Саша долго бродил по траве мимо старых кленов и молоденьких игривых березок. Сотни образов теснились в его голове, сотни чувств переполняли сердце, сотни мыслей просились с языка. Он вдруг почувствовал то сладостно-упоительное состояние, когда хочется петь от обилия ощущений — то состояние, которое обычно называют вдохновением… Слова вдруг сами собой начали складываться в стихи. Саша нашел знакомую беседку, сел там и вынул из-за пазухи заветную тетрадку, которую с некоторых пор всегда носил с собой. Неловко подвернув под себя ногу, он начал что-то в ней быстро писать. Лицо его то прояснялось, то вдруг хмурилось, когда он чувствовал, что написал не очень хорошо. По какой-то странной, одному ему понятной ассоциации — наверное, по контрасту с окружающим теплом и зеленью, — он писал о зиме. Перед его мысленным взором вставали бескрайние заснеженные дали, по земле мела поземка, а небо затягивало темной серой мглой. Приближалась буря…
Саша даже не заметил, как пролетело несколько часов. Из задумчивости его вывела карета их соседа князя Юсупова — как всегда, звенящая, разноцветно-блестящая и неправдоподобная, словно лубочная картинка, она подлетела к крыльцу и извергла из своих недр не менее неправдоподобного хозяина. Саша посмотрел на солнце, уже перевалившее зенит и вдруг почувствовал, что голоден. Времени было уже много — наверняка он пропустил завтрак. Ох, и влетит же ему! Он поспешно сунул тетрадку за пазуху и припустил бегом к дому.
Когда он спрыгнул из окна в комнату, в дверь кто-то стучал.
— Саша, иди обедать! Ну сколько же можно дуться? Завтракать не стал — и обедать тоже не будешь? Открывай сейчас же!
Саша откинул крючок — за дверью стояла няня и укоризненно смотрела на него.
— Ну, что случилось? Мы чем-то тебя обидели?
— Да нет, бабуль, все в порядке, — он неуклюже чмокнул ее в щеку и побежал в столовую.
Мать с отцом и маленьким Левой уже сидели за столом. Отец мрачно посмотрел на него и проворчал:
— Явилось, красно солнышко! Чем же это мы Вам так не угодили, молодой человек, что Вы с нами даже разговаривать не пожелали?
— Я… извините… — пробормотал Саша, потупившись и внезапно покраснев до ушей.
— Что? Не слышу? Я Вас спрашиваю, Александр Сергеевич, чем это Вы занимались целое утро? — официальный тон не предвещал ничего хорошего. Нужно было как-то оправдываться.
— Я… это… я… стихи писал… — пролепетал Саша, покраснев еще гуще.
— Что? Опять стихи? Тоже мне, поэт выискался! — фыркнул отец, но тут же смягчился. — Ладно уж, садись обедать.
Стихи были слабостью Сергея Львовича — это Саша заметил уже давно. У них дома иногда бывал брат Сергея Василий Львович, который часто читал свои стихи. Сергей недолюбливал брата и все время иронизировал над его стихами — но Саша видел, что они ему нравятся. А когда Саша сам начал писать стихи — отец был просто в восторге. Каждый раз, когда мальчик читал родным свои творения, отношения с отцом резко улучшались — даже сквозь напускное равнодушие было видно, что Сергей Львович очень доволен сыном. Вот и сейчас — Саша сразу понял, что отцу очень хочется услышать его новые стихи, и он лишь порядка ради притворяется сердитым.
Так и оказалось — едва Саша прикончил последнее блюдо, как отец насмешливо поглядел на него и сказал:
— Ну что ж, пиит, давай, порадуй нас своими новыми шедеврами!
Саша утер губы салфеткой, вышел на середину комнаты и принял "позу поэта" — отставил в сторону одну ногу и вытянул вперед руку — именно в такой позе его дядя Василий Львович обычно читал свои стихи. Все невольно улыбнулись и приготовились слушать — даже маленький Лева притих. Саша прокашлялся, устремил взгляд куда-то вдаль и заунывным голосом — в тон стихам — начал декламировать:
— Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя,
То как зверь она завоет,
То запла… чет… как…
— он вдруг споткнулся, замолчал и ошеломленно уставился на слушателей. И было отчего — он часто читал им свои стихи, но такой реакции не видел еще ни разу: челюсти у всех отвисли, брови вылезли на лоб, в глазах застыло выражение неподдельного изумления и почти животного ужаса. Только Лева смотрел спокойно и немного скучающе — как всегда. Немая сцена продолжалась несколько секунд.
Первым пришел в себя Сергей Львович:
— Ну, что же ты замолчал? — внезапно осипшим голосом пробормотал он. — Продолжай, пожалуйста… — и улыбнулся натянутой, вымученной улыбкой.
— То по кровле обветшалой… вдруг соломой… зашумит… — ничего не понимая, бормотал Саша. Слова вдруг вылетели у него из головы, он не мог больше вспомнить ни строчки. Он немного постоял, шевеля губами и пытаясь еще что-то сказать, потом вдруг разревелся в голос и убежал к себе в комнату. У него началась истерика.
Его долго успокаивали, недоуменно пожимая плечами и делая вид, что не понимают причин его волнения.
— Читал, читал, и вдруг на тебе! разревелся ни с того ни с сего… бормотала няня, утирая ему слезы и нервно поглаживая по голове, — но в глаза почему-то не смотрела, и руки у нее заметно дрожали.
Когда мальчик немного успокоился, его вытащили в гостиную, поставили посредине комнаты и заставили прочитать стихотворение еще раз — полностью. Он, вначале сбиваясь, но постепенно все более и более приходя в себя, прочитал. На этот раз реакция у всех была совершенно нормальной — стихотворение понравилось, все его хвалили и даже заставили продекламировать еще несколько раз. Причем восхищались все вполне искренне — Саша видел это — но даже эта искренность отдавала фальшью после того, что произошло за обедом.
Приблизительно через час вдруг приехал дядя Саши Василий Львович Пушкин — брат его отца. Свалился, что называется, словно снег на голову — сказал, что хочет недельку пожить у них. В причины Саша даже вникать не стал — не до того ему было. Впрочем, приезду дяди он обрадовался — Василий Львович был довольно известным поэтом, и племянник любил поговорить с ним о поэзии — а то даже и поспорить.
Узнав об обеденном инциденте, дядя подозвал к себе Сашу и заставил его еще раз прочитать злополучное стихотворение. С замиранием сердца, опасаясь увидеть ту же странную реакцию, мальчик продекламировал ему свой шедевр. Дядя выслушал очень внимательно, потом снисходительно посмеялся и высказался в том смысле, что, дескать, сыровато еще, но для девятилетнего мальчишки очень даже неплохо — а вообще, он не понимает, из-за чего весь сыр-бор и что Сашу так расстроило. Потом высказал несколько замечаний по поводу того, как, по его мнению, стоило это стихотворение переделать. Саша начал ему возражать, завязался небольшой спор…
Полноватый, добродушно-ироничный дядя развалился в кресле и, словно нехотя, но в то же время с явным удовольствием отражал атаки своего племянника. Он выглядел настолько спокойным, безмятежным и монументальным, что Саша невольно успокоился и на какое-то время даже поверил, что на самом деле ничего не случилось, и это просто его богатое воображение сыграло с ним скверную шутку…
* * *
— Ну, что скажете, Сергей Львович? — спросил Василий, недобро поглядывая на брата. — Доигрались?
Сергей недоуменно посмотрел на него, словно не понимая, о чем речь. Василий отхлебнул крепкого черного кофе и со стуком поставил чашку на стол:
— Не волнуйтесь, он нас не услышит. Я включил защиту.
Сергей вздохнул:
— Значит, начистоту?
— Начистоту.
Сергей пожал плечами:
— Я не понимаю, что Вас так взволновало. По-моему, все идет по плану.
— По плану?! — вспылил Василий. — Тогда какого черта вы все тут в штаны наложили и мальчишку перепугали? По какому такому плану?
— Но, — Сергей исподлобья глянул на «брата» и тоже отхлебнул кофе, — согласитесь, все-таки неожиданно было услышать это из его уст. Хотя именно это мы и планировали…
— Мы планировали, чтобы он написал это в двадцать пять лет, а ему сейчас только девять! К тому же полностью совпадает только первая половина стихотворения!
— Ну, это естественно, — хмыкнул Сергей, — "выпьем с горя, где же кружка" мог только взрослый человек написать…
— Ваш сарказм здесь совершенно неуместен! — взорвался Василий. — Эксперимент под угрозой провала, а Вы ерничаете! — Он вдруг вскочил, схватил собеседника за грудки, подтянул к себе и жарко задышал в лицо табачным перегаром:
— У нас давно уже есть подозрение, что Вы вмешиваетесь в естественный ход эксперимента. Сегодняшнее происшествие — лишнее тому подтверждение. Имейте в виду, Сергей Львович — если наши подозрения подтвердятся, Вам несдобровать!
Сергей отпихнул противника, сел, отхлебнул еще кофе и совершенно спокойно ответил:
— По-моему, полковник, Вы ошибаетесь. Ни о каком провале не может быть и речи — наоборот, мы получили поразительные результаты! Это успех, а не провал! А мелкие несоответствия должны были появиться в любом случае — это неизбежно.
