Вторая тема разговоров — поиски виновных в революции, в поражениях на войне, в бегстве под ударами большевиков. Тут уж интонации менялись, происходило решительное размежевание. Что ни оратор — собственная партия, своя философия и политика. В ход пускались все козыри: шли ссылки на историю, Священное писание, пророческие предсказания святых отцов. Виноватыми оказывались все поочередно: от государя императора, проявившего слабоволие; бездарных генералов, проигравших сражения и распустивших солдат; масонов, продавших империю, до слюнявых интеллигентов, которых следовало бы перестрелять скопом и перевешать во главе с Керенским, — тогда бы ничего не случилось и все «спокойно сидели бы в Питерс, Москве и своих поместьях, забот не зная, как их отцы и деды...».
Последней темой были предсказания.
Тут не спорили, тут изощрялись. Тон разговора вновь становился мирным и благожелательным. Слухи выдавались за секретную информацию. Началом каждой сенсации становилось обычно слово «слыхали»: «Слыхали, господа, союзники начинают переброску армии на Балтику? Не пройдет месяца, и Петроград наш. Там — Москва, пройдет еще два-три месяца, и с большевизмом будет решительно покончено». «Слыхали новость? Англия согласилась на военный диктат. Диктатором Кутепова — самый способный и решительный генерал. Он добьется, нас признают во всем мире». «Слыхали, союзники готовят десант на Черном море? Где — разумеется, тайна. Ударят так, большевички и опомниться не успеют, — наши, как в девятнадцатом, на подступах к златопрестольной. Галлиполийская армия готовится к погрузке...» Белопольский скрипел зубами от ярости. С каким удовольствием избил бы он каждого из этих доморощенных стратегов, от которых пахнет могилой. Могилой и помойкой. И все же Андрей продолжал ходить на посольский двор, сохраняя остатки надежды найти своих. Иногда он поднимался в «царские апартаменты», где все было обито красным штофом, а на спинках стульев и диванов нагло выпячивались романовские гербы. Гулкие красные комнаты неудержимо тянули Андрея: напоминали об ушедшей жизни, особняке на Малой Морской, где гостиная тоже была обтянута штофом, темно-вишневым правда... На него косились офицеры охраны. Однажды он услышал, как кто-то громко сказал: «Подозрительный. Один из таких молодцов генерала Романовского здесь хлопнул. Что ходит, высматривает?» Андрей злобно осклабился и так гаркнул: «Какое ваше дело собачье?!» — что офицериков точно ветром сдуло...
Здесь же, в здании посольства, Белопольский встретил своего однополчанина Митьку Дорофеева, с которым никогда не был особенно близок: презирал за трусость. А тут обрадовался, как родному, и расчувствовался неизвестно почему. Митька не преминул воспользоваться этим. Они напились (за счет Андрея, разумеется) в первом же ресторане, продолжали пить и потом, в каких-то кабаках, в публичных домах самого низкого пошиба, и пьянствовали до тех пор, пока не кончились деньги.
И тогда Митька сразу же исчез, оставив Андрея одного, — подонок. Белопольский очнулся, не понимая, где он, как оказался в полутемном пенале. Потолок и стены находились на расстоянии вытянутой руки и давили на него, точно он находился в карцере. Рассеянный свет розовато сочился откуда-то из-за его голых ног, казавшихся матово-желтыми, стеариновыми, как у покойника. Когда глаза привыкли к полумраку, он разглядел кровать, на которой находился, — она занимала все пространство между стенами, — и огромную женщину, что распласталась с ним рядом. Ее дряблое тело возвышалось точно взбитая перина. Женщина спокойно и безмятежно похрапывала, посвистывала тихо, постанывала.
Сквозь, провалы в памяти всплывали какие-то разрозненные детали, какие-то лица, бессмысленные фразы, ничего не значащие слова. Улица, мощенная не то булыжником, не то каменными плитами, круто сбегающая с холма... Какая-то дикая драка, разъяренные матросы, и среди них один — бьющий ногой под дых...
Откуда-то сверху вдруг брызнула на Андрея теплая, едко пахнущая струя. Да, кто-то мочился на него. Он с омерзением оттолкнул женщину и откатился на самый край кровати, к стене. Но и там его нашла нескончаемая струя. Андрей вскочил, закричал хрипло, плохо подчиняющимся голосом:
— Эй, там!.. Вы! Вашу мать! — Будь у него револьвер, он разрядил бы весь барабан в потолок. Но револьвера не было. И бриджей не было. И френча. Выкрикивая ругательства и проклятья, он зашагал к спинке кровати по пружинящему матрацу, наступая на спящую женщину. И как был, в одном белье, выбежал, чтобы наказать обидчика... Если б он знал, что в той пустой клетушке, куда он вбежал разъяренный, желающий сокрушить все на своем пути, жила его сестра!.. Если б он застал ее в ту минуту! Или увидел нечто такое, что смогло напомнить о ней!.. Кто знает, как повернулась бы жизнь их? Но, увы, встреча Белопольских не произошла. Бог, вероятно, хотел, чтобы каждый из них испил свою чашу страданий — порознь и полностью... Андрей и не подумал о сестре: он думал о своей мести.
Вернувшись, Андрей неуверенными и суетливыми движениями стал нашаривать на полу свои вещи. Первым попался сапог, потом — рубаха, фуражка. Постепенно он собрал почти все, и только второй сапог долго не находился — он упал за высокую спинку. Схватив все в охапку, Белопольский толкнулся в дверь. Дверь распахнулась. Солнечный свет снова резко ударил в глаза — Андрей в одном белье оказался на улице, к счастью, в таком месте ее, где подобное появление человека никого не удивляло. На него никто просто не обратил внимания. Заскрипев зубами от гадливости и презрения к самому себе (эта привычка стала все чаще и чаще проявляться у него в моменты отрезвления), Андрей натянул бриджи, а потом — совершенно раздавленный — уселся на теплые уже от солнца плиты узкого тротуара и начал медленно и трудно натягивать сапоги, обливаясь потом и почему-то испытывая приступы тошноты и резкой колющей боли в низу живота.
Тут его и нашел Митька, появившийся невесть откуда, — свежий, напористый, улыбающийся.
— Жив, князька? — спросил он подобострастно. — Недурно мы гульнули! Есть ли планы на дальнейшую жизнь? — нарочно не замечая хмурого вида Белопольского, спросил Митька.
— Ни планов, ни денег, — сухо ответил Андрей. — Придется тебе другого компаньона искать.
— Зачем же?! Мы — боевые соратники, князька! Теперь моя очередь о тебе позаботиться и к денежному делу пристроить.
— К какому же? — вяло поинтересовался Андрей.
— Познакомлю с интересными людьми, расскажут, — загадочно ухмыльнулся Митька. И, уловив презрительную улыбку Андрея, добавил: — Нашего круга люди, князька. А пойдем мы с тобой в баню.
— В баню — это можно. Это хорошо, — повеселел Андрей. — Готов, кажется, кожу с себя содрать!
— И кожу сдерешь — не отмоешься, — многозначительно ухмыльнулся Митька. — Тут особая банька!
— Не говори загадками, скотина! — вспыхнул Андрей.
— Оставь свои манеры, князька. — Митькин голос прозвучал неожиданно твердо, трезво и с некоторой даже угрозой. — Ты не в Петербурге, ваше сиятельство.
— Ладно, веди, не обижайся. Устал я, — примирительно заметил Белопольский.
...Митька, к удивлению Андрея, нанял извозчика, и они, переехав Галатский мост, долго кружили по улицам. Потом шли пешком, и Андрей понял, что приятель его нарочно «водит», стараясь почему-то не дать запомнить дорогу к таинственной бане.
Они оказались в большом банном зале. Зал был почти пуст, лишь несколько человек спало на лавках, в углу четверо играли в карты, да офицер с револьвером и шашкой сидел возле широкой двери, ведущей в другое помещение, похоже — охранял дверь. Странно, в этой бане никто не мылся! Андрей с удивлением посмотрел на Митьку.
— Посиди, князька. Я — минуту! — и он исчез за дверью, не вызвав даже движения со стороны охранявшего ее офицера.
Происходящее все более занимало Андрея. Он двинулся следом за Митькой, приблизился и хотел было открыть дверь, но на пути воздвигся охранник. Лицо его отвердело, челюсть треугольником выдвинулась вперед. Прошу остановиться, — проговорил он с угрозой.
— Говорите: ваше сиятельство, — Андрей издевался и подчеркивал это.
— Я не могу пропустить вас, — охранник был тверд.
Неизвестно, чем кончилась бы их перепалка, — хмель еще бродил в голове Андрея, он был зол, издерган, опустошен, — но тут дверь распахнулась. Быстро вышел... тот полковник, по приказу которого избили Андрея на пароходе, и, отстранив плечом Белопольского, быстро двинулся через банный зал. За ним спешили еще двое. Секунду Андрей глядел им вслед оторопело, думая, что обознался. Но нет, это был именно тот полковник: могучий торс, лысый, блестящий череп. Андрей развернулся, точно лопнувшая пружина.
— А-аа! — крикнул он яростно. — Вы?! Вы толкнули меня, милостивый государь... Что? Не узнаете?
Лысый остановился, посмотрел с прищуром.
— Не имею чести-сс, — сказал равнодушно.
— Мы плыли на одном пароходе! По вашему приказу меня вышвырнули из каюты. Ну!
