попадаются на удочку и заключают сделки, о которых потом сожалеют, именно из-за того, что недостаточно сведущи в том, как создаются картины. Впрочем, мне известно, что ты уже прилагаешь к этому усилия – например, читая хорошие книги, подобные книге Жигу. Для самого себя изучи как следует вопросы цвета и т. п. Я тоже попытаюсь это сделать и хотел бы, кроме того, прочитать все, что ты найдешь об этом. В последнее время, рисуя руки, я стараюсь применить на практике то, что сказал о рисунке Делакруа: исходить не из контура, а из массы. Здесь достаточно возможностей исходить из овалов. При этом я стремлюсь рисовать не руку, а ЖЕСТ, не математически правильную голову, а общую экспрессию. То, как землекоп вдыхает ветер, когда на миг поднимает голову, например, или как он говорит. Короче говоря, саму жизнь.
507 (411). Тео Ван Гогу. Нюэнен, вторник, 9 июня 1885, или около этой даты
Дорогой Тео,
сегодня я отправил тебе обещанный ящик, в который положил, кроме того, о чем тебе уже писал, еще одну картину: «Крестьянское кладбище».
Некоторые подробности я опустил, мне хотелось выразить вот какую мысль: старая церковь показывает, что здесь уже веками крестьян хоронят прямо на полях, тех самых, которые они обрабатывали при жизни; я хотел показать, насколько просто здесь происходит умирание и погребение, как нечто совершенно естественное, подобное тому, как осенью на землю падают листья, – слегка вскопали землю и поставили деревянный крест. Поля вокруг – там, где кончается трава на кладбище, за кладбищенской низкой оградкой, они образуют последнюю линию у горизонта – напоминают морской горизонт. Так вот, эти развалины рассказывают мне, как истлела вера, религия, хотя у нее была крепкая основа, но жизнь и смерть крестьян во все времена остается неизменной, они являются на свет и увядают, как трава и цветы, растущие на этом кладбище. «Религии исчезают, Бог остается», – сказал Виктор Гюго, которого тоже недавно похоронили.
Не знаю, увидишь ли ты что-нибудь в этих двух работах; хижина со мхом на крыше напомнила мне гнездышко крапивника. В общем, смотри сам.
Все же по этому поводу хочу тебе объяснить – я нашел для этого новые, ясные слова, – почему я тебе писал и пишу, что сомневаюсь, точно ли твои нынешние взгляды являются твоим окончательным убеждением. Фирма «Гупиль и Ко» – далеко не лучшая школа для постижения живописи и тем более живописцев. Говорю тебе это как свое личное мнение: здесь даже не научишься непредвзято смотреть на картины.
Кому они оказали великие почести? Полю Деларошу.
Надо ли тебе говорить, что Деларош был одним из тех, кто не прошел проверку временем, – сейчас уже никто не встает на его защиту.
Кто также не пройдет проверку временем – хотя он и лучше, хотя он и написал одну или две прекрасные картины, – кто также потерпит провал, так это Жером.
Впрочем, в его «Пленнике», в его «Сирийском пастухе» есть чувство, и я, как и все остальные, нахожу их прекрасными от всей души.
Но в большинстве случаев Жером – это Деларош № 2. Оба они, с учетом временны́х рамок их творчества, стоят друг друга. Я утверждаю и почти уверен, что весь этот антураж с каждым годом будет тебе НАДОЕДАТЬ все больше и больше.
Кроме того, я утверждаю, что, если человеку что-то надоело и он скучает, он оказывает этим плохую услугу и окружающим, и самому себе. Никакие мудрые учения не смогли меня убедить, что скука «во благо» способна иметь положительную, полезную сторону. УЙМА людей в возрасте ± 30 лет пересмотрели свои жизненные установки и весьма существенно себя изменили.
Поразмысли об этом непредвзято; я говорю тебе, что все то, что я узнал и услышал в фирме «Гупиль и Ко» об искусстве, оказалось несостоятельным. Если перевернуть те стереотипы, которые там почитаются за неоспоримые критерии, по которым они оценивают произведения искусства, а именно превозносят до небес прежнего или нынешнего Делароша, а вероотступников считают подозрительными личностями, – так вот, говорю я, если перевернуть некоторые их высказывания, это будет как глоток свежего воздуха. Вообще-то, друг мой, подобные повороты в делах и в обстоятельствах вполне возможны, более того, они – правило, а не исключение. Забавно, не правда ли, что после всего я сомневаюсь, останешься ли ты работать в области торговли картинами.
Можешь не обращать на мои слова внимания, и не надо на них отвечать, я написал это, чтобы откровенно высказать свои мысли, а не чтобы начать бесплодный обмен словами. Но никуда не денешься – в «заколдованной стране» человек не свободен.
Ну да ладно, сообщи мне, получил ли ты ящик и как тебе понравилось его содержимое.
Завтра я собираюсь написать кое-что в другой деревне, тоже хижину, на небольшом холсте. Я увидел эту хижину в прошлое воскресенье, во время дальней прогулки в компании крестьянского мальчишки, помогавшего мне найти гнездо крапивника. Мы нашли 6 гнезд, Бодмер наверняка пришел бы от этого места в восторг. Из всех шести птенцы уже вылетели, так что их можно было взять с собой без особых угрызений совести. Там все такое настоящее, у меня есть еще и другие великолепные гнезда.
Всего доброго, напиши мне скорее. Жму руку.
Твой Винсент
Пожалуйста, покрой обе картины лаком, прежде чем отдавать их Портье или Серре.
В «Сельском кладбище» краски особенно сильно впитались в грунт, потому что изначально я написал его совсем иначе и потом первый вариант полностью снял. Он у меня совсем не получился, так что я, недолго думая, начал заново, сел на другое место и написал его ранним утром, а не вечером. А на втором холсте изначально был пастух с овцами. Этих овец на прошлой неделе стригли, я видел, в сарае на столе.
Я рад, что на этот раз могу показать Портье нечто совсем иное. Впрочем, в последнее время я очень много рисую, так что через некоторое время пошлю тебе несколько фигур в полный рост. Но, работая над деревенскими хижинами – возможно, ты сочтешь их подражанием Мишелю, но это не так, – я искал подходящие домишки и нашел такие замечательные, что теперь просто должен пополнить ими свою коллекцию «человечьих гнезд», так похожих на гнездышки крапивников, то есть написать их.
Ах, можно не сомневаться, что тот, кто в наши дни пишет крестьян и делает это с душой, завоюет публику – точнее, часть публики, причем не худшую ее часть, пусть не бо́льшую.
Это не отменяет того, что в конце месяца или во второй половине я останусь совсем без денег. Но с крестьянскими парнями дело обстоит точно так же – а они все равно радуются жизни.
Как бы я хотел, чтобы в прошлое воскресенье во время нашей прогулки ты был с нами! Я вернулся домой весь покрытый грязью, потому что не меньше получаса пришлось идти прямо по ручью. Живопись становится для меня таким же увлекательным, пьянящим занятием, как охота, – собственно, это и есть охота за моделями и красивыми местами. Еще раз прощаюсь и желаю тебе всего хорошего. Уже поздно, а я в 5 часов должен быть на указанном месте, так что – до свиданья!
509 (413). Тео Ван Гогу. Нюэнен, понедельник, 22 июня 1885, или около этой даты
Дорогой Тео,
спасибо за твое письмо и за вложение – это именно то, что я имел в виду, и это позволит мне работать в конце месяца так же, как и в начале.
Мне было приятно узнать, что Серре – тот самый художник, о котором ты уже писал и которого я на самом деле запомнил, вот только имя вылетело из головы. Мне хотелось бы написать тебе гораздо больше, чем я напишу в этом письме, но в последнее время, когда я прихожу домой, просидев весь день на солнце, мне уже не до писем. Что касается слов, сказанных Серре, то я считаю так же; я напишу ему несколько строк, потому что хотел бы подружиться с ним. Как я тебе уже писал, я сейчас очень много работаю над рисунками фигур, я пошлю их тебе специально для Серре, чтобы показать ему, что сочетание фигуры и формы мне отнюдь не безразлично.
Видишься ли ты с Уоллисом? Может ли его заинтересовать акварель, изображающая распродажу? Если она
