Но — лишь на миг.
— Пойдёшь ко мне?
Он шевельнулся и спросил вкрадчиво, развернув голос широко-полостным веером, чтобы услышали все:
— Капитаном?..
Такого не прощают. Даже живой легенде.
Она больше не сомневалась.
— Покажи руку. Левую, у локтя. — и, напрягая Голос, — Покажи руку. НУ?!
Надо же как-то ставить их на место, молодых и зарвавшихся до полного беспредела.
Эльвель улыбнулся — сладко так и нагло, как лишь он один умел. Крутанулся вокруг вбок-ветки, не меняя позы и удерживаясь лишь пальцами ног. На секунду показалось — сорвётся, длинный плащ самым краешком почти задел её по лицу.
Не сорвался.
Завис вниз головой в прежней позе, не шевельнув ни одним лишним мускулом и даже не перестав улыбаться.
И, продолжая улыбаться, вежливо проинформировал, куда именно и каким образом может Эйни-ю затолкать себе свои требования.
Тихо, внятно и очень-очень подробно, не забыв поигрывать веерными обертонами, чтобы слышали все.
Они были в восторге, молодые и наглые, даже Рентури что-то орал, хватая за плечи то одного, то другого. И в голосах их уже слышались нехорошие нотки. Предвкушающие такие.
Она слышала — глухой услышит, не дурак если! — но испугаться так и не смогла. Слишком велика была растерянность.
— Я же предупреждал тебя вчера… — Он смотрел в сторону. И в голосе — ни торжества, ни злорадства. Только усталость. Добавил зачем-то:
— И сегодня просил… А теперь я — пас…
— Выбравший долю керса сознательно сам выбирает правила, штрафник не обязан… — она улыбнулась криво. Это было уже на грани просьбы. И далеко за гранью того, на что она считала себя неспособной ещё сегодня вечером. Страх — хороший учитель.
Он засмеялся.
— Сыграй я сейчас за тебя — и ты же первая потом будешь кричать, что вчера я всё-таки проиграл. Что, не будешь?.. Вот то-то и оно…
Смех его был невесёлым. Она молчала, глядя в упор. Он понял вопрос, который она так и не осмелилась задать. Дёрнул рукой. Ответил встречным:
— А разве это имеет значение?..
Засмеялся.
Его плащ хранил запахи полдня, солнца и ветра. И ещё чего-то такого, чему трудно подобрать название, только горечью сводит горло…
Стенд. Верхний уровень
Рентури
День догорал, славный пасмурный день, так и манивший к романическим прогулкам на грани ветра. На вышесреднем уже началась привычная вечерняя суета — запасные всегда просыпаются засветло и начинают всячески суетиться, повышенную активность демонстрируют в надежде запасными быть перестать. Для кадровых слишком рано, а самые нижние вообще встают не раньше полуночи.
Самое время порядочному орсу-штрафнику отправляться баиньки. А уж если он к тому же еще и злостный нарушитель в ранге керса…
— Вот ты где!
Рентури сцепил несколько вбок-веток в примитивном подобии сейта, развалился вальяжно, покачался. Перевернулся на живот.
— Почему ты ушёл? У тебя же было право первой крови!
То, что Эльвель сидел, свернувшись в клубок, ещё ничего не значило — он почти всегда так сидел, спина Для-Песни-Рождённого не способна выпрямляться до конца, она не для этого предназначена, и кто же виноват, что не вышло?
Но вот то, что при этих словах Эльвеля передёрнуло, значить могло многое.
В том числе и…
Рентури пригляделся внимательнее и со свистом втянул воздух сквозь зубы. Вечер вступал в свои права и было уже не настолько светло, чтобы не увидеть на левой руке Эльвеля, чуть повыше вириссы, свежий порез. Узкий двойной характерный такой порез, который ни с чем невозможно спутать.
След укуса.
Свеженький совсем.
— Что же ты молчал?!!
Эльвель лизнул руку, глядя куда-то вдаль. Шевельнул ухом.
— А что об этом — петь, что ли?..
Где-то внизу рль выводила первые жалобные такты. Рентури показалось, что он узнал мелодию.
— Конечно! Почему бы и не спеть о том, как Великий Эльвель обрывает поводок самой Эйни-ю? Была бы славная песня. Для усиления эффекта Эйни-ю можно сделать Арбитром…
— Брось. Не было никакого поводка.
Глаза Рентури сузились.
— И — давно?
— Что — давно?
— Давно у тебя… не бывает поводков?
Эльвель повернул голову. Глаза его были тёмно-серыми, почти чёрными, голос ровен и сух:
— Ты на что-то намекаешь, троекратный орс Рентури, удалённый из команды отца?
Он не оскорблял — просто обращался, как положено. Мог бы, кстати, и про безбуквенность добавить, и про неизвестную мать, в официоз и это входило…
Не добавил.
— Тебе показалось.
Рентури примирительно запрокинул голову.
В конце концов — зачем пытаться быть крылатее аврика? Глупо терять настоящих друзей из-за такой ерунды…
Базовая. Бар «Триникси». Экран
Крохотная фигурка висела между небом и асфальтом в ореоле бегущих по разлаженному экрану радужных полос, хрустела конфетами и рассуждала о предназначении Божественной Зои.
Экран был большим, но старым, сменить бы, да вечно не хватает времени — в обоих смыслах этого слова. Бармен закончил протирать грязной тряпкой грязную стойку, оглядел полупустое помещение, презрительно сощурился.
Так, ничего особенного, шваль помоечная. На таких много не заработаешь, но, как говорится — минутка век бережёт. Нормальный народ подтянется попозже, когда кончится смена в порту, а пока…
Зевнув, он выключил экран. Кинул тряпку на поднос. Обернулся.
Вздрогнул, наткнувшись на прозрачный холодный взгляд очень светлых глаз из-под натянутой на самые брови вязаной шапочки.
— Включи.
Оценил с профессиональной мгновенностью сильный загар и эту самую шапочку, в меру грязную и надвинутую почти что до самых глаз, чтобы уж наверняка закрыть виски. Ага, понятно… Тонкие пальцы с прозрачными ногтями, сведённые в точку зрачки. Тоже понятно.
Пожал плечами, щёлкнул пультом.
Что он — законченный идиот, чтобы возражать явной отшибистке, да к тому же — из бывших?!..
Стенд. Верхне-надверхний уровень
Эльвель
В чем же была ошибка?
Ошибиться в трактовке он не мог, просьба была слишком уместной для простого совпадения, да и оформлена по всем правилам. Ну, почти по всем, нельзя же всерьёз ожидать от скиу соблюдения абсолютно всех тонкостей, но суть-то была оформлена чётко.
Но тогда — почему?..
Время было настолько позднее, что кое-кто на среднем уровне мог бы счесть его и ранним, солнце давно перевалило зенит и здесь, на самом верху, отделённое лишь невесомым кружевом тонких веток, давило на плечи почти физически. Защитная зеркальная маска отсекала большую часть спектра и позволяла видеть почти как ночью, но придавала окружающему странный оттенок, что-то среднее между яростью и страхом. На защитные маски идут боковые пластины перелинявших линкерлей, предпочтительнее не раньше пятой-шестой линьки, когда пластинки эти вырастают по максимуму, выравниваются и почти не искажают изображения. Ну разве что самую чуть окрашивая его в приятные тона любви и довольства. Не желая даже тут подчиняться правилам, Эльвель долго искал среди новорождённых линкерлей достаточно крупного, а потом хорошо его раскормил, чтобы сброшенных им при первой же линьке пластинок хватило на маску.
Хватило вполне.
Позже многие из сокомандников пытались, но у них, конечно же, ничего не вышло — ведь у них не было крови Для-Песни-Рождённого, а без неё даже самого крупного линкерля невозможно вырастить до нужного размера. Так что маски второй или даже третьей линьки сейчас у всех поголовно, а вот первой — только у него. Сомнительная, если разобраться, привилегия — глядеть на мир словно через агрессивную красно-оранжевую дымку. Но всё лучше, чем видеть его сквозь золотисто-зелёную, счастливую до тошноты.
Не так раздражает.
Эльвель устроился на отшибе, как обычно, никто не возражал и не пытался втянуть в общую малую игру, кажется — с едой, да, конечно же, как же с едой-то и не поиграть? Он почти лежал в удобной развилке, свернувшись и отгородившись от всех тем, что пристроил на коленях бродячего стинкля, накормил как следует, а теперь легонько перебирал его спинные иглы, создавая незамысловатую мелодию. Стинкль, хоть и ничейный, но оказался довольно чистым и звучал на удивление хорошо, а сокомандники давно приучены воспринимать такую позу как чёткий знак: капитана не трогать! Капитан песню творит.
Но сейчас мысли Эльвеля были далеки от песнетворчества.
В чём же он ошибся?
Они ведь были по-своему честны, эти чужачки, затянутые в боль и прозванные двуногими скиу. Зря, кстати, прозванные. Они заранее предупреждали любого, кто имеет глаза, они не прятали своих намерений — да они в эти намерения буквально завёрнуты были! А ещё они не опускали подбородка ниже пяток, как некоторые — мы, мол, все из себя, а вы кто такие? — и играли с любым желающим.