– Угощайтесь, коллега.
– Благодарствую, херра Михельсон.
– Послушайте, – сыскной чиновник перешел на русский, – давайте по старинке, по имени-отчеству друг к другу обращаться? Я большую часть жизни в Петербургской губернии прожил[73], и хоть немец на все сто процентов, а все-таки больше русский, чем эстонец. Хм. Во я сказанул!
– Я согласен.
– Еще бы вы не были согласны. Тяжело язык дается?
– Я кроме русского еще три языка знаю: немецкий, польский и эстонский. Первые два легко выучил, и говорю на них свободно, а с эстонским беда – текст разбираю отлично и пишу без ошибок, а вот с произношением… Никак не даются мне местные звуки!
– Я это заметил. Ну ничего, выучитесь со временем. У меня супруга, покойница, была рязанской уроженкой, а после пяти лет здешней жизни так язык выучила, что лучше некоторых эстов разговаривала. Она у меня даже в любительских спектаклях участвовала на местном наречии. Царствие ей небесное, – чиновник вздохнул. – Ну, коль мы про театр вспомнили, давайте про дело поговорим. Не зря же я вас к себе в гости позвал? Значит, вы считаете, что в театр идти не надо?
– Ни в коем случае Конрад…
– Оттович.
– Ни в коем случае, Конрад Оттович. Что нам даст поход в театр? Ну узнаем мы, кто ему предоставил бороду, и что? Убедимся лишний раз, что он – это он, так нам от этого ни холодно ни жарко не станет. А вот преступник, прознав про то, что мы ищем фальшивую бороду, насторожится и затаится.
– Да, в ваших словах есть резон. Что же вы предлагаете делать?
– Воспользоваться другим искусством – изобразительным.
– Как вас понимать прикажете?
– Полиции в культурных странах давно прибегают к услугам профессиональных художников для составления портретов преступников по описаниям очевидцев. И такие опыты дают весьма неплохие результаты. Мой друг и учитель, господин Кунцевич, в тысяча девятьсот тринадцатом году с помощью художника отыскал крупного фальшивомонетчика!
Михельсон помешивал чай, и думал.
– Ну, хорошо, – наконец сказал он, – найдем мы художника, нарисует он портрет «Экспедитора» по описанию конторщика товарной станции, а дальше что? Карточки всех нарвских мазуриков мы конторщику показали, он никого не признал, выходит, жулик этот не здешний. Отправим его портрет в Ревель, в Центральную картотеку? И как там будут по нему искать преступника? Сличать со всеми имеющимися фотографиями? Нет, никто этим заниматься не будет. Это для нас два с половиной миллиона марок сумма о-го-го, а для столицы – пустяки. Там подобные мошенничества, почитай, каждую неделю регистрируют.
– Ну, во-первых, портрет можно показать всем сотрудникам нарвской КриПо, вдруг кто опознает. А во-вторых, его можно еще кой-куда направить, есть у меня по этому поводу одна идейка.
– Ладно, уговорили. Только где нам найти живописца?
– Я уже нашел.
Осип Григорьевич постучал в дверь.
– Не заперто! – послышалось изнутри.
Тараканов открыл и очутился в мрачной прокуренной комнате, имевшей из обстановки только кровать и большой мольберт на треноге. На подоконнике стояла наполовину пустая бутылка водки и консервная банка, доверху набитая окурками.
– Разрешите?
– Прошу, прошу! Вы по объявлению?
– Да-с. Вы Ратмиров?
– Точно так-с, выпускник Центрального, подчеркиваю, Центрального, а не местного, – здесь живописец скривился, – училища технического рисования, Игорь Александрович Ратмиров, свободный художник-с. Карточку принесли?
– Какую карточку? Ах, да. То есть нет, карточку не принес.
– Желаете портрет с натуры? И это умеем-с. Вас будем рисовать или кого-нибудь другого? Могу пастелью, углем, французской тушью. Могу в красках, но это дороже…
– Можно тушью, это не принципиально. Видите ли, заказ у меня будет не совсем обычный. Вы сможете нарисовать портрет по описанию?
– Как вы изволили сказать? По описанию?
– Ну да. Один человек вам будет описывать внешность другого человека, а вы с его слов попытаетесь написать портрет. Сможете?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Вы знаете, я никогда не пробовал… А с другой стороны, почему нет? Только тушью будет неудобно – много бумаги изведу. Тут надобно карандашом. Тысяча марок!
– Эка вы хватанули! Двести.
– Да как вы смеете! Я выпускник столичного училища технического рисования! Я писал портреты лиц второго класса! А вы… Пятьсот и ни пенни меньше!
– Триста, или я ищу другого художника.
– Черт с вами, грабьте!
Цейзиг выслушал Михельсона и Тараканова, повертел в руках портрет и разразился бранью:
– Шерлоки Холмсы, мать вашу! Почему вы его сразу не взяли?
– Так ведь никаких улик против него нет, – стал оправдывался сыскной чиновник.
– Улик нет! Арвид с ними бы поработал, и улики вмиг бы нашлись!
Осип Григорьевич пришел на выручку товарищу:
– Когда я сообразил, что к краже с товарки причастен Наумов, его уже в городе не было. Три дня назад он съехал из квартиры, не сказав хозяйке, куда.
Начальник КриПо аж застонал:
– Ведь в руках, в руках у меня был! Правильно Пересильд говорил, не надо было вас выпускать. А теперь придется за ним бегать.
– Если бы вы меня не выпустили, я бы не съездил на Товарную станцию и не догадался бы про Наумова.
– Да пошел ты… Лекок! Ладно… Что делать предлагаете?
Тараканов насупился, но ответил:
– Надо ехать в Печоры, у него там дядька мызу имеет. Сдается мне – он у него.
– Это почему тебе так сдается?
– Он мне сам рассказывал, что испытывает к дядьке сыновьи чувства. Да и проверил я кое-что. Наумов закончил городское училище. Я сходил туда и побеседовал с его преподавателями. Они его прекрасно помнят. Так вот, в школе он был изгоем, знаете ли, эдаким предметом насмешек. Рос он без отца, был болезненным, хлипким, одет всегда как оборванец, вечно грязный, с немытой головой. Его часто били. Все это продолжалось до тех пор, пока в школу не заявился его дядя. Он разом разобрался со всеми обидчиками, да так, что после его визита Сашку никто не трогал. Да и сам Наумов сразу изменился – стал заниматься гимнастикой, следить за собой, одежонка у него появилась. В общем, дядя для него большой авторитет.
Цейзиг встал и стал ходить по кабинету.
– Чтобы доехать до Печор третьим классом, на двоих надо около тысячи. В два конца – две, еще тысячу – командировочных. В принципе, деньги небольшие.
Михельсон тихо кашлянул:
– Кхм. И еще триста – художнику.
– А вот это нет! Почему казна должна платить за вашу самодеятельность? Вот раскроете дело, Грунс вам расходы и возместит.
Михельсон хмыкнул:
– Я этого Грунса двадцать лет знаю, и все двадцать лет он в одном и том же костюме ходит. У него жена недавно от истощения в больнице лечилась, как же, отблагодарит он!
– Ну не он, так от начальства что-нибудь получите. Все, хватит канючить! Собирайтесь, завтра на курьерском поедете, в пять двадцать. В третьем классе! Авось ехать недолго, не помрете.
Глава 7
В Печоры приехали только в пять вечера – долго ждали в Тапсе пересадку.
Они вышли на дебаркадер и спустились по лестнице на привокзальную площадь. Прибывшие пассажиры живенько расхватали всех извозчиков, и на площади осталась только одна «линейка». Она имела такой затрапезный вид, что поначалу нарвские сыщики нанять ее не решились.
– Добрый вечер! – обратился Михельсон по-эстонски к проходившей мимо бабе. – Не подскажете, как пройти в криминальную полицию?
– Чего, милай? Ты по-русски говори, а то я тя не пойму.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Как нам до сыскной добраться, мать? – спросил Тараканов на родном языке.
– В сыскную? Так она отседа далече. Коли деньги есть, возьмите лучше извозчика.
Пришлось идти к полуразвалившейся повозке.
– Дорого ли до сыскной возьмешь? – Осип Григорьевич с недоверием разглядывал запряженную в «линейку» лошадь.
