В период ускоренной подготовки к запуску ни Гагарину, ни Волкову было некогда вникать в научные, а тем более выходящие за эти пределы тонкости. Однако во время перелета к Луне они обязывались ознакомиться с записанными на засекреченную магнитофонную пленку выдержками из дискуссии светил астрофизики. Вот это они иногда и делали. Может быть, с физиологической точки зрения им более подходило бы поспать, однако на борту «Зонда» находились не какие-нибудь полудохлые солдаты-стройбатчики, которые где сели, там и погрузились в нирвану. Здесь наличествовал срез верхней иерархической ступени генетической и интеллектуальной пирамиды русского этноса. Так что, прослушивая запись, они не спали не только потому, что это не положено, а еще и потому, что им было до ужаса интересно. Они считали, что им повезло, повезло так, как не везло никому из людей за все предыдущие века. Наверное, они были правы.
– И все-таки, Иосиф Самуилович, что это может быть? – запрашивал академик Зельдович своего младшего по научному званию коллегу.
– Мы ведь это уже обсуждали, Яков Борисович. Причем не один раз, – веселым молодым голосом ответствовал член-корреспондент Академии наук СССР. – К тому же вас, как человека, давно допущенного к секретам закрытых институтских КБ и попривыкшего к тайнам, больше интересует практическая сторона дела. Ведь так? Сколько там киловатт-мегаватт или, быть может, килотонн?
– Ну, Иосиф Самуилович, – брюзжа защищался академик, – вы уж нас тут, в «ящиках», считаете совсем уже роботами. Ничто человеческое нам не чуждо. И здесь люди интересуются, есть ли жизнь на Марсе, а не только разрабатывают ракеты для того, чтоб на этом самом Марсе зацвели яблони. К тому же, Иосиф Самуилович, я сам в этих секретах только от случая к случаю. А так, вообще, как и вы, больше чистой наукой.
– Яков Борисович, помнится раньше, в молодые годы, мы с вами несколько раз пересекались. Вы тогда были как-то проще, – подначивал Шкловский.
– Вы к чему клоните? – с подозрением спрашивал Зельдович.
– К тому, что академическое звание на вас сильно влияет. Уж не знаю, правда, в лучшую или худшую сторону.
– Так, Иосиф Самуилович, – внезапно повеселел академик и, наверное, улыбнулся (никто из слушателей не мог знать точно, ибо у них был не видео-, а обычный магнитофон марки «Грюндиг»). – Так, так. Вижу зависть к «генеральским погонам». Вот уж не думал. Оказывается, за вашей тягой к «чистым» знаниям и увлечениями тоже проглядывается присущее человеку от природы чувство!
– Ну, естественно, Яков Борисович. Какой солдат не носит в ранце маршальский жезл. Святая мечта любого заведующего лабораторией – подмять под себя весь институт, а лучше даже несколько, – Шкловский хохотнул. – Самое интересное, что этот самый заведующий думает впоследствии использовать все доступные мощности в пользу именно проблем, поставленных перед его лабораторией сейчас.
– Это уж точно, Иосиф Самуилович. Неведомо ему, что, когда на плечи «повесят» НИИ, проблемы его родимой лаборатории завалятся грудой таких дел, что, дай бог, не придется забирать у коллег последние фонды.
– Правильно, Яков Борисович, – невидимо для слушателей кивал головой член-корреспондент Академии наук. – Именно поэтому меня все-таки не особо волнуют академические звезды.
– Неужели в науке водятся столь прозорливые молодые люди? – с наигранным удивлением говорил Зельдович. Оба засмеялись, ибо даже Шкловскому уже пропикало пятьдесят пять. – Но ладно, Иосиф Самуилович, я вообще хотел спросить не об этом. Страна посадила нас с вами здесь дискуссировать, но ведь совсем не на тему здорового и нездорового карьеризма в науке, так? Не за это мы кормимся из распределителя Академии наук СССР.
– Хорошо, хорошо, Яков Борисович. Я на лопатках. В чем наш вопрос сейчас?
– Что нащупали луноходы в этом кратере? – чувствовалось по голосу, что академик Зельдович стал окончательно серьезен.
– Как мы можем судить при сегодняшнем недостатке данных, Яков Борисович? До получения Аномалии в руки, то есть до попадания ее под скальпель экспериментатора, все наши предположения – пустые. Единственное, что мы знаем, – это то, что эта штуковина компактна и весьма агрессивна по отношению к технике. В том плане, что дурно на нее влияет.
– Ладно, Иосиф Самуилович, – перебил Зельдович. – Если еще конкретнее, то меня – и не только меня, разумеется, – интересует, какого происхождения эта Аномалия. Вы специалист по очень общим проблемам. Может ли Аномалия иметь отношение к разуму? То есть быть искусственным объектом?
– Как я уже сказал, сейчас, Яков Борисович, можно предполагать что душе угодно.
– Есть ли какие-то критерии, которые позволят надежно отличить искусственный объект от естественного?
– Даже если отбросить сомнения и предположить, что этот объект кем-то задуман и создан, таких критериев нет. В ближайшем окружении Солнца не обнаружено никаких намеков на технологические цивилизации. Вообще-то пока они не найдены и на больших расстояниях. Откуда здесь, ну в смысле на Луне, может появиться продукт чьей-то, превосходящей нашу технологии?
– Мне-то откуда знать, Иосиф Самуилович? – удивился академик Зельдович.
– Взяться ему неоткуда, – попытался подвести итог член-корреспондент.
– При чем здесь «неоткуда»? Он уже есть. Может, это что-то сходное с нашими спутниками. Летел куда-то по своим делам и даже не собирался посещать эту окраину галактики. Отклонился от маршрута, попал на нашу Луну.
– Чистая фантастика, – невидимо для слушателей поморщился Шкловский. – Ну пусть так. Пойдем по этому пути. Пусть это случилось миллионы лет назад. Корабль разбился, может, он-то и вырыл кратер Лемонье. Продолжать в этом же духе, Яков Борисович?
– Да, почему бы нет. Смелее, Иосиф Самуилович.
– Хорошо, корабль взорвался. Однако энергетический источник уцелел. Его остатки сохранились до нашего времени. И, как я понимаю, вопрос стоит так: можем ли мы надежно отличить этот сохраненный фрагмент от природной субстанции?
– Верно. И?..
– Думаю, не сможем. Мы ведь не способны даже представить, каких вершин способна достичь развивающаяся технологическая цивилизация за тысячу лет. Тем более за несколько тысяч, и уж тем паче за миллионы.
– Почему не миллиарды?
– Еще лучше, Яков Борисович, – хмыкнул Шкловский. – Ну пусть все так. Тем более. Цивилизация, так далеко обогнавшая нас, по самым скромным критериям, способна на очень многое. Но если не брать на себя такое предположение, как достижение ими уровня, при котором они способны менять законы природы, то тогда они должны им следовать. Так вот, какую-нибудь пирамиду Хеопса можно отличить от природного образования по внешнему виду. Однако если уйти в структуру, то…
– Что?
– Атомы и электроны пирамиды ничем не отличаются от природных, правильно? Хотя сейчас припомнилось… Как-то у Лема, в совершенно детской книжечке «Кибериада», я читал, что один робот-изобретатель ставил клеймо на каждом атоме, так что…
– Когда эта штуковина попадет к нам в руки – проверим, – почти серьезно предложил Зельдович.
– И, кстати, о пирамидах, – добавил член-корреспондент. – Конечно, мы считаем их искусственными объектами. Но вот что бы случилось, если бы они равномерно покрывали целый материк?
– Это вы к чему, Иосиф Самуилович?
– К тому, что искусственная звезда, думаю, будет не сильно отличаться от естественной. Если только тот, кто ее делал, не оставил об этом какую-нибудь метку. К примеру, добавил в нее искусственный элемент – допустим, технеций. Либо сделал еще что-нибудь в этом роде.
– Ну, слава богу, в нашем случае Аномалия единственная.
– Черные дыры, возможно, тоже редки. Но мы не сможем отличить искусственную – если, конечно, принципиально их можно создавать – от обыкновенной.
– Значит, Иосиф Самуилович, вы уверены, что касательно Аномалии мы не сможем понять о ее происхождении ничего?
– Да, Яков Борисович, я в этом уверен. Исключение – если на ней оставлены специальные метки, нечто в виде послания. Но данное предположение сильно попахивает развлекательной литературой, о которой мы тут упоминали. Вы случайно, будучи в загранкомандировках, не смотрели новый нашумевший фильм «Космическая одиссея 2001 года»?
– Нет, я несколько лет «невыездной» – занят всякой технической всячиной. Но я о нем читал. Так что ведаю, о чем речь.
– Ну, тогда в завершение. Для нас – людей – не имеет никакого значения природа происхождения Аномалии. Естественно, если не брать во внимание чисто мировоззренческие вопросы. Произошла она из акта «творения» или как-то иначе, для нашей науки это все едино будет великолепный подарок. Мы сможем понять что-то новое об окружающем мире. Это для меня, пожалуй, самое главное.
