— Разведите костер и нагрейте воды, — приказал он подошедшим солдатам, краем глаза наблюдая за отцом.
Молниеносный негромко ржал, тычась мордой ему в плечо, и Такеши, усмехнувшись, взлохматил его гриву. Передав поводья слугам, он подошел к Наоми, оставшейся без попечения Кенджи. Она встретила его появление настороженным взглядом и, подтянувшись, с трудом села, чтобы смотреть вровень. Сейчас в свете солнца она выглядела много хуже, чем в рассветных сумерках: изнуренное лицо землистого цвета, искусанные воспаленные губы, синяки, проступившие после того, как стерлась пудра. Грязная, потрепанная одежда, запылившиеся волосы.
— Я зашью твою рану, — сказал Такеши после минутного молчания и кивнул в сторону солдат, уже гревших над костром воду.
Наоми только кивнула, поджав губы. Она оперлась о сиденье, силясь встать, но головокружение, вызванное потерей крови, не позволило ей сделать и двух шагов. Такеши пришлось подхватить ее и отнести на плащ, заботливо расстеленный кем-то у ручья.
Она морщилась, но стоически терпела, не позволяя жалоб.
Оставив ее, Такеши опалил над костром иглу и окунул в кипяток нитки, взял чистые повязки и котелок с водой. Наоми наблюдала за ним, против воли любуясь точностью привычных движений: Минамото, очевидно, было не впервой заботиться о чьих-то ранах. Он вернулся и разбавил горячую воду прохладной из ручья, а после сел подле нее и достал из-за пояса короткий нож.
Наоми впилась в него взглядом, который Такеши без труда уловил. Редко он видел, чтобы женщины смотрели на оружие с таким вожделением. Мысли девчонки были буквально написаны у нее на лбу, и он покачал головой.
Все никак не успокоится, упрямая гордячка.
Верно, ему следовало рассказать ей правду прямо сейчас, но объяснение с Наоми он предпочел оставить отцу. Тот обладал куда большим красноречием, чем он сам, и умел действовать не только мечом, но и силой слова, чего Такеши был напрочь лишен.
Он разрезал сарафан Наоми и откинул залитые кровью полы, обнажая бок. Рана была глубокой, но небольшой, однако располагалась в неудачном месте и потому кровоточила при каждом движении, даже самом незначительном.
Такеши принялся промывать ее водой, и, хотя он действовал много осторожнее, чем обычно, Наоми все равно шипела от боли и шумно втягивала воздух сквозь плотно стиснутые зубы. Он покосился на нее и вдел нитку в иглу, видя ужас в ее широко раскрытых глазах.
— Ты боишься иглы, но не побоялась моей катаны? — Такеши усмехнулся, и это, кажется, подействовало: Наоми задышала ровнее, и хватка ее пальцев уже не была такой судорожной.
Она не всхлипывала все время, пока он шил — быстро и аккуратно, но, как только закончил, отвернулась, утыкаясь лицом в землю и глотая слезы. Пот градом стекал с ее висков, и Наоми думала, что еще никогда не выглядела более жалкой.
Такеши наложил повязки и принялся смывать с рук кровь в ручье, когда услышал позади себя хриплый голос:
— Ты так возишься со мной…
— Ты бы предпочла иное? — насмешливо спросил он.
— Я хотела, чтобы ты меня убил. Потому что сама я не решилась, — с горечью добавила она.
Выслушав ее, Такеши уперся ладонями в колени и встал.
— Останься пока здесь. Я прикажу принести тебе еды.
Он подошел к костру и жестом отозвал в сторону Кацуо.
— Присмотри за ней, — Минамото кивнул в сторону Наоми, — чтобы не натворила глупостей.
— Да, Такеши-сама, — с поклоном ответил тот и направился к ручью.
Это был уже второй странный приказ от молодого господина за день, и Кацуо терялся в догадках. Все солдаты и слуги знали, что Такеши-сама отправился за своей невестой, чтобы провести обряд в родовом поместье. Дома готовились к прибытию новой госпожи… Но что Кацуо увидел здесь шло в разрез со всем тем, что он знал о грядущей свадьбе.
Новая госпожа, бросившая молодому господину вызов. Сопротивлявшаяся ему с такой отчаянной решимостью, будто ее хотят сделать пленницей.
Молодой господин, который пощадил ее в поединке.
Его странные приказы. Словно молодая госпожа хочет учинить что-то над собой…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Когда он подошел, Наоми обернулась на шум шагов. Она попыталась сложить губы в нечто, напоминающее улыбку, и попросила:
— Пожалуйста… помоги мне, я хочу умыться.
Кацуо заметил ее шальной взгляд, прикованный к ножнам его катаны, и неосознанно накрыл оружие одной рукой. Потом отстегнул пояс, бережно положил его поодаль и перенес госпожу поближе к ручью.
Он готов был поклясться, что слышал ее горестный, разочарованный вздох, и он был вызван совсем не приступом боли.
Они прибыли в поместье поздним вечером, и Наоми проспала почти все время в дороге. Рикша мерно покачивалась, убаюкивая ее скрипом колес, а доносившиеся голоса и негромкое ржание отчего-то внушали спокойствие. Она заснула вскоре после утренней остановки, а открыла глаза уже от толчка: они остановились перед высокими — в полтора человеческих роста — воротами. Ярко-горевшие факелы освещали их, играли тенями на черной кованной решетке.
Наоми приподнялась, опираясь на локоть, и увидела, как слуги принялись раздвигать тяжелые ворота, а к спешившемуся Минамото от них направился невысокий мужчина в простом темно-синем кимоно из грубой ткани.
— Такеши-сама, — он приветствовал господина поклоном. — Пришли вести с приграничных земель. Я приказал удвоить число воинов на постах, не дожидаясь вашего возвращения.
— Вот как? Что-то существенное? — в голосе Минамото явственно прозвучало удивление.
— Прибавилось патрулей Тайра. Крестьяне беспокоились.
— Хорошо. Кенджи-сама пробудет в Эдо несколько дней. Я хочу, чтобы на путевых постах всегда были свежие лошади, и вести оттуда приходили как можно скорее.
— Как прикажете, Такеши-сама.
— Об остальном позже, — Минамото махнул рукой, отпуская мужчину, и повернулся к Наоми.
Та поспешно отвернулась, сделав вид, будто не подслушивала их разговор, и сосредоточенно принялась изучать длинную-длинную стену, тянувшуюся, очевидно, вдоль всей границы поместья.
Солнце клонилось к земле, и вокруг медленно опускались серовато-сизые вечерние сумерки. Полумрак разрезал лишь свет факелов, и Наоми поежилась, чувствуя себя до крайности неуютно.
Кацуо помог ей выйти из рикши — каждое движение давалось с невероятным трудом, но она упрямо стиснула зубы и зашагала следом за Такеши, который дожидался ее, стоя в воротах. Она ступила на мощеную булыжником дорожку, и деревянные гэта мерно застучали по ней.
Солдаты в таких же кимоно, как тот, с которым говорил Минамото, закрыли за ними тяжелые железные ворота, и Наоми вздрогнула, почувствовав себя в западне. Кацуо не сводил с нее взгляда, шагая позади, готовый молниеносно среагировать на любой ее жест, не оставляя и малейшего шанса на сумасбродный поступок.
Такеши ушел далеко вперед, сопровождаемый тем мужчиной, и ей поневоле стало любопытно, кто он такой.
— Яшамару-сан, — ответил Кацуо, когда она спросила. — Он управляет поместьем в отсутствии Кенджи-сама и Такеши-сама.
Наоми удивилась, когда услышала, как где-то вдалеке серебристым колокольчиком журчал ручей, а в глубине сада, расстилавшегося по правую руку, ухала ночная птица. Поместье производило на нее такое мрачное впечатление, что она и не думала, что в нем есть звери. Или звонкий ручеек. Или что-угодно, приятное для глаза и слуха. Пока она видела лишь тяжелые ворота да высокую, устрашавшую стену.
В ее памяти навсегда отпечаталась мрачная торжественность дома главы клана, его четкие линии и острые — как сталь клинка — углы. Именно таким она увидела его в первый раз, при свете факелов и в темноте, что скрадывала большую его часть.
Дожидаясь ее, Такеши стоял на террасе вместе с Яшамару, негромко переговариваясь с ним. Они оба замолчали, когда Наоми медленно приблизилась. Она изо всех сил старалась не хромать, но все же припадала на одну ногу и шла, перекосившись, чтобы меньше тянуло раненый бок.
Минамото кивком отпустил Кацуо, который мгновенно растворился в темноте сада, и распахнул двери, заходя в дом. Едва не заплакав от короткой лестницы в три ступеньки, Наоми направилась за ним. Прислонившись к деревянной балке, она остановилась и принялась оглядывать комнату, поразившую ее своим аскетизмом и безграничной плавностью линий. Песочный цвет стен был приятен взгляду, а минимальное присутствие мебели создавало ощущение огромного пространства, полного воздуха и света, несмотря на глубокий вечер. Наоми пришлись по душе и веера, украшавшие стены, и встроенные полки со свитками, и низкий вытянутый столик, и переносной очаг с живым огнем.
