— Как можно вести себя по телефону? Сказал, что произошла ужасная трагедия, вот и все.
— Упоминал о каких-то подробностях?
— Извините, не помню. Я была слишком поражена. Испытала что-то вроде шока. Ведь мы расстались с господином Смайлзом всего несколько часов назад. Все это не укладывалось в голове.
Следователь, которого звали Дмитрий Антонович Гурамов, кивнул с пониманием. У него были короткие рыжие усики и кошачьи глаза — расфокусированные, отстраненные.
— Хорошо, расскажите, что вы делали в рыбхозе «Аскольдова могила»?
— Но я же рассказывала.
— Ничего, вдруг припомните какие-то детали. Вы заявили, что были знакомы с мистером Смайлзом. Он ухаживал за вами во время поездки? Делал какие-нибудь лестные предложения?
— Не понимаю, какое это имеет отношение?.. Господин Смайлз пожилой человек, хорошо воспитанный, корректный. Он не позволял себе вольностей. Истинный джентльмен.
— Кажется, собирался прибрать к рукам этот самый рыбхоз?
— Не уверена. Они действительно вели какие-то переговоры с Митятиным, но обсуждались лишь предварительные условия.
— Условия — чего? Купли-продажи?
— Дмитрий Антонович, — Аня закурила, старательно избегая цепкого кошачьего взгляда, — об этом, наверное, лучше поговорить с нашим директором, господином Стрепетовым. Я не имею полномочий…
— Конечно, конечно… — оживился следователь. — Поговорим и с ним, и еще со многими. Но пока… — оборвал себя на середине фразы, задумался — и вдруг лицо его озарилось ясной проникновенной улыбкой, как у лунатика. — Анна Григорьевна, я вот подумал, зачем нам столько времени тратить впустую? Почему бы вам не признаться? Уверяю, это только в ваших интересах. Вопрос такой: по каким причинам вы укокошили бедного старичка миллионера?
— Я?! — От изумления у Ани натурально отвисла челюсть.
— Ну не я же… Да не волнуйтесь так, Анна Григорьевна. Я же не утверждаю, что вы лично влепили в бедолагу четыре пульки. Полагаю, и ваш босс, многоуважаемый господин Стрепетов, вряд ли непосредственно участвовал в акции. Меня, собственно, интересует другое. Какова цель преступления? Оправдывает ли она столь жестокое убийство?
— Вы с ума сошли? — выдохнула Аня, ощутив такую слабость, будто чья-то рука сжала сердце и мешала ему биться в ритм. — Это наш самый лучший клиент!
— Лучшие всегда погибают первыми, — с приятной хитрецой заметил следователь, полез в стол и достал оттуда пластиковый пакет, но не спешил разворачивать.
— Признание, Анна Григорьевна, для нас мало что значит. Оно важнее для вас, ибо облегчит ваше положение. Для нас главное — улики. — Жестом фокусника он извлек из пакета зажигалку «Ронсон», очень дорогую, с двумя алмазными глазками и затейливой монограммой на серебряном корпусе. — Посмотрите внимательно. Вам знакома эта вещь?
Аня приняла зажигалку, повертела в пальцах.
— Да, кажется, похожая есть у Кости. Подарок босса.
— Именно так. И знаете, где ее нашли?
— Раз вы так говорите, то, наверное, около трупа?
— Вы очень сообразительная женщина, надеюсь, мы сумеем поладить.
— Что это все значит? Вы думаете, Костя убил англичанина?
— Давайте не будем торопиться. Костя или не Костя, но в любом случае кто-то хочет перевалить убийство на вас двоих. Как вы думаете, кто бы это мог быть? Открою маленькую тайну следствия: у нас есть показания свидетеля. Костю видели в отеле как раз в то время, когда, по вашим словам, он отвозил вас домой. Что с вами, Анна Григорьевна?
Ей стало худо: сердце оборвалось и в глазах потемнело. Не хватало еще опрокинуться в обморок. Они сидели в душном маленьком кабинете третий час, то и дело заглядывали любопытные. Обменивались со следователем непонятными фразами — и исчезали. Один — бандит бандитом, вдобавок с фиолетовым отеком под глазом, — весело поинтересовался: «Ну что, Антоныч, забирать?» Следователь отозвался с досадой: «Погоди, Семен, еще не окончили».
Она догадывалась, что у них тут все сговорено и это называется «психологическое давление». От каждого шороха за спиной зябко ежилась.
— Дмитрий Антонович! — Аня собралась с силами. — Неужели вы верите во все, что говорите?
— Во что именно?
— Вот во всю эту чепуху… Костя, я, господин Стрепетов… Чудовищный домысел! В нем нет никакой логики. Зачем нам это? Я не специалист в уголовных преступлениях, но ваша гипотеза, извините великодушно, шита белыми нитками.
— Спасибо, Анна Григорьевна. — Следователь широко, безмятежно улыбнулся, в кошачьих глазах сверкнули желтые искры. С опозданием она отметила, что как мужчина он очень привлекателен. — Просветили меня дурака. Возможно, это вообще самоубийство. Почему бы нет? Чем-то вы расстроили старичка. Он вернулся в отель и пустил в себя четыре пули. Еще и не такое бывает. Хотя, боюсь, никто не поверит.
— Разве, кроме нас, никто?..
— Представьте себе… Нам известны все его контакты. Англичанин приехал по приглашению «Токсинора». Чтобы заключить сделку. Больше ни с кем не встречался. Ни с одним человечком.
— Что же из этого следует?
— Из этого следует, — Гурамов больше не улыбался, — что лучше всего вам написать чистосердечное признание. Все равно придется это сделать. Зачем тянуть? Напишите все как есть. Допускаю, вы действовали вслепую, когда посылали доверчивого миллионера под пули злодея. В таком случае суд может ограничиться условным наказанием. Все зависит от вашей чистосердечности. Вам есть над чем подумать. Хорошенько подумать. Время работает против вас. С минуты на минуту мы получим неопровержимые доказательства.
— Вы меня арестуете?
— Не сегодня. Хотите совет?
Аня молчала.
— Поберегите себя. Такие люди, как Стрепетов, не очень-то жалуют свидетелей. Они умеют обрубать концы.
Он подписал пропуск, и Аня не помнила, как вышла из здания и как очутилась в машине. В прокуратуру она приехала одна, на офисном разгоночном «Меркуцио» с автоматическим управлением. Чувствовала себя в нем неуверенно, но сейчас было не до автомобильных переживаний. Рванула с места чуть ли не прыжком и, успев выкурить три сигареты, через полчаса примчалась на Каланчевку. Один раз пролетела на красный свет, но никто, слава Богу, не задержал.
В офисе сразу ринулась к Олегу, но секретарша, сучка Тамарка, невинно поджав перламутровые губки, злорадно объявила, что босс в отлучке.
— Где?
— Не доложил, Анюточка… Что-то на тебе лица нет. Задержка, да?
Из своей каморки-кабинета позвонила в гараж. Хотела поговорить с Костей Бакатиным, но он с утра по неизвестной причине не вышел на работу. Тревожную новость восприняла спокойно, словно ничего другого не ожидала. По домашнему телефону он не отвечал.
— Может, за ним кого-нибудь послать? — попросила Федю Смагина, начальника гаража.
— Чего дергаешься, Ань? — сипло прогудел пожилой бывший полковник, который, как ей было известно, держал своих водил в ежовых рукавицах. — Загулял с какой-нибудь бабенкой, не проспался. Ничего, явится, я его похмелю: надолго запомнит. Он тебе зачем, Ань? Если тачка нужна?..
— Да нет, мне по личному делу. Я подожду.
— По личному? — хмыкнул недоверчиво полковник, и Аня его поняла. Какое может быть личное дело у фаворитки с шоферней?!
Полдня прошло в каком-то нервном оцепенении. Разбирала бумаги, куда-то звонила. Выкурила полпачки сигарет и беспрерывно пила кофе. Казалось, время остановилось. Несколько раз набирала номер Олегова пейджера, он не отзванивался. К двум часам тревога накрыла ее с головой, как сгусток тумана, где в центре маячила кошачья морда следователя из прокуратуры. Наконец, около трех, позвонила сучка Тамара, елейно проворковала:
— Анюточка, скорее, босс ждет.
Олега не видела двое суток, и за это время он постарел лет на десять. Выглядел словно после недельного запоя: серый, с растрепанной прической, с ввалившимися глазами. Вместо того чтобы обнять, приласкать, лишь поморщился, когда ее увидел, махнул рукой на кресло, сам опустился напротив.
— Ну? Что? — Голос тоже какой-то не его, дребезжащий, неуверенный.
Аня, сбиваясь с пятого на десятое, начала рассказывать о вызове в прокуратуру и обо всех диковинных обвинениях. Олег слушал молча, не перебивая, но на середине рассказа вскочил на ноги, сходил к бару, налил себе коньяку. Ей даже не предложил. От веселой самоуверенности не осталось и следа.
Когда закончила грустную повесть, он с каким-то странным удовлетворением заметил:
— Это наезд, дорогая подружка.
— Чей, Олежек? Кому мы перешли дорогу?
— А ты не знаешь? Или скурвилась?
— Опомнись, Олег!
— Что ж, похоже, крепко влипли. Потревожили жирного борова. Господь свидетель, я этого не хотел.
— Какого борова?
— Тебе обязательно знать?
