, курточки… А дверные замки то не сменила, хотя я и настаивал!..
Вовик стих также внезапно, как и вспыхнул… глянул свысока на Гошу – тот злорадно ухмылялся. Тогда папка неловко опустился на своё место, скушал кусочек торта и закончил тоном обиженного ребенка:
— А сегодня я узнал, что ты все наше имущество записала на Дениса!
Алиса выслушала браваду равнодушно, в ответ на последние слова вальяжно погрозила мужу пальчиком:
— Мое имущество. Здесь — в семье, всё моё… — она уперлась насмешливым взором в мужнино лицо. И молвила без торопливости, методично перечисляя то, что возводило Вовика в ранг ничтожества:
— Когда мы поженились, у тебя не было даже зубной щетки! А только трехлетний толстый пацан, — тычок в Гошину сторону, — который превращается в такого же халявщика, как и ты!.. Тебе ли предъявлять мне обиды, когда ты живешь за мой счет?!.. Телевизор, который ты смотришь, еда на столе, да и сам стол!.. Посуда, шторы, постельное белье… Кровать, на которой ты меня пытаешься любить раз в декаду, потому что чаще у тебя не алё! Машины, магазинный бизнес, счет в банке, дом на Рублёвке, вилла в Греции — всё моё и только моё! Да о чём я, вашу мать?.. – Вдруг рявкнула Алиса: — Когда даже семейные трусы, в которых ты носишь свои… миллиметры, покупаются на мои деньги!..
Она выпила вина, достала из пачки длинную сигаретку и чиркнула спичкой.
Мужчина скуксил лицо… казалось, что он сейчас заплачет. Взял конфетку из вазы, деловито зашелестел оберткой. Повисла пауза – как предвестник смерти спора, жизненную подпитку он явно исчерпал. Однако Гоша, как и подобает злобному сопляку – успокоиться не захотел:
— Пап, ты бы врезал ей, чего она тебя унижает? – бросил мальчишка как бы между прочим, отрываясь от торта. Вовик засунул конфетку в рот и заметил сквозь жевок:
— Я тебя замуж не тянул, Алиса! Сама под меня легла…
— Хха! – вслух рассмеялась купчиха. — Тяму не хватило бы тянуть, с такой рожей и достатком!.. Я вышла за тебя потому, что увидела в тебе мужчину с большими задатками. А ты оказался не то, что мужик или баба — ты ОНО: мягкая, рыхлая, бесформенная масса, не работавшая ни дня после свадьбы!
— Ты сама посоветовала уйти из школы, где я работал учителем! – запальчиво возразил Вовик. — Мол, уделяй все время творчеству… И я тружусь не меньше, чем ты!.. Просто рассказы, которые пишу — плохо покупают…
— Ххех, твою писанину, вообще, не покупают! И я была права, когда рекомендовала бросить школу, зарплаты в которой не хватит на обед в приличном кафе. Не говоря о ресторане…
Терпила поймал ехидную ухмылку сына и выдал самодовольно:
— Но рассказы будут покупать! Я пробьюсь в мировую литературу!
— Ты твердишь это с тех пор, как заполучил в Загсе штамп. Я тебя читала и вот что скажу… Мировая литература и дальше будет жить без нищеброда Вовика и ничего не потеряет! Ты поверь… — Алиса небрежно затрамбовала окурок в пепелке, с милой улыбкой глотнула вина.
Гоша произнес с издёвкой, на всякий случай отодвинувшись от стола подальше и зажав уши руками:
