Мгновения тянулись часами. Ричард начал медленно считать про себя. Когда дошёл до сорока, Елизавета отвернулась и ушла, бросив напоследок:
— Я оставляю вас размышлять над своим поведением, герцог Глостер.
Означенный герцог повёл плечом и подавил тяжёлый вздох. Он и не думал слушать её наставления, но всё произошедшее сильно огорчило его.
— Мне не нравится этот мальчишка, — говорила Елизавета мужу спустя несколько часов.
— Ричард никому не желает зла, — отвечал Эдуард непреклонно.
— Это меня и беспокоит, — продолжала королева. — Я до сих пор не знаю, как к нему относиться. Он слишком независим. Поступает по-своему. Вроде и не интригует, к власти не рвётся, но непонятно почему.
Король глянул на жену и усмехнулся:
— Вот видишь.
— Вижу, что ты потакаешь ему во всём!
— Разве я тебе потакаю мало? Всем твоим родственникам? А Дикон — мой младший брат, и тебе придётся считаться с этим.
Возможно, именно из-за подобных разговоров Елизавета Вудвилл и невзлюбила младшего Йорка. Она слишком привыкла к своему влиянию на короля, но в вопросах, касающихся Ричарда, тот проявлял удивительную стойкость. Если интересы «младшего брата Дикона» в чём-то противостояли интересам жены, Эдуард безоговорочно вставал на сторону первого.
— Он пустит по миру себя, а потом и нас! К нему толпами идут обедневшие дворяне и каждого — каждого! — он одаривает. Кому — ренту, кому — пенсию из личных средств. И находятся же средства эти... Никогда не думала, что Глостер настолько богатый город.
— Ричард — это совесть моя, — король тяжело вздохнул и покачал головой. — Это я обязан поддерживать тех, кто воевал за отца, а после его гибели и за меня самого. Я, а вовсе не Дикон.
— Но это опасно, в конце концов! — не унималась Вудвилл. — Джон разговоры слышал. Говорят, пока Ричард Глостер с королём, не всё ещё потеряно. Твой брат сплотил вокруг себя людей. В случае чего, они поддержат его. Его! Не тебя.
— Хватит! — раздосадованно бросил Эдуард и даже грохнул кулаком по столешнице. Стоящий на ней золочёный кубок жалобно звякнул. — Дикон будет последним, кто предаст. Скажу больше, в час, когда никого не останется рядом, только он не покинет меня.
Дик же тем временем вернулся к окну и принялся смотреть в подступающие сумерки. В них шумел дождь и грохотали по камню капли. Снизу раздавался конный топот, окрики воинов и смех. За спиной продолжали надрываться флейты.
Слуга подошёл совершенно бесшумно и встал за левым плечом:
— Ваша светлость, вас спрашивают.
Ричард развернулся на каблуках и поспешил к выходу. Эдуард давно ушёл, и ничто более не держало Глостера в пиршественной зале.
Гонец отказался даже спешиться, не то чтобы пройти под крышу. Так и сидел на соловом жеребце и издали казался то ли призраком, то ли изваянием. Дождь хлестал по его плащу. Конь топтался на месте, периодически встряхивая хвостом и длинной гривой.
— Герцог Глостер, — представился Ричард. — Вы спрашивали меня? Я вас слушаю.
Только теперь всадник слез с коня, шагнул вперёд и откинул капюшон, скрывающий более половины лица. Мокрые волосы. Грязь, текущая по щеке. На Дика взглянули знакомые глаза, на дне которых плясали смешинки.
— Френсис! — Ричард кинулся навстречу другу. — Как? Откуда?..
— Из Миддлхейма, — Ловелл потянулся к поясу.
Краем глаза Глостер заметил, как стражники, словно бы невзначай оказавшиеся поблизости, напряглись при виде этого жеста. Но друг не ударил его кинжалом, а всего лишь отстегнул футляр, закреплённый рядом с ножнами. В таких, как правило, перевозили послания.
— От Невилла, — ответил Ловелл на незаданный вопрос. — Прочти немедленно и разорви в клочья, а лучше сожги.
Дик кивнул:
— Только от него?
— Я спешил, даже если бы Анна узнала, к кому я направляюсь, у неё не хватило бы времени черкнуть и пару строк. Я не мог предупредить, — добавил Ловелл, оправдываясь. — Сам не знал, что стану вестником.
— Френсис, я тебя не виню, — Дик вынул свиток, сломал печать и вчитался в мелкие уверенные литеры. Почерк Уорвика он узнал сразу.
Граф ставил в известность о разрыве всяких отношений с йоркистской партией и переходе на сторону Ланкастеров. Ричарду он предлагал присоединиться к нему и вновь заверял в своём расположении. Вчитываясь в строки, восхваляющие его полководческие таланты, Глостер не мог сдержать злой ухмылки. Неужели Уорвик столь плохо знает воспитанника, чтобы опуститься до неприкрытой лести?
Когда Невилл упомянул об Анне, Дик скомкал послание и поднёс к ярко пылающему факелу у входа. Играть собственными чувствами он не позволит никому! Создатель королей знает, как заставлять, но в вопросах чести не смыслит ничего.
— Френсис, передай... — из горла вырвалось какое-то сипение, а не слова, и Ричард неприязненно скривился. Голосу предстояло ломаться ещё не один год. Через подобное проходили все юноши, но как же раздражала невозможность управляться с собственными интонациями, особенно когда Дик нервничал. — Передай... я весьма польщён вниманием, оказанным мне. Однако ничто и никто не заставит меня поступиться словом и честью.
— Мне кажется, для передачи отказа возвращаться совершенно незачем, — Дик уже повернулся, чтобы уйти. Фраза Ловелла заставила его остановиться.
— Вот как?
— Если герцог Глостер позволит... — высокопарно начал Ловелл. Ричард обернулся, и друг продолжил совершенно другим тоном. — Я бы остался с тобой.
Ричард кивнул и нахмурился.
— Здесь сложно, — он попытался найти более уместные слова, но не смог. — И я буду рад твоему присутствию.
Глава 12
На улице снова сумеречно — то ли слишком пасмурный день, то ли начинающийся вечер. В стекло постукивал дождь, серый и унылый. Временами он стихал, и тогда казалось, будто влага повисла в воздухе, а потом принимался с новой силой.
Дик слишком близко придвинулся к окну. Оно запотело от его дыхания. Можно было, как в детстве, попробовать нарисовать дракона или рыцаря на боевом коне. Но Ричард лишь водил по нему пальцем, провожая вниз скользящие капли. Некоторые дождинки задерживались на стекле. Другие стремились упасть, оставляя за собой влажные дорожки.
К ним хотелось прикоснуться — губами, не пальцами. Отчего-то Ричард знал, что ощутит на языке привкус морской соли.
На широком подоконнике, на котором он сидел уже битый час, покоились бутылки и кубок. Напиваться не тянуло, но Дик не мог придумать ничего лучшего. Очередные вести из дома... Миддлхейма оказались слишком уж неожиданными.
Пальцы погладили резную ножку кубка и отпрянули. Зато под руку попалось тёмное бутылочное горлышко. Забыв о всяких приличиях, Ричард запрокинул голову и наклонил бутылку. И принялся жадно пить, ловя ароматную струю подрагивающими губами. Подобные манеры вряд ли пристали герцогу и принцу крови. Дик плевать хотел на все этикеты, правила и приличия этого мира!
В висках кузнечными молотами бушевала кровь, и забытье не наступало, хотя именно его Ричард хотел со всей возможной искренностью. Зря он не дочитал то проклятое послание... очень зря. Он мог хотя бы ожидать случившегося, не сидеть в отведённых ему апартаментах и напиваться, а действовать.
Очередное письмо от Уорвика лежало на столе. Герцогу Глостеру следовало немедленно сжечь его по прочтении. Младший Йорк попросту не смел совершить подобного. Утратив материальное доказательство краха надежды, слишком легко навыдумывать себе историю со счастливым концом.
Опустошив бутылку, Дик поднялся. Видимо, слишком резко — комната поплыла перед глазами, но после нескольких глубоких вдохов встала на место. Послание словно само прыгнуло в руку, и Ричард стиснул его в кулаке.
Уорвик сожалел об упрямстве и недальновидности недавнего подопечного. И ставил в известность о своём намерении выдать леди Анну за наследника Ланкастеров, единственного сына Маргариты Анжуйской и Генриха VI. Зная о чувствах, испытываемых Глостером к младшей дочери, граф просил у герцога извинений. В качестве коих сватал ему принцессу Жанну — вторую дочь французского короля Людовика XI. Единственным условием к осуществлению данного союза являлся незамедлительный переход Ричарда на сторону Ланкастеров.
В дверь постучали. Раз. Второй. Третий. Сквозь неё зазвучал обеспокоенный голос Френсиса.
— Заходи, — вымолвил Дик.
В горле пересохло, но возвращаться к подоконнику не хотелось. Какие-то три шага показались Ричарду непреодолимыми. К тому же начали путаться мысли. И, когда Ловелл вошёл, Дик только и смог вспомнить, кто стал злым вестником и привёз первое письмо.
Герцог перевёл помутневший взгляд на сжатый в кулаке листок и кинул его в камин. Тот пылал назло скупости Вудвилл, запретившей топить весной, и относительно тёплой погоде за окном. Ричард выпрямился. Вперился в друга взглядом и зло усмехнулся.
