Анвиль понял, что деваться некуда. Мать, хоть и нехотя, но согласилась с отцом. Её испугали слова о проклятии, и она решила, что пусть лучше умрёт чужое дитя, чем будет страдать её собственное. Юноше дали нож, зажженный факел и младенца, что за всё время так и не открыл глаз. «Лучше бы он изначально умер», — подумал Анвиль, ступая за порог дома. Никогда прежде ему ещё не бывало так страшно. Родители проводили его за калитку, да велели быстрее со всем покончить. Сам юноша знал, что не сможет так просто выпустить кровь из этого хрупкого детского тельца. И почему такая ответственность выпала на его долю? Почему жрец сам не унёс ребёнка, если вынес столь хладнокровный ему приговор?
Анвиль опасливо двигался вдоль улиц, постоянно оглядываясь, как бы кто его не заметил. Но в деревне стемнело, и люди уже разошлись по хатам. Они мирно готовились ко сну, пока юноша в тайне намеревался совершить убийство, и от этой мысли его коробило до глубины души. Ещё недавно он чувствовал себя героем, что пусть и по случайности, но уберёг от гибели дитя, а теперь был вынужден предать его ножу или расплатиться за содеянное.
«О каком таком зле говорил жрец? Почему я ничего не чувствую?» Анвиль снова и снова смотрел на детское личико, пока брёл через поля к лесу. «Если я не убью его, а просто оставлю там, жрец узнает? Столь ли велика сила, о которой говорят?» Рисковать судьбою Анвиль не хотел, но и помнить о том, что сделал тоже. Едва юноша оказался в лесу, он перешёл на медленный шаг, внимательно смотря под ноги, и запоминая дорогу. Он не знал, как далеко должен унести ребёнка, но совершать наказ у окраины леса тоже не рисковал. Вдруг, поутру тельце бы кто-то нашёл? Тогда стали бы искать убийцу, а жрец говорил, что кости его должны растащить дикие звери. Анвиль брёл всё дальше и дальше в чащу, а волнение его с каждым шагом росло. Неизбежная минута приближалась, как бы юноша не пытался её отсрочить. Наконец он выбрел на крошечную поляну, осветил её факелом и, не увидев ничего подозрительного, положил дитя на траву. Сам он присел рядом, дрожащей рукой распеленал его и вытащил нож. Оставалось сделать самое главное. Анвиль медлил. В одной руке он сжимал факел, во второй держал оружие и обе у него тряслись. Он чувствовал, как вспотел и замёрз от ветра, пытался убедить себя в том, что это необходимо, но так и не опускал клинка.
Юноша сделал глубокий вдох.
— Давай...ты сможешь. Этот ребёнок опасен...ему будет лучше если...
Анвиль собрался с духом для того, чтобы нанести единственный удар и броситься проч, как тельце вдруг шевельнулось. Будто предчувствуя скорую смерть, ребёнок сморщился, и в свете пламени показался Анвилю уродливым старцем. Прошло несколько мгновений, и младенец заплакал. Юноша опустил нож на траву, с ужасом взирая на крохотное беззащитное создание. Ребенок пришёл в себя. Он плакал, быть может на подсознании звал на помощь мать.
— Тише... — Анвиль поспешил его снова закутать. — Тише...не плачь.
Голос дрожал, как и руки. Юноше самому хотелось плакать, он растерялся и не знал, что теперь предпримет. Прижав свободной рукой младенца к себе, Анвиль стал его покачивать.
— Тише... всё хорошо, всё хорошо...
Но как назло ребёнок не унимался. Анвиль с опаской осмотрелся. Бросить его на произвол судьбы? Хищники наверняка услышат плач. Вернуться с ним в деревню на свой страх и риск? С ужасом глядя в бесконечную ночь, юноша молился о том, чтобы быстрее взошло солнце. Ему казалось, что солнце развеет все страхи, что рассвет принесёт спасение, ответ. Но ночь всё длилась и длилась, а младенец плакал, пока голосок его не начал сипнуть от усталости.
«Я могу всё закончить, — думал Анвиль, — нужно лишь проткнуть его и бежать...бежать обратно в деревню и забыть всё, как страшный сон. Никто никогда не узнает...» И всё-таки юноша не мог заставить себя пустить в ход оружие. Сама мысль о том, что он должен убить дитя, сводила с ума. Анвиль прижимал ребёнка, не в силах унять собственную дрожь.
Окончательно убедившись в том, что не сможет ему навредить, юноша решил бежать, только не в деревню, а прочь от неё. Он решил бежать вместе с ребёнком, унести подальше от места, где его чуть дважды не настигла смерть. «Он никогда об этом не вспомнит, — подумал Анвиль, — у него должен быть шанс вырасти хорошим человеком. Я помогу ему таковым стать и однажды...я докажу всем, что они ошибались, что они не имели права лишать жизни невинное создание». И поднявшись на ноги, юноша ринулся в чащу, увлекая за собой ревущего младенца. В тот момент он не думал ни о чем, кроме того, что совершает благородный поступок. Если уж и быть героем, то до конца. Анвилю чудилось, что побег даёт новый шанс не только ребёнку, но и ему самому.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Глава 8 Пристанище эал
Улицы Архорда кишели людьми. Торговцы, ремесленники, воины и крестьяне суетливо сновали между друг другом, спешили по делам или же просто прогуливались, наслаждаясь прелестями столицы: кабаками, памятниками и забитыми в такой час рынками. Пекло. В воздухе царствовали запахи прелых ног, потных подмышек, пыли, чего-то жаренного — все смешивались в сумбурный столичный вихрь вони, для кого-то привычной, а для кого-то невыносимой. Повсюду гомон. Люди пытались перекрикивать друг друга, привлекая внимание к себе, своему товару, или кому-то, чьи действия противоречили устоявшимся местным законам. Их беседы не были содержательны. Живя довольно беззаботно, ни один не задумывался о чём-то серьёзном. Хохот, кривой оскал, грубый кашель в стороне. «Отвратительное место», — думала Хаара, теснясь к краю дороги и ведя под узду лошадь. Они с Карлайлом обошли уже несколько трактиров, но нигде не нашлось свободного местечка даже за приличную плату. Хаара начинала уставать. Шум столицы действовал на нервы. Она отвыкла от этой суеты.
Раскрасневшееся в духоте лицо скрывал капюшон плаща, снять который девушка не решалась даже в крайности. Хоть её и считали умершей, а предосторожность не мешала. Раньше она и не догадывалась, что улицы Архорда могут вызвать тоску и неприязнь, ведь некогда она так любила этот содом и бессмысленные разговоры местных жителей, их не менее глупые лица, кривые усмешки, пошлые шуточки, а временами совершенно непристойное поведение. Это было давно. В другой жизни.
После нескольких часов скитаний по площадям и переулкам, парочка, наконец, обнаружила ещё одно невысокое каменное строение. Оно было всего в два этажа, с косой ветхой крышей медного цвета, старыми отколотыми ступенями, которые за век своего существования видели и кровь, и блевотину, и стало быть редко мылись. Над ними болталась небольшая перекошенная деревяшка, один край которой ещё удерживала ржавая цепочка. Буквы, криво выцарапанные на ней, гласили: «Пристанище эал».
— Судя по названию, место не самое гостеприимное, — заметил Карлайл. Хаара смерила взглядом вывеску, крышу и окна с закрытыми тёмными ставнями. Трактир вызвал довольно неприятные ассоциации. Когда-то давно она бывала здесь со старшим братом. В те далёкие годы, они, будучи детьми, захотели приключений и сбежали из замка. Какова же была ярость отца, когда он узнал об их легкомыслии! Наверное, в тот момент он и не думал избавиться от части своих детей, да и сожалел ли он об этом после? В любом случае, беглецов быстро нашли, и никто из «дурных людей», как тогда выразилась королева, не успел воспользоваться их неудобным положением.
— Какая разница? Лишь бы была кровать, — отозвалась Хаара, сглотнув спрессовавшуюся горьковатую слюну. От боли ныла перевязанная рука, ещё несколько дней назад побывавшая в пасти садала. Теперь тело девушки взмокло от духоты, и пот, попавший в рану, вызвал чувство острого жжения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Они постучались, и в первые минуты никто не открыл. Девушка вздохнула, подумав о том, что в очередной раз свободных мест для них не окажется, но вскоре послышались приближающиеся грузные шаги. Щелкнул замок, затем дверь приоткрылась. Противно заскрипели ржавые петли. На пороге возникло лицо, которое с лёгкостью можно было принять за мужское, если не присматриваться. Впрочем, детально изучив обладателя квадратного подбородка, выпирающей потрескавшейся губы, над которой виднелись редкие тёмные усики, горбатого носа и лысых серых глаз, Хаара перевела взгляд чуть ниже, туда, где под платьем виднелась обвисшая грудь с торчащими сосками, и сообразила, что на пороге возникла всё-таки женщина. От неё несло перегаром, но Хаара даже не поморщилась. Не хотела выказывать неуважение хозяйке, ведь искать ночлег становилось всё сложнее.
