и всё… – Он замолк, а потом вдруг спросил: – А всё-таки страшно, когда ты чувствуешь себя как бы двойным, а?
– Страшно.
– Сейчас, малыш, будет страшнее, – сказал он, поднялся и, тяжело переступая, подошёл к шторам, закрывающим люки внешнего обзора.
С того момента, когда мы подошли к Чёрному Мешку, мы ни разу не открывали их. Оор не сразу нажал на кнопки: он не знал, выдержали или нет линзы внешнего обзора удар о световой барьер. Но вероятно, по его расчётам, линзы всё же должны были уцелеть.
Он нажал на кнопки. Люки, прикрывавшие линзы, медленно поплыли. Сверкнули абсолютно целые линзы – и мы увидели чёрный свет.
Да, он был действительно чёрный – не фиолетовый, не багровый или тёмно-синий, а именно чёрный. Совершенно чёрный свет.
Вы – те, кто не видел этого, – не можете поверить, что свет может быть чёрным. Ведь белый свет слагается из нескольких цветов – красного, оранжевого, жёлтого… ну и так далее. Заметьте – слагается. И только в том случае, если носители этого света – фотоны – движутся с постоянной, присущей им скоростью.
А если фотоны превысят эту скорость? Если они вдруг вступят в новое состояние, они должны изменить, и они изменили свой цвет. Они стали чёрными.
И в этом чёрном свете всё чаще виделись далёкие или близкие планеты.
Они, как и в обычном небе, были разноцветны: багровые, голубые, фиолетовые и ещё каких-то совершенно непонятных, великолепных цветов, – и все они казались прекрасными и страшными – так они были величественны и необычайны.
Наш мозг уже привык к состоянию раздвоенности, тело освоилось со странным ощущением «весомой невесомости». Всё становилось на свои места – мы были живы, мы мчались сквозь чёрный свет, прорезали глубины Чёрного Мешка, и это было прекрасно. Сколько времени прошло, как мы увидели чёрный свет, я не знаю.
Оор спросил:
– Ты заметил, малыш, как путается время?
– Да.
– Что ты думаешь об этом? Докладывай!
– Раз мы движемся быстрее скорости света, в силу вступают законы, отличающиеся чем-то от общей теории относительности. Время по этим законам течёт совсем не так, как при обычном движении.
– Правильно. Но ты знаешь, как оно течёт?
– Нет.
– И предположений по этому поводу нет?
– Нет.
Командир вздохнул и признался:
– Самое неприятное, что у меня тоже нет никаких предположений. Мне известно, и это проверено на практике, что, приближаясь на световой скорости, время на корабле течёт по обычным законам, но на той планете, которую мы оставили, оно как бы ускоряется в два, а то и в несколько раз. Это значит, что мы, пролетав год и постарев на год, на своей планете встретимся с людьми, которые в это время постарели на два года, на три и так далее – чем ближе скорость корабля к световым скоростям, тем больше разрыв во времени с оставленной планетой. А как пойдёт время, когда мы двинемся со сверхсветовыми скоростями?
– Не знаю… Каждый день нашего полёта должен стоить, может быть, нескольких десятков лет жизни на обыкновенной планете.
– А может быть, наоборот? Может быть, время пошло вспять? Может быть, его нужно теперь отсчитывать в обратном направлении?
– Этого не может быть! – запротестовал я. – Это уже даже не фантастика, а просто какая-то нелепость!
– А разность времени возможна? – сурово спросил Оор. – А путешествие на сверхсветовой скорости возможно? А чёрный свет возможен? Нет, малыш. Вопрос этот не праздный, и, уж конечно, это не нелепость. В том состоянии, в которое мы попали, возможно всякое – мы просто ещё ничего не знаем. И нужно думать… думать прежде всего о тех, кто остался на наших планетах и живёт сейчас по старому доброму времени, не ощущая никаких временны`х парадоксов.
Я молчал, не понимая, куда он клонит.
– Пойми, малыш, если временной парадокс в сверхсветовой скорости положителен, то есть если он обгоняет время планет, мы рискуем, что наши сигналы попадут к ним только через сотни лет. Но если он отрицателен? Тогда они просто не сумеют его принять. И ещё: а по каким законам, по какому времени развиваются явления в этом самом Чёрном Мешке? И наконец, самое главное: с какой скоростью мы летим? Может случиться так, что мы вырвемся из Чёрного Мешка и не узнаем, что это нам удалось, и будем идти со сверхсветовой скоростью.
Всё, что он говорил, было действительно важно, но я ничего не мог придумать. Я всё-таки многого не понимал.
И командир оценил моё состояние. Он усмехнулся:
– Ладно, малыш, не ломай голову. Во всяком случае, мы летим не вспять, иначе наверняка встретили бы на своём пути уже не чёрный, а какой-нибудь другой свет. А раз так, то нам нужно просто поручить роботам подсчитать, сколько мы пролетели от границ Чёрного Мешка, а потом уж дать им задание на подсчёт горючего. Сможем ли мы выбраться из этого невесёлого местечка? Мне кажется, что на это нам потребуется около двух месяцев. Потом мы начнём тормозить и вновь пробивать световой барьер, но уже в обратном направлении. А это время мы затратим с тобой на подсчёт временного парадокса. Попробуем математически решить проблему времени, пока летим в Чёрном Мешке.
Работали мы с командиром до изнеможения, спали по три-четыре часа в сутки и считали, считали, считали. Вычислительные машины гудели не переставая. Миллиарды уравнений, миллионы программ. И всё напрасно. Закон поведения времени в сверхсветовых скоростях мы не открыли. Это предстоит, очевидно, сделать тем, кто меня слышит сейчас.
В сущности, пока ещё никто не знает, что такое время, не знает его закономерностей, его поведения и его влияния на Вселенную.
Оор считал и думал, я помогал и одновременно учился. Наших товарищей, застывших в камерах абсолютной защиты, мы не трогали – им нужно было экономить время жизни.
Кто знает, если бы мы ускорили события, если бы вернули их к жизни и воспользовались не только нашими двумя, а коллективным умом всех, того, что произошло, могло бы и не случиться. Но мы не сделали этого. Мы были увлечены работой, убаюканы относительным покоем этого странного и страшного уголка Вселенной и не предполагали, что катастрофа наступит так скоро и так беспощадно. Мы опять не учли скоростей и связанного с этим парадокса времени. Нас можно было бы и не обвинять в этом – мы ещё не знали этих законов, мы только стремились их открыть и, кажется, кое-что нащупали…
Когда наши организмы относительно освоились со странным ощущением сверхсветовой раздвоенности, командир необычно грустно сказал мне:
– Ну вот, малыш, пришла пора рисковать
