Но время злопамятно. Оно не любит тех, кто заставляет его ускорять темп. И оно должно питать эту неспланированную эволюционную трату, должно высасывать откуда-то энергию, насыщающую этот разворот в сверкающие алюминием и титаном перспективы. Сейчас оно высасывало энергию из него. Ну что ж, он был рад послужить топливом для нового броска. Он очень надеялся, что отсосанной у него жизни хватит надолго. Единственное, чего он хотел, – дождаться возвращения…
Да нет, даже не возвращения. Цветы, ковровые дорожки – такое он уже наблюдал не раз. Всегда, кстати, не в натуре, а в черно-белом мире телевизора. Когда-то в маленьком экране, с большой, заполненной водой колбой впереди, для растягивания изображения вширь. Сейчас – в нормальной громаде «Рекорда»…
Так вот, даже не возвращения. Того мига, когда его любимец Юра сядет на поверхность Луны и ляпнет – снова ляпнет – какой-нибудь экспромт типа своего «Поехали!». Только бы выдержало сердце. Старый человек в кресле очень надеялся, что надорванный кровяной насос, спрятанный под реберным каркасом, не подведет, продержится еще какое-то время. Совсем малое время. Он был благодарен судьбе за подброшенную на пути первого «Ходока» Аномалию. Конечно, он был благодарен и экипажу «Лунохода-2». Он не мог выразить им благодарность устно и даже письменно. Он считался для них тенью, ушедшей за горизонт тенью, одним из тех, кто участвовал в разработке волшебной лунной машины. Ну что ж, и без его благодарностей они выполнили задачу на ура.
Теперь вся надежда была на Юру. На него и на его напарника. Еще он был благодарен бывшему соратнику и бывшему конкуренту Владимиру Челомею. Это он смог разработать удивительную боевую станцию, сумевшую остановить американцев. Ведь тот, кто сидел в кресле у стола, когда-то пропагандировал освоение космоса в мирных целях. Но долгое, слишком долгое сотрудничество – да что там сотрудничество, подчинение генералам – наложило свой отпечаток на жизнь. Если бы не военное противостояние…
Еще неизвестно, когда бы дело дошло до космоса! И на маме-Земле имелось видимо-невидимо дел. Но эта наземная суета действовала заодно с предательским временем. Она отсасывала средства. Тормозила вращение спиц прогресса и, как следствие, начинала отбирать пространство. Так она отсосала Марс. Хапнула назад миллионы рублей, направленные группе Феоктистова на плановую разработку экспедиции к Красной планете. Также она едва не успела отсосать Луну. Если бы «Луноход-1» прошел чуть в стороне от Аномалии…
Не хотелось об этом думать.
Теперь ставка была на Юру. Если он доберется и захватит для Родины этот подарок судьбы… Совершенно неизвестно, что это может быть. Возможно, инопланетный зонд! Пусть и бесполезный в хозяйственной практике, но зато доказывающий реальность иной разумной жизни. Что это даст? Ба! В максимуме – полный крах политике противостояния систем. Конец «холодной войны». Ибо для чего она? Для дележа? Но какой смысл делить эту маленькую колыбельку цивилизации, когда откроются возможности войти в какое-нибудь галактическое Великое Кольцо?
«Жуть! Куда меня понесло, – размышлял грузный, тяжело дышащий человек. – Уж до организации трансгалактических перелетов не дотянуть точно. Фильтры, насосы, капиллярные трубопроводы внутри – все на грани разрывов, на последнем издыхании. Есть задача дотянуть только до плановой мягкой посадки – прилунения. И тогда можно будет сказать судьбе окончательное спасибо. Судьбе… Ну и врачам, конечно. И этим, что обхаживают сейчас, и тем, что сотворили имитацию смерти тогда.
Потом торжественные похороны. Прр! Это мы уже проходили!»
Глава 14
Проект
Надо сказать, несмотря на саму дерзновенность проекта полета к Луне, теперь, через два года после того, как башмаки американцев потоптались по спутнику, осуществляемая сейчас акция выглядела сравнительно блекло. Даже в самом проекте не ощущались размах и те годы подготовки, которые были на него затрачены. И в какой-то мере это соответствовало истине. В решении данной проблемы обе сверхдержавы как бы поменялись ролями. И эта смена позиций произошла менее чем за десять лет. Когда-то американская программа вывода человека в космос выглядела пародированием советской: их космическая капсула «Меркурий» являлась смешным аквариумным подобием русского «Востока». Даже по весу – важнейшей характеристике носителя – отличие было более чем вдвое. Еще хуже смотрелись показатели времени нахождения на орбите – десятикратная разница. А каким комизмом выглядели первые полеты? Вначале Шепард, а потом Грисс прокатились ракетой «Редстоун» на несчастные сто девяносто километров в высоту. Разумеется, они испытали состояние невесомости, но всего пять минут (!) – немногим дольше, чем любой пилот истребителя, выпадающий в пикирование. Так что, несмотря на весь пропагандистский трезвон, все понимали: программа «Меркурий» – это попытка сесть на хвост, забелить славу русских, хотя бы попытаться размазать ее равномерно по обоим участникам космической гонки. И вот все волшебно, а может, предначертанно, переменилось.
Осуществляемый сейчас советский полет к Луне, в случае снятия с него завесы секретности, выглядел бы ремесленным аналогом уверенной лунной поступи американцев. И, что обидно, во многом это являлось правдой. Сама концепция подхода проистекала из задачи опередить конкурента во что бы то ни стало. Так еще и одновременно со столь неподъемной задачей требовалось сделать это с минимально возможными затратами. Разумеется, последнее ограничение проистекало не от хорошей жизни, но что можно было поделать?
Советский проект проигрывал даже в мелочах. Конечно, мелочами это смотрелось со стороны – тем, кто был вынужден ощущать все прелести доведенной до реальности разработки на себе, так совсем не казалось. Особенно сейчас, в далеком космосе, а не в страхующей от окончательной беды тренажерной отработке. Одна из «мелочей» заключалась, например, в том, что космонавт, назначенный лунопроходцем, вынужден был попадать в посадочный модуль не напрямую, из корабля в корабль, а через открытый космос. Он должен был вначале перейти в надувную шлюзовую камеру, отсидеть там какое-то время, вплоть до нескольких часов, в целях осторожного привыкания к плавно снижающемуся давлению, потом распахнуть люк и, двигаясь вдоль борта «Зонда-9», аккуратно перебраться в посадочную капсулу, с легкой руки незабвенного Сергея Павловича Королева обозванную когда-то «Кузнечиком». Понятно, что переход космонавт обязался совершать в скафандре, который не должен был снимать до самого возвращения назад, в объятия скучающего на орбите напарника. Универсальный вакуумный костюм, рассчитанный не только на вакуум, но и на «гуляние» по «пыльным тропинкам» Луны, становился его добавочной кожей на много-много часов. Ни на секунду не снимая его, космонавт обязан был работать, спать, есть и справлять естественные нужды. Толстыми, не проницаемыми для холода и большинства излучений перчатками он должен с одинаковой элегантностью грести лопатой в контейнеры инопланетный грунт и манипулировать кнопками и рычагами управления посадочной капсулы. (Достаточно разноплановые занятия, между прочим.) Но над костюмом долго думали инженеры, а механики-практики экспериментировали с кучей материалов, пока выработали относительно устраивающее всех решение. Так что перчатки внушали доверие, как и все остальные детали советского скафандра.
Несколько усложненной казалась система терморегуляции. Можно сказать, она состояла из двух запараллеленных систем. Одна, более простая, предназначалась для использования внутри «Кузнечика», когда космонавт являлся пилотом и пассажиром, другая – в условиях «прогулок» по естественному спутнику. Первая применяла для согревания человека принцип обыкновенной электрической грелки, разве что эта грелка покрывала тело и конечности равномерным коконом. Однако использовать столь же простое решение на Луне не получалось. Там на космонавта действовало еще и отстоящее на сто пятьдесят миллионов километров Солнце, и внешняя оболочка костюма нагревалась. Поэтому появлялась дополнительная задача – отвод и перераспределение тепла. Именно для этой цели использовалась куда более сложная система – специальные капилляры, пронизывающие скафандр по всей площади. В принципе, это являлось хорошим, уверенным копированием скафандров экипажей «Аполлонов», некой надстройкой над советской простотой. Почему же, следуя логике, ограничились именно этой, более серьезной и универсальной системой регуляции температуры? Оказывается, потому, что применение воды вело к испарениям во внешнее пространство. Для стерильной, неживой Луны это было абсолютно неопасно, десяток-другой литров пара все равно не создавал на ней предпосылок самозарождения жизни. Зато в условиях маленькой, перенасыщенной электроникой кабины «Кузнечика» в неисчислимое число раз повышалась вероятность замыканий.
