Почувствовав, как пересохли губы, Наоми попыталась облизать их и с удивлением поняла, что язык не слушался ее, онемев.
Она испуганно, часто задышала, но не смогла выдавить и звука — горло будто сжало тяжелым обручем. Кончики пальцев начало покалывать, а в голове, нарастая, усиливался шум…
Глава 7. Обязанности
Сделав глоток чая, Такеши с ухмылкой покосился на пустое место за столом от себя по левую руку. Наоми вновь не пожелала разделить с ним трапезу. Мисаки рассказывала, что та не расстается со свитками, будто они какое-то сокровище. Он и сам это видел, приходя в спальню поздней ночью: около девчонки непременно лежал один или два свитка. Видимо, та засыпала за чтением.
Такеши находил это забавным. Он не ожидал, что Наоми так увлечется. Не ожидал, что ей действительно будет интересно. Не верил в искренность ее желания.
Но она смогла его удивить.
И, по меньшей мере, последние два дня он не думал, что девчонка что-нибудь с собой сотворит. И она не задавала ему неудобных вопросов, ответов на которые он всё равно не мог ей дать. Это освободило его время и позволило сконцентрироваться на более важных вопросах: например, сегодняшнее донесение от границы с Тайра, которое он просмотрел за ужином уже несколько раз.
Они начали стягивать войска к приграничным землям. На такое следовало ответить, но Такеши не думал, что вправе единолично действовать от имени их альянса. Выходило, в поместье придется принимать гостей — редкое событие в последние годы.
Но все складывалось как нельзя удачно: он пригласит союзников на свадебную церемонию, и это не вызовет ни у кого подозрений. По меньшей мере, они будут необоснованными.
Император не почувствует заговора — он слаб и стар, и уже мало что чувствует, а Тайра поймут, что их действия замечены и не останутся без ответа. Это послужит хорошим предупреждением.
Сощурившись, Такеши помассировал переносицу. Проведенный за чтением день не прошел для него бесследно: глаза начало резать задолго до сна. Он знал, что его взгляд медленно теряет остроту. Не настолько быстро, чтобы мешать ему сражаться или причинять серьезные неудобства, но достаточно, чтобы Такеши испытывал смутную тревогу, думая о будущем.
Лекарь говорил, что ему следует бережнее относиться к глазам и позволять им отдыхать, а не всматриваться днями в схемы и иероглифы, разглядывать на картах мельчайшие детали. Но Такеши был беспощаден и сильнее всего — к себе. И потому продолжал вести себя так, словно не чувствовал боли.
— Такеши-сама!
Он вскочил на ноги, едва услышав громкий, истошный крик Мисаки, и опрокинул низкий стол. Девочка закричала еще раз, и в коридоре он едва не сбил ее, перепуганную, с ног.
— Там, там, — заикаясь и стуча зубами от страха, пролепетала она и махнула рукой в сторону их спальни.
Такеши вбежал туда, с громким стуком распахнув двери, и нашел Наоми лежащей на футоне с перекошенным лицом и растрепавшимися длинными черными волосами. Из ее горла со свистом вырывались хрипы, и она едва могла дышать, извиваясь всем телом, чтобы сделать хоть один вдох.
Он опустился рядом с ней на колени, и она посмотрела на него перепуганными, расширенными от ужаса глазами и вцепилась обеими руками в кимоно, отчаянно сжимая.
Такеши хватило беглого взгляда, чтобы понять причину.
— Живо! Зовите лекаря, — крикнул он через плечо собравшимся в дверях слугам и повернулся к хрипящей Наоми. — Смотри на меня, — велел он, слегка хлопнув ее по щеке. — Смотри и не бойся.
Яд рыбы Фугу. Он узнал его характерные признаки, потому что не раз видел, как умирают от него люди. Потому и был уверен: смертельной опасности для Наоми уже не было. Если она все еще жива, значит, количество яда в организме было ничтожным.
Обычно он убивал мгновенно.
— Тише, тише, — Такеши сжал ее плечи, заставляя опуститься на футон и прекратить царапать пальцами татами. А после прижался к ее рту, вдыхая воздух.
Наоми почти сразу же прекратила извиваться и колотить по полу рукой. Ее тело заметно обмякло, и Такеши продолжал свои действия до тех пор, пока в спальню не вбежал лекарь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он застыл в дверях на мгновение, но быстро справился с собой и опустился подле Наоми, у которой уже закатывались глаза, а лицо медленно синело.
— Яд Фугу, — лекарь глянул мельком на Такеши и, приподняв голову Наоми, принялся вливать ей в горло вязкую, сладко пахнущую настойку.
Та закашлялась, подавившись, и дернулась в руках Минамото, отворачивая лицо, но он жестко стиснул ее подборок, заставляя глотать. Настойка была омерзительно приторной на вкус, и Наоми замычала, протестуя, но лекарь насильно влил ей почти полную бутыль и только тогда отпустил.
Ее стошнило почти сразу же, и она еще долго кашляла, словно пыталась полностью избавиться от привкуса настойки. Но теперь она уже могла дышать.
Такеши отошел от нее, передав в руки служанок, и встретился взглядом с Яшамару.
— Ее отравили. Нужно допросить повара и всех, у кого был доступ к ее еде, — сказал он, смотря за спину управляющему, где тесной толпой стояли слуги, и сжал рукоять катаны.
Позади него все еще хрипло кашляла Наоми, и он помнил ее перекошенное лицо и напряженное тело, вот-вот готовое забиться в судороге.
***
Наоми повернула голову на шум раздвинувшихся дверей. Она чувствовала ужасную слабость — такой не было даже после поединка и ранения. До сих пор болело горло и ободранные пальцы, которыми она царапала татами. И ей было до жути страшно вновь начать задыхаться, не смочь сделать и глотка воздуха.
Она села на футон, подтянувшись на дрожащих руках, и уставилась на Такеши, едва различая его очертания в темноте.
Он бережно отстегнул катану, положив ее на специальную подставку, и прошел в смежную комнату, где был бочонок с водой. Наоми услышала шелест ткани и плеск, и через пару минут Минамото вернулся, будучи в одних широких штанах хакама. Против воли она задержала свой взор на обнаженной груди ее будущего мужа: на отвратительном клейме, что навсегда отпечаталось на его коже. Затем ее взгляд скользнул по подтянутому, плоскому животу, по дорожке темных волос, уходящей под пояс хакама. Ее ресницы затрепетали, она моргнула и посмотрела чуть выше, на в меру мускулистые руки, привычные к тяжелому оружию…
Наоми покраснела, кончики ее ушей заалели. Было неприлично и неуместно так разглядывать его.
— Не спишь, — сказал он, опустившись на футон.
Свет луны, что проникал в комнату сквозь распахнутое окно, подчеркивал острые скулы Наоми и подбородок, обтянутый кожей. Она выглядела хуже, чем пару дней назад, когда он только привез ее в поместье, хотя тогда она была ранена и потеряла много крови.
Его пристальный взгляд смутил Наоми даже в темноте. Она отвернулась, пряча лицо, и подумала, что ее зачесанные назад волосы давно следовало помыть.
Глупая мысль. Ведь Минамото на самом деле все равно.
Наоми помнила его взгляд в чайном домике. Никто и никогда не смотрел на нее с таким равнодушием. Даже когда она полностью сняла одежду, его взгляд не дрогнул, не изменился.
Ему не было дела до ее тела. Так что волноваться из-за грязных волос?
Она собиралась с духом несколько минут, прежде чем спросила:
— Кто… кто это сделал? — каждое слово причиняло боль, и Наоми потребовалось откашляться, чтобы голос звучал громче и увереннее.
Она уже знала, что ее пытались отравить. Об этом рассказала заплаканная Мисаки, тайком пробравшаяся в спальню незадолго до прихода Минамото. Она рассказала также, что господин лично допросил всех слуг и отправил солдат разыскать крестьян, привезших накануне в поместье рыбу.
— Пока не знаю, — напряженным голосом ответил Такеши.
Вечер он провел, выслушивая бормотания перепуганной прислуги. Словно он собирался казнить их прямо на месте — такой от каждого исходил страх. Людей было трудно винить: многие из них помнили устроенную несколько лет назад резню, и то, что потом сделал с виновным Такеши. Они знали, на что способны Минамото.
