– Не ладите?
– Что вы! Превосходный моряк! И человек весьма неплохой. Но дело в том, что в последнем градусе чахотки. Так я стараюсь уж его на ходовых вахтах не беспокоить, все сам да сам. Да и на стоянках тоже. А теперь еще эта грустная история со вторым помощником. Ну, кто бы мог подумать? Тоже – отличный морячок, и вдруг такой, представьте, камуфлет: спекуляция, арест, тюрьма...
– Как же вы просмотрели?
– Виноват, виноват... Я и магаданскому прокурору так же доложил: виноват. Куда ж уйдешь от ответственности? Вероятно, будут мне фитили за Расторгуева. Как думаете, будут?
Мне стало жаль старика, но я не мог не ответить откровенно:
– Будут, Петр Степанович!
– Простой или строгач? А может быть, и снимут?..
– Ну, я не Пифия, а это – частность.
– Хороша «частность»! Ведь в ней, в частности этой, судьба человеческая. Жестокий все же вы народ, судейские! Да, кстати, голубчик: мне предстоит взять в рейс еще одного оригинального пассажира. Некий Самарин, «со свитой». Что это за личность? Фамилия громкая. Не родня тому?
– Да, родня.
Самарин и вправду был личностью незаурядной. Родной брат виднейшего партийного и советского деятеля, Самарин работал главным инженером начавшейся тогда стройки Петропавловского порта. За полгода до описываемых событий главинж отбыл с Камчатки в далекую Москву и другие промышленные центры Союза для закупки портового оборудования, на что ему и был выдан один миллион рублей на банковских счетах и сто тысяч личными аккредитивами.
Возвратясь в Петропавловск через три месяца, Самарин явился в окружком и, положив на стол свой партбилет, заявил секретарю:
– Слушай... Сто тысяч казенных денег я пропил. Прокутил с... – он назвал с десяток известных тогда фамилий из артистического мира. – Да, брат, такой со мной произошел случай. Прошу исключить из партии, судить и расстрелять. Я бы, конечно, и сам мог расправиться с собой, но это – трусость. Нужно, чтобы меня покарала партия. И чтобы опубликовать об этом...
Секретарь окружкома расхохотался.
– Брось меня разыгрывать! Кто тебе поверит? Лучше давай садись и выкладывай: что купил, что отгрузил?
Но тут не было розыгрыша: Самарин сказал правду.
Камчатский окружной суд рассматривал дело в течение нескольких дней. Самообвинение подтвердилось. Был вынесен беспощадный приговор. Однако Верховный суд затребовал дело и самого Самарина в Москву, настолько все это было необычно.
И вот теперь Самарину предстоял рейс на «Свердловске», и этот рейс мог стать для него последним в жизни...
Выслушав меня, Корганов изумился:
– Позвольте! Сколько же ему годков-то?
– Шестьдесят, или чуть больше.
– Вот уж поистине: седина в бороду – бес в ребро. Ну, и камуфлет! Ведь у нас в кают-компании портрет его брата висит. На судне чуть не тысяча человек, и, представьте, такой конфуз!..
– А что особенного? Брат братом, и не нами сказано: в семье не без урода.
– Это, конечно, а все же, диковато... – Корганов поднялся с кресла. – Пройдем по судну, познакомитесь с комсоставом.
В коридоре у дверей каюты старшего механика нам встретился рослый, крепко сбитый человек, лет сорока пяти, с простым, открытым лицом. Он был одет лишь в прозрачную сетку, и сквозь нее виднелись узоры разноцветной и замысловатой татуировки, несомненно заграничного происхождения. Японская, подумал я. Корганов меня представил.
– Приветствую! – улыбнулся моряк. – Будем знакомы: Волков Сергей Семенович. Стармех. Вот неожиданный случай: давно хотел потолковать с юристом кое о чем. Разрешите как-нибудь заглянуть к вам?
– Когда угодно, Сергей Семенович. Между прочим: в каком состоянии главная машина и вспомогательные механизмы?
– Нормально. Все нормально. Вот примем уголек, запасемся водичкой и – полный вперед!.. Однако, извините, надо спуститься в шахту.
– Превосходный механик! – с пафосом воскликнул капитан, когда Волков, не по годам быстро и ловко, скользнул по трапу в машинное отделение. – Дело любит и упорно работает над собой.
– Именно?
– Изучает кучу языков – английский, французский, японский... Вообще, молодчина! Машина у него всегда в десятиминутной готовности, пар на марке. За своим стармехом я как за каменной стеной. Придем во Владивосток, обязательно представлю к премии... И второй механик, Литвак, тоже не подгадит. Словом, прекрасные товарищи, мастера своего дела. Ну, третий, из машинистов выдвинутый, слабоват. Ничего, поплавает, поучится у старших – человеком станет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
На следующий день «Свердловск» бункеровался.
Над палубой висела дымка от угольной пыли, и пассажиры прятались в каютах, но команда работала аврально, лихо, и лица у всех были черными. Матросы, помогая грузовой стреле, ловко орудовали огромными угольными корзинами.
– Славно работают! – невольно сказал я старшему помощнику капитана Сергееву, с которым накануне обменялся первым рукопожатием.
Но лицо Сергеева оставалось сумрачным. Он ответил с нескрываемой злобой:
– Славно!.. Скажите лучше – пьяно.
– Как?..
– А так. Волков выдал команде водку. Пока по четвертинке на брата. А Петр Степанович после аврала еще обещал добавить от себя по бутылке.
– Да что вы! С каких же доходов такие расходы?
– Не беспокойтесь, в казенный карман не полезут. Волков оплачивает. Наш стармех – человек состоятельный.
– Но ведь это нравы царских хозяйчиков.
– Эх! – махнул рукой старпом. – Побудете у нас – и не такое увидите.
Возмущенный, я разыскал старшего механика. Он принимал непосредственное участие в аврале, сам стоял на приемке корзин, перепачканный углем и совершенно трезвый.
– Да что ж тут плохого, товарищ следователь? – удивился он. – Работа каторжная, надо людей подбодрить.
– Ну, знаете ли, это не советский метод – подбадривать сивухой...
– Слова, слова, товарищ следователь! Вы уж простите, – русский человек выпить не дурак. А на море оно даже необходимо. Да вы не беспокойтесь, ребята отлично знают меру.
– Гм... А вы-то почему трезвый?
– Сердце... Сердце... Вы не смотрите на мое телосложение: с виду здоровяк, а вот сердце...
– Выздоравливайте, товарищ Волков! – сказал я с ударением: поймет ли? И все же залюбовался этим человеком: стоит на мозглом холоде, в одной тончайшей сетке; грудь, пожалуй, метром не охватишь. Семипудовыми корзинами играет, как мячиком, – так и мелькают в могучих, испещренных татуировкой руках; волосы на непокрытой голове вьются кудрями.
– Зайди вечерком ко мне, Сергей Семенович. Попьем чайку, потолкуем...
– Есть зайти!.. А ну, навались, ребята-ребятишки! Скучаю! – и с подчеркнутым восточным акцентом пропел великолепным басом: «Нэ смотри ты мой фигур, а смотри на мой походка...»
Корганов моментально отменил водку. Ни слова против.
– Вы правы, – сказал он, – это все наши чертовы морские традиции!
– Разные бывают традиции, Петр Степанович.
– Конечно, конечно...
И вместо вчерашнего оптимизма он вдруг преисполнился пессимистической горечью, стал жаловаться, сетовать на свое положение.
– Да, голубчик, вот такие у меня дела!.. Старпом – еле жив, второй – в тюрьму угодил. Третий, штурманец, недавно из училища, – несмышленыш еще. А в море сейчас – сами убедитесь – весьма прескверно. Так, говорите, сделали Волкову служебное замечание? Ха-ха-ха! – Корганов снова повеселел и опять показался мне благодушным старичком философского склада мыслей. – Хорошо! Прекрасно! Превосходно! Моряк и механик он отличный, – человек – сама простота. Как на ладони. Но...
– С «традициями»?
– Вот, вот! Изволите видеть, и меня было втянул в эту самую «традицию». Спасибо вам, что вовремя удержали... Знаете, что? Имею к вам нижайшую просьбу: поговорите, пожалуйста, с моим комсоставом. О дисциплине, о чувстве ответственности, служебном долге, ну и так далее... И построже, построже, пожалуйста! Ведь такое удачное сочетание: моряк, штурман и... следователь. Значит, и терминологию нашу знаете и корабельные порядки-распорядки. Очень обяжете, голубчик, а?..
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
