Непроницаемое лицо чуть исказилось – не сразу, только по краям. Все эмоции, которые он пытался скрыть, гонялись друг за другом на этих краях. Если не знать, куда смотреть, можно было бы этого не заметить, но я слишком много слышала страшных рассказов от слишком многих людей, чтобы не увидеть.
– День выдался хороший. Солнце грело, небо синело, осины стояли золотые. Ветер был порывистый, сдувал листья золотым дождем. Как будто стоишь в снежном шаре, только вместо снега – желтые, золотые листья. Боже мой, как это было красиво! И тут оно на нас налетело. Такое быстрое – как темная полоса. Сперва оно бросилось на дядю Стива, сбило его наземь – он уже не встал.
Глаза у Мики чуть расширились, пульс бился на шее так, что было видно. Но лицо осталось нейтральным. Он крепко держат себя в руках.
– Мы с Ричи бросили оленя, но Ричи был безоружен. Я уже почти поднес приклад к плечу, когда тварь бросилась на Ричи. Он упал с криком, но успел вытащить нож. Пытался отбиваться. Нож сверкал на солнце.
Он снова замолчал, и на этот раз так надолго, что я сказала:
– Можешь не рассказывать, если не хочешь.
– Так страшно?
Я нахмурилась, покачала головой:
– Нет, если хочешь рассказывать, я слушаю.
– Я сам поднял эту тему, не ты. Моя вина.
Он в это слово вложил больше чувства, чем надо было. Вина. Я знала это повисшее в воздухе ощущение – вина того, кто выжил.
Мне хотелось обойти вокруг стола, коснуться его, но я боялась. Не знала, хочет ли он, чтобы его трогали, пока он рассказывает. Потом – да, но не сейчас.
– Ты знаешь, что в схватке время иногда будто замирает?
Я кивнула, потом подумала, что он мог и не заметить, и сказала вслух:
– Да.
– Я помню эту морду – морду этой твари, когда она подняла голову над телом Ричи. Ты видала нас в получеловеческой форме, так вот он был похож на леопарда и не похож. Не человеческое лицо, но и не морда зверя. Помню, мелькнула мысль: "Я должен знать, что это такое". Но приходило в голову только одно слово: "Чудовище. Это чудовище".
Он облизнул губы, судорожно вдохнул и еще раз содрогнулся, когда выдохнул.
– Я уже приложил приклад к плечу. Выстрелил. Попал. Два или три раза попал, пока оно до меня добралось. Чудовище рвануло меня когтями, и острой боли не было, а было как удар бейсбольной битой – сильно и твердо. Когда знаешь, что ранен, но ощущение не такое, какое представляешь себе от когтей, – ты понимаешь?
Я кивнула:
– На самом деле я точно знаю, как это.
Он посмотрел на меня, перевел взгляд мне на руку.
– Ты точно понимаешь, что я хочу сказать?
– Лучше многих, – ответила я настолько тихо и нейтрально, насколько это получилось.
Он столько сейчас проявлял эмоций, что я не стала выдавать встречных. Это было лучшее, что я могла сделать.
Он улыбнулся, и снова это была та грустная, печальная, самоуничижительная улыбка.
– Винтовка куда-то делась. Не помню, как выпустил ее из рук, да и все равно руки не действовали. Я лежал на земле, а эта тварь стояла надо мной, и я уже не боялся. Ничего не болело, ничего не пугало. Почти полный покой. А потом помню только отрывки. Голоса, меня несут на носилках. Помню, как заносили в вертолет. Очнулся я в больнице, с одной стороны от меня был агент Фокс, а отец – с другой.
И тут я поняла, какая искра осветила путь в глубины памяти.
– И когда ты увидел Фокса, все это вернулось.
Бывают дни, когда я по-настоящему торможу.
Он кивнул.
– Я испугался, когда его увидел, Анита. Знаю, что это звучит глупо, но оно так.
– Это не глупо, и этого не было видно. Я хочу сказать, даже я не заметила.
– Это не на переднем плане сознания я испугался, Анита. Это где-то в глубине. А потом тебе не понравился номер, и...
Я бросилась к нему, обвила его руками, прижалась лицом к груди. Он обнял меня в ответ, сильно, так сильно, будто держался за последнюю во вселенной твердую опору.
– Я люблю этот номер. Я тебя люблю. Прости, что я так мерзко себя вела.
Он заговорил, все еще уткнувшись в меня лицом, так что голос звучал приглушенно.
– Я не пережил нападение, Анита. Этот оборотень съел от дяди и от Ричи, сколько мог сожрать, и ушел. Нас нашли двое охотников, и оба были врачами. Я был мертв, Анита. Сердце не билось, пульса не было. Доктора запустили мое сердце, заставили снова дышать. Залатали меня, как могли, и вынесли на поляну, чтобы меня мог подобрать вертолет и отвезти в больницу. Никто не думал, что я выживу.
Я гладила его по волосам, все еще гладко натянутым, заплетенным в косу.
– Но ты выжил.
Он кивнул, потерся головой о шелк блузки, о груди под ним. Не сексуально, а просто так.
– Этот леопард-оборотень был серийным убийцей. Нападал только на охотников и только когда они добудут зверя. Фокс сказал, что все случаи они объединили в серию всего за несколько часов до нападения на нас. Первое нападение случилось в резервации, где он тогда работал.
– Он раскрыл дело, – сказала я.
– Он поймал... чудовище. И присутствовал, когда его убили.
Мика все время говорил "чудовище". От оборотня такое нечасто услышишь – про другого оборотня.
– Я умер, меня реанимировали, я выжил и выздоровел. Выздоровел очень быстро. Невероятно быстро. И через месяц я тоже был чудовищем. Монстром.
Печаль слышалась в его голосе, невыразимая печаль.
– Ты не монстр, – сказала я.
Он отодвинулся, чтобы посмотреть мне в глаза.
– Но ведь многие из нас – монстры, Анита. Я вступил в пард Мерля, и он был хорошим вожаком, но пришел Химера и захватил власть, а он был злобный псих.
Химера – это был тот вожак, которого я убила, чтобы спасти Мику и его народ. Этот Химера был единственным известным мне оборотнем-универсалом, который мог перекидываться различными зверями. До того, как я его встретила, я бы сказала уверенно, что реально такого не может быть, но я встретила его, и мне пришлось его уничтожить. Он был вполне реален, очень силен, и еще он был очень изобретательным сексуальным садистом.
Я взяла Микино лицо в ладони.
– Ты хороший человек, Мика. И ты не монстр.
– Я использовал тебя, когда мы встретились, Анита. Я увидел в тебе возможность спасти моих леопардов. Спасти нас всех.
– Знаю, – ответила я. – Мы об этом говорили. Ты спросил меня, что я готова была бы сделать, чтобы спасти Натэниела и всех леопардов от Химеры. Я согласилась, что сделала бы все или хотя бы то, что сделал ты, чтобы меня в это вовлечь. Винить тебя я не могу.
– Как только ты меня коснулась, план изменился. Ты его изменила. Ты изменила все. И ты никогда не смотрела на меня как на монстра. Никогда меня не боялась, ни в каком смысле.
– Ты говоришь так, будто все остальные тебя боялись.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
