Культ конспекта был настолько высоким, что про него курсант Саша Бурмистров сочинил даже песню, которая начиналась словами: «Вот мой конспект, а вот мой партбилет, — да здравствует Центральный Комитет!..»
Невозможно было понять, как от знания секретов прибавочной стоимости, закона «отрицания отрицания» или решений съезда ВКП(б) может зависеть успех форсирования водной преграды, точность огневого налета или быстрота преодоления зон радиоактивного заражения…
Чем ближе курсантская жизнь от семестра к семестру подвигала нас к заветному диплому, тем чаще у молодой поросли офицерского корпуса армии начинал прорезаться голос протеста против такого порядка вещей, но изменить его мы не могли.
Наоборот, свободное владение идеологическими догмами считалось показателем зрелости курсанта. Был период, когда высшим шиком признавалось цитирование трудов главного идеолога Вооруженных Сил генерал-полковника Дмитрия Вол-когонова, занимавшего высокий пост в Главном политическом управлении Советской Армии и Военно-Морского Флота. Некоторые преподаватели-гуманитарщики во время лекций возводили его в ранг «политических святых» и без цитирования его бессмертных трудов на экзаменах ответ не признавали полноценным…
Однажды Волкогонов приехал к нам в училище. Офицерский клуб был забит настолько, что не было места постоять даже на одной ноге. Появление идейного идола было встречено оглушительным взрывом аплодисментов. Его речь была похожа на тонкую работу Фаберже и зачаровывала курсантов своей красотой и точной логикой. Сотни юных глаз горели огнем восхищения.
Великий идеологический маг в генеральских погонах до небес возносил гений Ленина и выдающуюся роль КПСС…
Через десяток лет, когда на наших плечах будут уже капитанские и майорские погоны, тот же генерал Волкогонов станет беспощадно топить и вождя мирового пролетариата, и «организатора и вдохновителя всех наших побед»…
Он пытался оправдываться тем, что к нему пришло прозрение.
Нас воспитывали многие из тех, кто свои принципы и убеждения резко поменял на противоположные, когда появилась возможность ближе продвинуться к корыту власти и послужить новым хозяевам в более престижной должности.
Политические перевертыши всегда отвратительны. Но самые мерзкие из них те, которые в погонах…
ЯДРО
В те годы существовало негласное требование ЦК — не менее одной трети выпускников командных и 100 процентов выпускников политических училищ (политработник по определению не мог быть некоммунистом) должны уходить в войска с партийными билетами. Так поддерживался баланс, который назывался партийным ядром в Вооруженных Силах.
Четыре долгих года я встречал каждый день под ленинским лозунгом, очень похожим на икону. Он гласил, что коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество. Мне иногда становилось страшно оттого, что к выпуску из училища реализовать данный завет вождя я не успею, поскольку человечество выработало столько знаний, что на усвоение их не хватит и ста жизней.
У меня с детства было плохо с математикой, и потому даже с пятого захода никак не удавалось сдать зачет по «оружию массового поражения», на котором надо было делать расчеты даже с помощью логарифмической линейки. С великим трудом получив трояк за пролетарское происхождение, я ушел необогащенным знаниями ОМП, но коммунистом все же стал.
На четвертом курсе вместе с хулиганистым курсантом Во-тинцевым мы написали заявления, которые слово в слово повторяли тысячи других: хочу быть в первых рядах строителей коммунизма. Наши желания были тоже похожи, как инкубаторские цыплята. Тогда, конечно, мы не могли еще задать себе кощунственный вопрос по поводу того, как сразу 20 миллионов могут быть исключительно в первых рядах…
Но обладание партбилетом сулило офицеру определенные выгоды, хотя в некоторых ситуациях и приносило немало проблем. Офицер-коммунист имел преимущество при выдвижении на вышестоящую должность. Но даже командир отличного взвода уже не мог рассчитывать на повышение, если не был хотя бы кандидатом в члены КПСС.
Офицеры-коммунисты, имеющие выговоры по партийной линии, также лишались перспективы служебного роста. Из-за этого многие из них не могли продвинуться по служебной лестнице или поступить в военные академии. Такой порядок вещей все же играл немалую позитивную роль. Он дисциплинировал генералов и офицеров, повышал чувство ответственности. Понимание того, что в случае какой-либо провинности тебя могут «Дернуть за партбилет» и испортить карьеру, вынуждало оглядываться на партбюро и парткомы…
Когда армию департизировали и распустили политорганы, многие хамствующие и ворующие командиры сразу почувствовали себя намного привольней. Особенно те, кто явно путал единоначалие со вседозволенностью. Это уже вскоре привело к тому, что количество дисциплинарных проступков и уголовных преступлений среди всех категорий начальственного состава стало упорно повышаться…
КАША
Курсант военного училища имел смутное представление о Совете Европы и о том, что там страшно озабочены правами человека в Советской Армии. В то время партия и правительство могли очень далеко послать любой забугорный Совет, если он осмеливался вмешиваться в счастливую жизнь советского человека и охаивать наш образ жизни.
Когда же случалось, что военные люди начинали роптать на скотские порядки в части, на самодурство командиров или животные формы унижения человеческого достоинства, все это нередко правдами и неправдами заглушалось на корню. И чаще всего случалось так, что именно «правдоискатели» страдали больше, чем хамы, протекционисты или ворюги.
Однажды после тактических занятий на лютом морозе наш курс ввалился в полигонную столовую на обед. Холодрыга в помещении стояла такая, что командиры разрешили не снимать шинелей. Кое-как ополоснув руки без мыла и под холод-нющей водой, мы двинулись к столам. В тарелках с супом плавали кусочки льда, а гречневая каша примерзла к алюминиевым тарелкам настолько, что ее, казалось, не сколупнуть и ломом. Кто-то запустил тарелку через весь зал, но каша даже после того, как грохнулась о стенку, от металлического блюда не отстала.
Курсанты дружно отказались обедать и гуськом побрели в казарму.
— Это забастовка! Это заговор! — орал вслед нам начальник столовой.
Вскоре в штаб части были вызваны командир группы, секретари партийной и комсомольской организаций. Там им стали полоскать мозги по поводу того, что «дело пахнет криминалом» и надо бы уговорить сослуживцев не бунтовать. Давили даже на то, что при распределении все это хорошо им зачтется. Ребята не сдались. Мы остались голодными, но в столовую не двинулись.
