Я почему-то очень хорошо представила себе вечерний образ жизни города; внутренность квартир озаряют телевизоры, женщины стоят по магазинам, где до последнего времени все было, а, может быть, и есть — по карточкам, а «Волна» дорастает до звания местного очага культуры. Плюс к «Волне» — парочка ободранных кинотеатров с пьяным гоготом во время сеансов. Вот и вся жизнь, до предела яркая и наполненная…
— Здравствуйте! Это вы из Москвы нам привезли такую хорошую погоду. А то до вас шли дожди. Погостите у нас подольше!
И администратор гостиницы протягивает мне паспорта с ключами от номеров. Пока Кристин и Джордж невозмутимо проходят к лифту, и их приветствует праздничная толпа розовой герани на подоконниках, я, в легком ошеломлении от такого приема, задерживаюсь возле регистрации. А там не могу не прочитать небольшой плакат-памятку для сотрудников:
КАК МЫ ОТНОСИМСЯ К НАШИМ КЛИЕНТАМ
К робким — ободряем.
К недовольным — выслушиваем со вниманием.
К резким — проявляем терпение.
Маленькие сокровища провинции, вроде редкой книги, случайно обнаруженной на полках магазина в глубинке. А казалось: что кроме вялости с раздражением способно процветать в такой глуши, тиши и долгой скуке?
Из окна гостиничного номера открывается превосходная панорама однообразных крыш. Кое-где они, правда, разбавлены стрижеными тополями и липками; и при ярком солнце все смотрится вполне ничего… А что сейчас поделывают Кристин и Джордж? Они должны точно так же окидывать пытливым взглядом незнакомый русский город — ту ниву, что им, не покладая рук, предстоит возделывать…
Секунду спустя становится ясным времяпрепровождение Кристин: мелко и часто, словно в ознобе, она колотит в мою дверь:
— Вы должны это видеть, Джулия, вы должны это видеть! Там, в моем туалете…
На бегу я даже не пытаюсь представить себе, насколько чудовищно состояние туалета Кристин. Прибежав, я должна буду увидеть что-то превосходящее понимание, вроде наполовину затонувшей в унитазе дохлой кошки.
Мы врываемся. Туалет бел и невозмутим, и ничем не выдает своей жуткой тайны.
— What’s it? Where?[22]
Кристин, застывшая на пороге, как статуя скорби, протягивает указующий перст. На внутренней поверхности унитаза стыдливо прячутся несколько не проглоченных им чаинок.
Теперь и я застываю в молчании, стараясь не оскорбить чувства Кристин каким-нибудь неуместным смешком. И тут в туалет врывается Джордж, обеспокоенный непонятным шумом. Он поступает по-мужски: отвернувшись, нашаривает спуск и препровождает чаинки в вечность. Затем он обнимает за плечи дрожащую Кристин — и сцена из рыцарского романа разыграна в XX веке от Рождества Христова: рыцарь, только что поразивший омерзительного дракона, утешает умирающую от страха и благодарности красавицу. Он говорит ей в духе жанра:
— Ce la vie, ma cherie![23]
А она отвечает на прерывающемся дыхании:
— Oh, George! We’ll have to get used to anything in this country![24]
Картина завтрака такова; Джордж долго, но с виду невозмутимо, инспектирует срез блинчика с мясом; Кристин же устремила взгляд на минеральную воду в попытке установить ее химическую формулу сквозь бутылку. Встречавший нас на вокзале заводчанин Миша бесхитростно радуется;
— Знаете, мы вас так ждали, что даже день приезда перепутали — еще вчера посылали человека на станцию — встречать.
— Простите, из чего сделано это? — спрашивает Джордж, приподнимая на вилке сегмент блинчика.
Миша, не придавая значения, шутит;
— Это? Ну, как у нас говорится — с котятами!
— Говядина! — предусмотрительно перевожу я.
— Вы не могли бы открыть мне минеральную воду? — решается Кристин.
— Силь ву пле, мадемуазель! — Миша делает лихое движение консервным ножом. — Вы уже видели наш город? Вам понравилось?
— О, нет! — охает Кристин; на крышке бутылки с боржоми заметна ржавчина.
В голосе Джорджа — джентельменский замороженный гнев:
— Пусть нам немедленно заменят это на сок!
— Только если он выжат из свежих фруктов! — еле различимо присоединяются требования Кристин.
Миша вздыхает, смачивает салфетку и протирает горлышко бутылки;
— Ни сока нет, ни фруктов нет, да и выжимать нечем. Вы у нас в магазинах еще не были? А-а! Так сходите, впечатлитесь, будет что рассказать в вашей Англии! — предлагает он с гордостью прокаженного, выставляющего напоказ свои язвы. — У нас в последние годы все государственные дотации только на завод и шли, а снабжение… Не до снабжения, в общем, было.
Джордж с ядовитым пониманием хмыкнул, провожая взглядом трещину, идущую вниз по ресторанной штукатурке.
— В прошлом году после путча мы обрадовались — думали, с новой властью достроимся. Но, сами видите…
Джордж кивнул: трещина на штукатурке разветвилась на множество мелких отростков и стала подобна молнии.
Миша вскинул голову, глядя вдохновенно, как юный революционер на сходке:
— Нам бы только подняться! Маховик раскрутим — и в сторону! А дело само пойдет! — в порыве созидания он сковырнул пробку со второй бутылки.
Кристин со спокойным презрением разглядывала застарелое пятно на скатерти.
— За сырьем дело не станет — оно у нас само из-под земли выпирает.
— Я вижу! — с отменной английской выдержкой согласился Джордж, указывая подбородком на вспученные плитки на полу.
— А уж завод — заглядение! — со страстью и тоской — как по возлюбленной, находящейся на смертном одре — договорил Миша.
От недостроенного химического комбината веет белой пылью и унынием. Пока мы странствуем по отведенной ему территории, я успеваю вспомнить все советские и антисоветские фильмы о последствиях третьей мировой войны — незаконченная стройка донельзя напоминает ядерную зиму в прогнозах. Печальные, заброшенные бетонные массивы; как поникшие крылья, шевелятся на ветру вороные полотнища толя; безо всякой видимой цели то здесь, то там функционируют механизмы. И отовсюду сплошной массой несет белую пыль, словно манну времен упадка. Еще какое-то время — и станет опасно так долго находиться в зараженной атмосфере; сопровождающий нас заводчанин из-под ладони оглядит руины и махнет рукой в сторону толстостенного бетонного бункера. Туда! К немногим оставшимся в живых!
— …А как вы живете, если уже полгода не получаете зарплаты? — вырвалось у Кристин на прошедших час назад переговорах.
— Ну вот… Живем!
— Не выгоднее ли было бы предприятию объявить себя банкротом, распродать имущество и обеспечить какое-то пособие своим работникам?
Этот вопрос настолько несуразен, что заводчане переглядываются с видимым возмущением. А завод? Их долголетняя, оставшаяся еще с социалистических времен надежда? Распродать ее и обеспечить себе хлеб насущный, не имея ничего светлого впереди? Вот он западный абсурд! Не зря даже прогнившее советское руководство топтало Кафку! И потом: для завода скоро найдутся инвесторы, он расцветет, а с ним и город будет процветать. А разве в это кто-то не верит?
— Джордж, Кристин, Юля! Все сюда! — с жаром кричит наш провожатый, топая по металлической лестнице вверх на бетонную башню. — Вы посмотрите всю панораму!
— Какой энтузиаст! — комментирует Джордж, демонстративно прислоняясь к башенной стене. — Он надеется так очаровать нас панорамой, что мы захотим проинвестировать это сумасшедшее начинание! Это мертворожденное дитя! В городе нет условий для жизни, обеспечение товарами — на нуле. Вместо того, чтобы поднимать завод, деньги фирмы польются в бездонную дыру. Нет! Все эти деньги уйдут на то, чтобы вывезти строительный мусор! Думаю, так и следует написать в нашем отчете — руководство оценит хороший юмор! Как ты считаешь, Кристин?
— Твоя рубашка, Джордж! — полумертвая от ужаса шевелит губами Кристин. — Ты прислонился к бетону!
— Очень жалко, что господа не хотят подняться, — опрометчиво помчавшийся наверх заводчанин спрыгивает с лестницы. — У нас тут такой размах, такие корпуса! Еще чуть-чуть бы денег — и мы развернулись бы вовсю! (шепотом) И на Запад плевали бы вот с такой колокольни!
Заводчанин радушно улыбается Кристин и Джорджу и показывает на вершину башни:
— Вы им переведите, только поточнее, что если они поднимутся, то оценят масштабы работ, а то в цифрах — не так впечатляет. Welcome, welcome, господа!
— Большое спасибо, но… — Кристин делает милый жест рукой к виску, — у меня кружится голова от высоты.
Территории, прилегающие к заводу, были очень некстати ограничены Окой, не то, похоже, они ушли бы за горизонт. Смотровая площадка над рекой олицетворяла для администрации последний форпост в их королевстве.
— А на том берегу, видите? Там, где склон крутой, зимой будет горнолыжная база.
