я теперь занимаю. Женщина, которую он привел с собой, жмется к стене за его спиной и, кажется, даже плачет. Кто она и зачем он ее привел? И почему он вошел в мою сонную в дни, когда это запрещено делать мужчинам?
— Ты нарушаешь запрет правителя, — говорю я.
— Правитель и послал меня к тебе, — отвечает Шудла, склонив седую голову и глядя в пол. — Син-фиоарна и определенный наследник Асморанты Серпетис передал послание с южной границы Шинироса. Оно срочное. Прости, что пришлось потревожить тебя, син-фира. Но дело важное и касается благополучия — твоего и твоего ребенка.
Я неосознанно подтягиваю колени к груди, не зная, что сказать в ответ.
Серпетис передал послание мне? Он говорил о ребенке — об избранном, которого зачал по воле Энефрет с женой своего отца? Нет, этого не может быть. Он не обменялся со мной и парой слов с тех пор, как мы пришли в Асму, а про ту ночь вообще словно забыл, как будто ее и не было.
— Что за послание? — спрашивает Кмерлан, разрывая повисшую тишину.
Шудла склоняет голову теперь уже перед ним.
— Повитуха для син-фиры, — говорит он, и я чувствую, как кровь бросается мне в лицо.
Серпетис прислал мне повитуху? Он сам решил поиздеваться надо мной по примеру своего отца или они сговорились?
Я едва сдерживаю гнев.
— Повитуха? — повторяю я. — Повитуха? Но у меня есть повитуха, мне прислуживает Уннатирь из Шинироса!
Мланкин разрешил Унне остаться, если это означало, что я не буду его беспокоить и не буду покидать сонную. Неужели он решил нарушить данное им слово? Неужели ко мне решили приставить нового соглядатая, раз старый покинул Асмору, чтобы присоединиться к войскам на границе?
Шудла оборачивается и делает женщине знак выступить вперед. Я удивленно вздыхаю, разглядев ее, Кмерлан и Унна тоже.
Темные волосы. Сероватая, как выбеленный солнцем камень, кожа. Темные круглые, как у рыбы, глаза. Она одета в одежду с чужого плеча и кажется моей ровесницей или чуть постарше. Женщина находит меня взглядом и тут же падает на колени и лбом касается пола. Шудла подпрыгивает на месте от неожиданности, но не пытается ее поднять. Кажется, он вообще избегает касаться ее.
— Встань! — говорю я резко и громко. — Встань и назови свое имя!
Она послушно поднимается, оглядываясь вокруг, и прижимает руку к груди.
— Л’Афалия, — женщина снова падает на пол и снова касается камня лбом.
Это странное имя для наших краев, но я уже поняла, что она — не из Асмы и, скорее всего, даже не из Асморанты. Почему Серпетис прислал мне чужеземку? В голове крутятся одни вопросы, на которые у меня пока нет ответов.
— Поднимись же, — нетерпеливо говорю я. — Ты пришла от Серпетиса?
Она кивает.
— Зачем он тебя послал?
Женщина что-то говорит и запускает руку в волосы, поворачиваясь ко мне спиной — неслыханное неуважение, поскольку я не закончила разговор. И я уже готова вспылить, когда Л’Афалия снова падает на колени и обнажает затылок.
На шее женщины горит знак Энефрет — такое же колесо, как у меня и Унны. Шудла наклоняется, чтобы разглядеть поближе, но женщина отскакивает от него так быстро, что мы едва замечаем ее движение. Вот она стоит на коленях на полу — а вот уже почти рядом с Кмерланом, замершим у окна. Она отшатывается и от него и растерянно замирает, встретившись со мной взглядом.
— Оставь нас, Шудла, — говорю я, поворачиваясь к нему, и он все-таки вскидывает на меня полный подозрения взгляд.
Колесо явно не нарисовано человеческой рукой. Любой, хоть раз видевший магические метки, скажет, что это — одна из них. И то, что я отсылаю верную собаку правителя из своей сонной, заметив на коже чужеземки этот знак, может значить очень многое.
— Что мне сказать правителю, син-фира? — Шудла опускает взгляд, словно и не пронзал меня только что своим взглядом, и я точно знаю, что уже к концу дня Мланкин будет знать обо всем, что здесь только что случилось. — Ты согласна оставить эту женщину у себя в услужении?
Он так поглощен обдумыванием увиденного, что даже спрашивает моего согласия. И я его даю.
— Да. Она будет жить с другими девушками на моей стороне дома. Я признательна син-фиоарне за то, что позаботился обо мне. Я оставлю эту девушку в помощь Уннатирь.
Шудла уходит, и я поворачиваюсь к Кмерлану. Он все еще стоит у окна и не спускает с меня глаз, и на лице у моего сына ясно написан вопрос.
— Син-фира. — Он не называет меня мамой, когда хочет спросить о чем-то важном. — Син-фира, это ведь магия у нее на коже?
Я открываю рот, сама еще не зная, как ему объясню, но тут моя новая повитуха делает шаг в его сторону и качает головой, протягивая руки ладонями вверх и поднимая их к небу.
— Инифри, — говорит она. Потом поворачивается ко мне и медленно, проговаривая с трудом явно непривычные для нее слоги, произносит имя на асморский лад: — Энефрет.
— Я расскажу тебе, — говорит Унна быстро, пока Кмерлан не успел ничего спросить. — Если син-фира позволит, я тебе расскажу.
Но мой сын переводит взгляд с меня на Л’Афалию и обратно, и с лица его пропадают все краски.
— Она — маг, — говорит он. И прежде чем я успеваю что-то сделать, он выхватывает из-за пояса сокрис нож и бросается вперед.
