Честно говоря, насчет “вхождения” я не очень понял, что именно имеется в виду. Ладно, думаю, это еще прояснится по ходу новых признаний. И вот, представь себе, последняя встреча с Катей на Васильевском вместо привычного взбадривания принесла мне только энергетический убыток и чувство какого-то глобального сожаления. Вдруг заметил я, что у нее, кроме глаз, имеется еще и тело женское, которое пахнет не только свежестью и молодостью, но и ответственностью. Это пашня, требующая плуга, работы, а не прогулок по ней. А какой сейчас из меня пахарь! И она это в момент почувствовала. Мы на достаточно отвлеченные темы говорили, а у нее к концу глаза повлажнели, и ушла она неожиданно, когда меня кто-то отвлек. Обычно ведь ждала, чтобы прогуляться вместе.
Да о чем я говорю… Катя Катей, у нее своя юная жизнь. А вот в наш дом вошла новая грусть. Сначала-то мои путешествия, как мне показалось, на пользу пошли, веселее у нас сделалось. Бета говорит: “Ну вот видишь: надо выбираться куда-то. Не обязательно в Париж или Рим, ближайшие областные центры тоже годятся для того, чтобы внутренне обновиться. На тебя теперь даже посмотреть приятно, на настоящего мужчину стал похож”.
А потом вдруг — обвал энергетический, причем у нас обоих одновременно.
В чем я абсолютно уверен: Бета мне прямого вопроса никогда не задаст. И себе не задаст, не станет строить догадок. Но женщина ведь столько всего переживает на подсознательном уровне…
Вчера снится мне, что Беатриса домой вечером не вернулась и я ее отправился искать. Всю Фонтанку прошел, на Невский свернул. Прохожие на меня смотрят сочувственно, а один говорит: “На Дворцовой надо искать, на Дворцовой”. Прихожу на площадь, там уйма народу, но, конечно, нет ее в толпе…
…Открываю глаза, а ее нет рядом. Холодею, вскакиваю с постели, иду в кабинет, где сидит она за столом над бумагами своими, сделав из ладошек подставку и подбородочек в нее уперев.
— Ну что ты, Беточка? — Обнимаю ее, сердце заходится.
А она как бы оправдываясь:
— Ничего, ничего. Заблудилась я в небе — что делать?
Господи, да она же профессиональная мученица! Страдание избрала в качестве основной работы. Ведь что такое философией заниматься? Для большинства это значит повторять идеи других, авторитетных философов, составлять букеты из Канта, Спинозы и Фуко какого-нибудь. А Беатриса сама своими ножками в небо ходит, высматривает, как мир устроен, и объясняет по-своему. И лишь несколько человек в этом до сих пор необъясненном мире могут воспринять ее идеи. Как же там холодно, в ее космосе! Когда вместо скафандра на нежном тельце только ночная рубашка с кружевом на груди…
А я что делаю? Это ведь смертельно опасно — последнее тепло из дома нашего выпускать, выносить! Ну и, конечно, не в том проблема — удастся или не удастся что-то там утаить… Меня вот какие страшные догадки посещают: неужели за мои нечаянные радости, за те свежие ощущения, что я недавно испытал, я расплачиваюсь теперь муками Беты? Да нет же, когда я из Пскова вернулся, она так радостно меня встретила, и потом полная гармония царила в доме нашем. Может быть, все-таки причина в непомерном для женщины умственном напряжении да еще в непонимании завистливых коллег?
На этот вопрос мне никто никогда не ответит. Это мужчина может рассуждать по принципу раздельности: на службе у меня сейчас не ладится, зато какую бабу я недавно… А женщина живет всем сразу: работа, семья, материнство, дружбы и флирты — у нее все связано, сплетено в тугую косичку, и напряжение чувств проходит не по отдельным нитям, а по всему жгуту. Когда женщина счастлива, мужчина от нее заражается, заряжается всем этим цельным, толстеньким и разноцветным сплетением. Но в тяжелые минуты судьба вас, бедняжек, бьет куда попало тем же самым тугим жгутом. Как защитить вас, как заслонить от этой стервы?
…Я тогда попробовал тобой успокоиться, воспоминаниями. Нет, совсем не эротическими — это было бы кощунственно. Я вспомнил утро, кремль ваш новгородский. Встречаемся мы с тобой у памятника тысячелетию России, чтобы пойти к пристани и прокатиться на пароходике. И ты мне пальчик забинтованный показываешь. После чего следует долгий, с массой подробностей рассказ о твоем песике, той-терьере по национальности.
— Вчера играю с ним, как обычно, и палец ему в пасть кладу. А он его потихоньку посасывает и вдруг — раз! — прокалывает зубами. Я даже вскрикнула, а он так хитренько на меня взглянул, отчетливо мне глазками-бусинками говоря: “Это тебе, сучка, за твои блядки”. Очевидно, тонкое собачье обоняние уловило присутствие на мне частиц постороннего мужчины. Ну что с ним сделаешь? Если бы это был бульдог или боксер, его полагалось бы за это поводком отстегать. А такого малютку даже не пошлепаешь. Обиделась я на него — смертельно. Буду игнорировать мерзавца до тех пор, пока он слезами не умоется…
Припомнил этот монолог, улыбнулся — и проспал довольно невозмутимо до половины девятого. Спокойствие мое и Беатрисе передается, она за завтраком ненатужно дурачится, улыбается не только губами, но и глазами. Знаешь, что такое настоящая женщина? Это такое существо, в котором грусть и радость ритмически чередуются где-то в глубине, без связи с внешней жизнью. То есть радуется она не потому, что хорошо покушала, или хорошо с мужчиной расслабилась, или купила удачно шмотку-бирюльку. Нет, это внутри у нее свет рождается, и она его начинает излучать. И так же природно, естественно грусть на нее находит — как закат вечерний. Большая удача — хотя бы одну такую женщину-природу встретить, а уж целых две на одного мужика — это явный перебор.
Едва Бета за порог, как наша тихая квартира оглашается настойчивым непрерывным звонком. Только из Новгорода может идти такой пронзительный, требовательный звук. Иду-иду. Усаживаюсь уютно у телефона, собираюсь осведомиться насчет твоих сложных отношений с ревнивым песиком, а ты — прямым текстом, без предисловий:
— Не могу без тебя. Мне руки твои нужны, твои губы. Я совершенно сумасшедшая: то плачу, то смеюсь, про все забываю. Один мой школьный друг, психиатр, посмотрел на меня и говорит: “Твоя болезнь лечится немедленным посещением места, где собака зарыта”. Ну, я ему сказала где. Он говорит: давай на машине свезу тебя туда, заодно навещу своих. В общем, завтра где-то между десятью и одиннадцатью буду у своей подруги. Запиши номер…
До сих пор мне не приходилось врать Беатрисе. А тут… Суббота ведь завтра…
Накануне вечером Бета начинает со мной советоваться по поводу семинара в Выборге, который именно в субботу имеет быть: да, сама жизнь подыгрывает не морали и нравственности, а…
— Мне невыносимо больно находиться в этой среде. — Бета сетует. — Но не приходить туда — значит сдаться, признать свое поражение.
— Если они добиваются, чтобы ты ушла с философского небосвода, не стоит им облегчать задачу.
— Как ты все понимаешь! Жаль, что не могу взять тебя с собой. Я уверена, что ты со мной готов хоть в пекло, но принуждать тебя слушать их доклады… Нет, я не садистка все-таки. Поприсутствую завтра до вечера, а на второй день оставаться не стану. В общем, еду.
Первый раз я дал Беатрисе совет, исходя не только из ее интересов.
15. ДЕНЬ И НОЧЬ
— Юрок, давай лучше вечером. Если я грустная вернусь, ты меня утешишь. А если развеселюсь, то и тебе от моего куража перепадет. Ладно?
Касаюсь губами двух любимых симметрично расположенных точек и отпускаю Бету — мыться, собираться. С ней малейшая неискренность не проходит: тщетной оказывается моя попытка успокоить в себе самца на день вперед, а потом поиграть с новгородской гостьей в нравственные устои.
Через пару часов, посадив Беатрису в поезд, звоню с Финляндского вокзала твоей подруге. Она почему-то тебя к телефону не зовет, а почти официально приглашает: “Мы ждем вас к двенадцати”. Почему “мы”? Да не надо мне объяснять, как добраться до Съезжинской. Сказали бы лучше, что за встреча такая планируется с участием третьих лиц. Ладно, придется туда пешком двигаться, чтобы время до двенадцати как-то занять.
Места все более чем знакомые. Кого только я не навещал в Военно-медицинской академии! В советское время очень модно там было оперироваться. Вот гостиница “Ленинград”, которую все еще трудно назвать “Санкт-Петербургом”. Когда, в каком году охватил ее огонь всепожирающий? Марина Влади из окошка умело прыгнула на пожарную лестницу. А Высоцкого при ней тогда не было, он уже в раю проживал. Самостоятельная женщина.
Что только в голову не лезет! Уже и с корабликом на том берегу готов разговаривать: что тебе снится, крейсер “Аврора”?
