Джеффри поперхнулся третьим куском пряника, и Скай пришлось хорошенько стукнуть его по спине, чтобы он мог что-то ответить.
— Девочки не хотят, — наконец сказал он. — Мама собирается устроить ужин в большой столовой: будет старинный фарфор, свечи, кружевные салфетки… Ещё и Декстер притащится.
— Джеффри хотел сказать, что приедет близкий друг миссис Тифтон, мистер Декстер Дюпри, — перевела тётя Черчи.
— Близкий друг — это как парень? — уточнила Скай.
— У миссис Тифтон есть парень? — удивилась Джейн.
— Парень? Да ты что, у такой… — начала Скай, но Розалинда поспешно её перебила:
— Ужин в большой столовой — это же прекрасно, правда? А от кружевных салфеток ещё никто не умирал. Джеффри, если ты хочешь, мы придём.
— Вечерние платья надеть не забудьте, — подмигнул Гарри.
— Да, — подхватил Джеффри, — мама точно захочет, чтобы все гости пришли разодетые.
— Чего ради? — взвилась Скай. — Лето на дворе!
Розалинда растерялась.
— Но мы не привезли с собой никаких нарядов. Не просить же папу покупать нам всем новые платья на один раз…
— Значит, вы не сможете прийти. Какая жалость! — Джеффри просто сиял.
— Вот что, — вмешалась тётя Черчи. — Есть у меня одна мысль. Доедайте скорее, у кого что осталось на тарелках. А дальше Гарри пора возвращаться к своим помидорам… Ну а мы с вами отправимся на чердак.
Если в нижней своей части Арундел-холл был похож на музей, то чердак больше напоминал сундук, набитый сокровищами. Куда бы сёстры ни глянули, везде оказывалось что-то самое расчудесное на свете, но потом они поворачивались в другую сторону — и там находилось что-то ещё чудеснее. Все чудеса были сложены, выставлены и вывешены кипами, грудами и рядами: ковры, зеркала, медные и серебряные подносы, шкафы с книгами, куклы всех видов и размеров, комоды и конторки, оловянные солдатики, санки и колыбели, трости и зонты, мольберты, вазы, игрушечные железные дороги, допотопные фотокамеры, парчовые занавески и многое, многое другое. Столько, что впору заблудиться среди этого великолепия — и не искать дорогу назад.
Сёстры ещё охали и ахали, когда тётя Черчи сказала:
— Розалинда, у нас с тобой есть одно дельце, пойдём-ка. А Джеффри с твоими сестричками пусть пока походят без нас — поглядят, что тут есть интересного.
Тётя Черчи повела Розалинду по длинному проходу между старинными конторками и мягкими диванами.
Скоро диваны кончились, и они свернули налево. Теперь с одной стороны от них тянулись мраморные фигуры и фигурки для украшения сада, а с другой — толстенные связки журналов. Наконец, свернув ещё раз возле торшеров с витражными абажурами, они вышли на открытое пространство, сплошь заставленное стойками с одеждой: на плечиках бесконечными рядами висели сотни платьев и костюмов, блузок и рубашек, пальто и пиджаков. Никогда и нигде — даже в самом большом бостонском универмаге — Розалинда не видела столько одежды сразу.
— У миссис Тифтон сохранилось почти всё, что она хоть раз надевала, все её наряды, — говорила тётя Черчи. — И вот это тоже её — видишь? А дальше идут наряды её мамы, миссис Фрамли, а за ними бабушкины…
— Как красиво, — выдохнула Розалинда, оглядывая разноцветье летних платьев.
— Это ты ещё не видала вечерних туалетов миссис Фрамли!.. Вон там, через два ряда.
Розалинда прошла несколько шагов вперёд и оказалась в окружении роскошных старинных нарядов: из бархата, из кружева, из переливчатого атласа или тафты.
— С ума сойти! Зачем ей было столько?
— У-у, она, говорят, устраивала сказочные балы! Сама-то я про них знаю только понаслышке, меня наняли, когда уже Джеффри родился. Но Гарри прожил тут всю жизнь, он мне и рассказывал. Гостей съезжалось видимо-невидимо, всё больше из Нью-Йорка, Гарри им помогал машины парковать. С утра накрывали завтрак на террасе на тридцать персон, а ближе к вечеру — ужин и танцы с настоящим оркестром. Наша-то миссис Тифтон тогда ещё была малышка. Единственный ребёнок у мамы с папой… Что называется, поздний: родилась, когда они уж и надежду потеряли. Ясное дело, они её обожали. Воспитывали будто маленькую принцессу. — Говоря, тётя Черчи ходила где-то между рядами. Наконец она появилась из-за пиджаков, неся перед собой платье в полосочку. — Вот, — она приподняла плечики с платьем повыше. — Как тебе такой коралловый оттенок? По-моему, тебе будет к лицу. Я только чуть уберу в боках да сделаю покороче, как сейчас носят…
Розалинда замотала головой.
— Это же платье миссис Тифтон! Я не могу его надеть.
— Ну вот ещё! Я уже сказала хозяйке, что Джеффри вас приглашает. А насчёт её нарядов ты не волнуйся, она их ни за что не признает — разве можно такую уйму всего упомнить?
— Спасибо, тётя Черчи, но вам же тогда придётся всё это на нас переделывать — я-то шить не умею… Нет-нет, нам неловко вас так обременять.
Что ты, милая, какое ж это бремя? Наоборот! У меня, с тех пор как дочка выросла, ни разу ещё не было случая повозиться с девчачьими нарядами. Так что мне такие хлопоты только в радость. А дочка моя теперь замужняя дама, живёт в Бостоне, да вот беда, рожает одних мальчиков… На вот, подержи пока, а я пойду подыщу что-нибудь для твоих сестричек.
Розалинда подошла к большому зеркалу, прислонённому к стене, и, чуть смущаясь, приложила платье к себе. У неё никогда ещё не было такого красивого, взрослого платья. Коралловый цвет и правда оказался ей к лицу. Она старалась запомнить каждую мелочь, чтобы описать потом Анне: без рукавов, круглый воротничок, завышенная талия, мягкая льняная ткань. И (вот это Розалинде понравилось больше всего) ряд маленьких пуговок, обтянутых той же тканью, сбегает сверху донизу по спине.
— Тётя Черчи, вы где? — позвала она.
— Тут я, иди вдоль блузок.
Миновав длинную галерею блузок, Розалинда вдруг остановилась как вкопанная. В конце галереи, отдельно от всего, висело белое платье изумительной красоты. Сквозь полиэтиленовый чехол просвечивала тонкая тюлевая сеточка, расшитая крошечными жемчужинами, а под сеточкой переливались мягко ниспадающие атласные складки.
— Ой, это подвенечное платье миссис Тифтон, да?
Тётя Черчи выглянула из-за стойки с шёлковыми ночными рубашками.
— Подвенечное, только не миссис Тифтон, а её мамы. Думаю, у нашей-то миссис Тифтон, когда она шла под венец, такого шикарного платья не было. А хоть бы и было, навряд ли бы она стала его хранить. Её замужество оказалось большой ошибкой. Да оно и длилось не больше года.
— Почему?
— Ну, эта история началась не с замужества, а раньше. Когда миссис Фрамли умерла, Бренда — то есть наша миссис Тифтон — была ещё совсем молоденькая, ей только-только исполнилось семнадцать. А генерал после смерти жены так затосковал, что
разговаривать ни с кем не желал, даже с родной дочерью. И всё у них в одночасье переменилось: не стало ни гостей из Нью-Йорка, ни балов — ничего не стало, как отрезало. Для молоденькой девушки это разве жизнь, сама посуди! Вот Бренда при первой возможности и сбежала из дому, поступила в колледж в Бостоне. Там повстречала какого-то парня, и они тайно поженились, ей тогда ещё не было двадцати. А всё, стало быть, оттого, что не могла она смириться с отцовской строгостью.
— А этот мистер Тифтон, где он сейчас?
Муж-то её? Нет, он был не Тифтон. Просто генерал не захотел, чтобы она после развода оставалась на мужниной фамилии. Но и дочка оказалась упрямица не хуже отца: ни за что не соглашалась опять называться Брендой Фрамли. Люди ж могли подумать, что она и замужем не побывала — а она ведь, когда разводилась двадцатилетней девчонкой, была уже на сносях. Сошлись на том, что она будет Тифтон — это девичья фамилия её бабушки, матери генерала. А вот про мужа её бывшего я тебе ничего не скажу. Ни как его звали, ни где он сейчас — понятия не имею. Да Джеффри, думаю, и сам про отца знает не больше моего.
— Бедный Джеффри.
— Да. — Сдёрнув с вешалки длинное красное платье и энергично его встряхнув, тётя Черчи принялась расправлять и поправлять на нём какие-то складки, будто так можно было поправить жизнь мальчика Джеффри. — В общем, отец с сыном ни разу даже не повидались. Одни потом говорили, что муж Бренде надоел и она его бросила. Другие — что генерал ему чуть ли не заплатил за то, чтоб он исчез с глаз долой. Дескать, всё равно он не пара для девушки из такой хорошей семьи. Как уж оно там было на самом деле, не знаю, врать не буду. Но рожать Бренда приехала домой, в Арундел, да так и осталась жить с отцом. И представь себе: её малыш, Джеффри, — он прямо-таки вернул генерала к жизни. Генерал в нём души не чаял. Столько лет мечтал о сыне, вот Бог и послал ему Джеффри, так он говорил. А когда Джеффри было всего семь лет, генерал умер…
Тётя Черчи повесила красное платье на стойку и сняла другое, василькового цвета.
