— Да, — ответил Кирка. — Здорово стружка вьется. Вот деревянная стружка почему-то так не завивается, хоть сырую березу точишь.
— Зато деревянная стружка так не кусается, — сказал токарь и показал пальцем на ссадины на шее. — А ты что, можешь точить по дереву? — недоверчиво спросил он у Кирки.
— Может, — подтвердил я. — У нас даже станок есть, правда, старинный, педальный.
— А где научился?
— Отец столяром работал до войны, — сказал Кирка.
— Жив? — коротко спросил токарь.
Кирка только понурил голову.
— Да-а, — вздохнул токарь и достал папиросу. — А вот я и в Сталинграде был, и до Эльбы дошагал, а сын — в первые дни…
Мы помолчали. Потом токарь сказал:
— Ну, давайте знакомиться. Меня зовут Сергей Степанович. А вас?
— Меня — Кирилл, а его — Валентин, — ткнул в меня пальцем Кирка.
— А в каком вы классе?
— Седьмой кончаем, — ответил я.
— Ну и как отметки? — прищурился Сергей Степанович.
— Так, средние, — пожал я плечом.
— А что дальше будете делать? В техникум, в ФЗО или в восьмой класс?
Я не знал, что ответить, а рассказывать про летную спецшколу не хотелось, чего уж вспоминать о прошедшем. А Кирка так и сказал:
— Не знаем, — и добавил со вздохом: — Наверное, в восьмой класс придется.
— А что, неохота? — с улыбкой спросил Сергей Степанович.
— Да не-ет, — неуверенно протянул я.
— Вижу, что неохота. Семиклассники все считают себя учеными, почти как академики. Только потом, когда взрослеют, начинают понимать, что мало учились, — Сергей Степанович взял со столика кривой тонкий резец, оглядел его внимательно, вставил в держатель на станке, подложил под него плоскую металлическую пластиночку и стал закреплять болтами. Когда болты уперлись в тело резца и уже не вращались от усилия пальцев, он взял ключ с длинной рукояткой и, накинув его на квадратные головки болтов, затянул их. Потом, быстро взглянув на нас, вдруг сказал:
— А то идите ко мне в ученики. Будете через год токарями, а учиться можно и в вечерней школе. Паспорта уже есть?
— Еще нет, — сказал я. — Вот у него будет в августе, а у меня — в сентябре.
— Ну что, как раз сдадите экзамены за семилетку, отдохнете и с осени начнете. А? — Сергей Степанович шутливо смотрел на нас и, казалось, поддразнивал.
— Надо дома посоветоваться, — сказал Кирка.
— Конечно, конечно. Скажите матерям, что работа хорошая, чистая, — он усмехнулся. — И вообще, токарь — это основная профессия. Без токаря ни автомобиль, ни орудие не сделаешь. Вот, что это за деталь? — Сергей Степанович кивком головы указал на заготовку, зажатую в патроне станка.
Я посмотрел. Ровная, не очень толстая, гладко обточенная стальная палочка сантиметров пятнадцать длиной. И сказал:
— Валик, наверное, какой-то.
— Хо, правильно почти. Только валиком называют деталь покрупнее, а это — рессорный палец. Вот сейчас отрежу и прямо в дело пойдет, только канал еще под смазку надо просверлить. А без этого пальца автомобиль стоять будет. Да что палец, на этом станочке, если настоящий специалист, можно сделать все: мотоцикл, патефон и мясорубку. — Сергей Степанович ласково похлопал по серой крышке коробки станка. — Так что подумайте. А теперь топайте к своему Феде. Еще будете, так заходите. — Он включил станок и, отвернувшись от нас, склонился над деталью.
Федю мы разыскали в смотровой яме. Сдвинув до глаз красный женский берет, во многих местах запачканный мазутом, он подтягивал какие-то гайки под брюхом большого «студебеккера». Мы присели на корточки возле огромного, остро пахнущего горячей резиной заднего колеса грузовика и смотрели, как Федя стоит в смотровой яме, облицованной белыми плитками, в которых отражаются лампы в зарешеченных колпаках. Яма до краев была словно налита белым сверкающим светом, а мы сидели в тени, и все было хорошо видно. Федя, подняв лицо и руки, быстро заворачивал гайки, только мелькали маслянисто поблескивающие ключи в его темных руках, а комбинезон лоснился, как будто был сшит из хорошего черного хрома. И мне вдруг захотелось туда, в эту яму, наполненную белым светом, и стоять там — высокому, сильному, с веселыми и отчаянными глазами, — чтобы гаечные ключи мелькали в ловких, пропитанных смазкой руках. Мне так захотелось этого, как хотелось в войну хлеба. Я сидел на корточках на краю наполненной светом смотровой ямы, а внутри у меня ныло, почти как от голода. И Кирка сказал мне тихо:
— Давай слазаем туда.
И я кивнул ему, не отводя взгляда от Фединых рук и лица. И Федя в этот момент заметил нас, улыбнулся и помахал ключом, зажатым в кулаке. Я подлез под «студебеккер» и спрыгнул в яму, а за мной спрыгнул Кирка.
— Привет, мотоциклисты! — сказал Федя. — Свечу принесли?
— Принесли, — Кирка достал из кармана завернутую в газету свечу и протянул Феде. Он положил ключ на край ямы, взял свечу и сунул в карман комбинезона.
— Вот в свободное время зазор проверю на электродах и почищу. А после экзаменов верну — уговорились?
— Уговорились, — сказал я. Нисколько мне уже не было жаль, что целый месяц не придется кататься.
— А отверстие в цилиндре заглушили? — спросил Федя.
— Нет, а зачем?
— Как зачем? Вдруг туда попадет железка какая-нибудь. Потом заведете, и цилиндр накрылся. Там все размолотит. Придете домой и сразу плотно заткните тряпочкой, только сначала залейте граммов тридцать автола, пусть затянет стенки, чтобы ржавчиной не съело. Ясно?
— Ясно, — сказал я и спросил: — А что ты делаешь?
— Карданные болты подтягиваю. Правильнее — болты фланца кардана; карданный вал все время вращается, передает усилие от коробки на задний мост. Ну, гайки потихоньку отходят, хоть под ними и шайбы разжимные подложены. Поэтому нужно регулярно проверять болты и подтягивать, если нужно. А то где-нибудь на дороге кардан отлетит. Все понятно?
Я молча кивнул, потому что понял. В то время мы с Киркой уже прочли столько книг про автомобили и мотоциклы, что почти не путались в названиях разных частей и представляли себе, что такое кардан.
— Не вышел сегодня слесарь, а машину из-за пустяка не оставишь стоять. Вот подтяну и пошабашим.
— А на автомобиле ездить все-таки лучше, — сказал Кирка.
Мы знали, что Федя работает в гараже механиком, но считали шоферскую работу интереснее.
— Работать надо там, где ты нужнее, — ответил Федя.
— А трудно научиться ездить на автомобиле? — спросил я.
— Научиться ездить легко, а вот стать настоящим шофером трудно. Автомобиль ведь машина умная: по прямой — и за руль держать не надо, — сама пойдет. Так что привыкнуть втыкать скорости и вертеть баранку да на газ давить — это не трудно. А вот суметь проехать везде, где возможно и даже где невозможно, и еще при этом взять самый тяжелый груз — для этого нужно быть настоящим шофером, — Федя затянул последний болтик, и мы поднялись наверх. Поднимались по ступенькам в конце ямы: Федя шел последним и, щелкнув выключателем, погасил свет.
— Машина готова, можешь путевку подписать, — сказал он пожилому человеку, попавшемуся навстречу.
— Спасибо, выручил, — ответил человек и спросил с улыбкой: — А это что за помощники?
— Это моя бригада, — ответил Федя серьезно. — Вот научатся слесарить, а через год-два и за руль сядут.
— Хорошо, — сказал человек, — нам смена нужна. Машины будут новые, и шоферы нужны молодые, — он поправил очки, кивнул на прощание головой и пошел в глубь гаража.
— Вот этот человек всю блокаду возил через Ладогу грузы, подо льдом побывал, а однажды с осколком в плече, весь в крови, привел машину в Ваганово, — сказал Федя, и обычная улыбка сбежала с его лица.
Мы обернулись, чтобы еще раз увидеть пожилого шофера, но он уже скрылся за машинами.
— Обождите на улице, я умоюсь, переоденусь и пройдемся немного, — велел Федя.
И мы с Киркой вышли со двора гаража и стояли у ворот.
— Тебе какие больше нравятся, грузовые или легковушки?
— Мне все машины нравятся, — горячо отозвался Кирка и добавил мечтательно: — Эх, научиться бы ездить.
А потом шли втроем по вечерним улицам — мы по бокам, а Федя в середине. Шли не спеша, как взрослые, и разговаривали. Когда пересекли нашу улицу, где-то сбоку мелькнуло и проплыло удивленное с вытаращенными глазами лицо Вовки Земскова, но я даже не поздоровался с ним, скользнул так взглядом, будто по пустому месту.
Время экзаменов подошло как-то неожиданно, хотя мы с Киркой ждали его, готовились, но все равно первый экзамен — изложение — застал нас как бы врасплох. Потому что несколько дней назад кончились занятия, и за эти дни, наполненные суматошной зубрежкой, подтягиванием хвостов, мы как-то немного ошалели и уже не соображали, что готовимся к экзаменам — подготовка стала самоцелью. К изложению мы не готовились, знали, что напишем и так, а вот на физику, алгебру и особенно геометрию нажимали. А всего нам предстояло сдать одиннадцать экзаменов, но опыт у нас уже был, потому что, начиная с четвертого класса, мы каждый год сдавали по четыре — пять экзаменов.
