— Не, годины три назад пришли, дед привел. До этого в лесу жил, у нас был дом. А отец охотился, хорошо жили, мясо ели, — поделился со мной парень.
— А мама, да и куда потом отец делся? — спросил я, уже догадываясь.
— Мама при рождении Соловки умерла, а отец из леса не вернулся, дед и решил идти в Новгород искать лучшей доли, он стар уже для охоты, а я мал был, не говоря уже о Соловке. В холопы хотели пойти, брали только меня, а их нет, но я об этом сказывал уже, — пожал плечами парень.
М-да уж, недалек я был от истины.
— И чем же жили? — задал я следующий вопрос.
— У нас немного шкур было, их сторговали, потом землянку заняли пустую, обжили, но по прошлой зиме нас прогнали оттуда. Вот в нору и перебрались. Рыбачить пытался, да и воровать иногда, да, по-разному, так и жили, — признался парень.
— Понятно, я вот что предлагаю тебе, Лют, пойти ко мне на службу. А я буду давать тебе и твоим родичам кров и пищу.
— Похолопите? А что за служба-то? — спросил парень.
— Нет, без холопства. Честная служба, то, что говорят, то и делать, и помогать мне и моим людям. Слухи по торгу собирать, али еще чего, — пояснил я.
— А, ну это можно, я согласный, договор? — и Лют протянул мне руку.
— Договор, — и, усмехнувшись, я ее пожал.
— А что за слухи-то собирать, я так-то много чего слышал.
— Да разные, кто есть в городе, у кого какие интересы, кто чем торгует. Или подворье продает, вот я как раз купить хочу.
— А зачем покупать, вон сколько земли вокруг Новгорода, бери да стройся, — с недоумением спросил парень.
— Это тоже будет, но построить быстро не выйдет, не на ладье или в корчме все это время жить, так что и подворье надо, где можно поселиться, а после уже и новое обустраивать.
— Так я узнаю, кто продает, — и парень уже намылился сбежать.
— Стой, завтра узнаешь. А сегодня отдыхай и ничему не удивляйся, слушай Филиппа, понял?
— Ага, а они же ромеи, да? — задал вопрос парень.
— Глазастый, — и я потрепал парня по голове.
— Да я просто слышал, как они иной раз между собой непонятно говорят, вот и все, а на разных торговцев я уже насмотрелся.
— Молодец, еще я одаренный и лекарь и сейчас подлечу тебя и твоих родичей, не бойся, — и я выпустил силу жизни. И небольшой зеленый огонек заплясал у меня на руке.
Лют и Соловка уставились на него, не сводя взгляда. Я же лишь хмыкнул, так часто видел подобную реакцию на свой дар. И каждый раз меня это забавляет.
Поочередно я прикоснулся к Люту и Соловке, наполняя их силой жизни, не много, но достаточно, они молодые, да и сейчас сильно растрачивать свою силу не хотелось, когда она могла пригодиться мне на пиру.
Да и Дубыне толика моих сил досталась, и старик немного ожил и уже не казался таким бледным. Ничего, отъестся, да и я потом еще подлечу.
Оставшееся время до пира я шатался по корчме, ища пятый угол и пытаясь хотя бы в мыслях прикинуть, что меня может ждать. Хотя я больше себя накручивал, может, и обойдется все.
Взглянув на солнце, я понял, что время приближается к вечерне, пора. Погладив свой топорик и проверив, как вынимается нож, я кликнул Далена, Гостивита и Димитра, и мы двинулись на подворье князя.
[1]Черное море русичам привычнее называть было просто Русским. Или же Понтским (от Понт — — Πόντος — — море по-гречески). В «Повести Ввременных лет» так и указано — — «А Дънепрь вътечеть в Понтьское море трьми жерелы, еже море словеть Руськое…» (Днепр впадает в Понтское море тремя истоками, также море это Русским зовут). Греки и Ромеи прозывали его восточным.
Глава 7
Уже подходя к детинцу, Гостивит хлопнул меня по плечу и сказал:
— Не кручинься, Яромир, мы же с тобой.
Я хмыкнул и ответил:
— Я же не за себя переживаю.
— А за кого? — недоуменно спросил Дален.
— За них, конечно, — и я заливисто расхохотался. Да и парни начали улыбаться. А то действительно, как на похороны свои идем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А там хмельное будет, песни и пляски, а может, и дамы, а мы рожи кривим. Улыбаемся, господа, улыбаемся. А кто нас тронет, сам виноват.
Пройдя первые ворота, на площади везде стояли подводы с разной снедью, а вокруг распространялся умопомрачительный запах готовящейся еды. Пройдя сквозь всю эту кутерьму мы расслышали, что из-за второй стены раздается то ли песня, то ли хвальба под аккомпанемент свирели:
— Как у князюшки было у Владимира, собиралась беседушка очень малая. Во беседушке да сидели у нас люди добрые, люди добрые сидели, все лепые. Они пьют да едят, все прохлаждаются. Между-то собой похваляются. Как богатый-то хвалится он богатством. Как сильный-то хвалится своей силушкой. А бедный-то хвалится своей удачей.
Весело так звучало, с присвистом.
Ворота самой крепости были нараспашку, возле них стоял один-единственный страж, который частенько прикладывался к кувшину. В котором была явно не родниковая водица. Да и по лицу было видно, что он не особо доволен своим положением и явно хотел бы очутится на пиру, а не караул нести.
Он лишь зыркнул на нас не добро, не сказав ни слова, когда мы проходили мимо него.
В подворье крепости везде были уставлены столы, за которыми сидел народ. Я насчитал девять столов. Восемь стояли в четыре ряда, в каждом по два стола, а девятый притулился чуть в стороне и перед ним была небольшой пятачок свободного пространства, за ним и восседал князь Владимир со своими ближниками, которые и были при Владимире, помимо них, за его столом виднелась еще пара человек из той делегации, которую Владимир принимал до нас, остальные же были и вовсе не знакомыми.
Столы ломились от еды, а служки периодически еще приносили блюда или маленькие бочонки с хмельным. Столы были длинные, и за каждым из них уместилось от тридцати до сорока человек.
Я же стоял и оглядывался, примерно прикинув, сколько здесь народу, человек триста, не меньше, гости Владимира, однозначно, лепшие люди Новгорода да дружина князя, видать. Хотя, может, и не вся дружина, случись чего, должны же быть трезвые. Да и не на своем подворье, опять же, устроил пирушку, но там бы и места для всех не хватило.
— Что, к княжьему столу пойдем? — отвлек меня от размышлений Димитр.
— Я думаю, не стоит, вон, видишь, — я указал на один из столов, где можно было спокойно сесть, там было поменьше народу, может, человек с двадцать. И мы двинулись вперед мимо шума и гама.
— Видать, припозднились, вон все сидят уже, животы набивают, — я расслышал голос Далена, в котором звучало некое неодобрение, а может, это была зависть. Как это, едят, и без него.
Улыбка сама вылезла у меня на лицо, столько времени прошло, а Дален все такой же. Лишь бы пожрать.
А пока мы двигались к намеченному столу, из-за ближайшего раздались голоса, заводя песню, гости еще и начали бить по столам кулаками, задавая ритм:
— Говорила мама, жди, наступит день. След ладьи широкой, ляжет в волны тень. Поплывешь по морю к дальним берегам. Чужакам на горе отомстишь врагам. Говорила мама, поплывешь ты вдаль, за море вернется горе и печаль[1]…
Прислушавшись к песне, понял, что впервые такую слышал. А ее уже начали подхватывать и за другими столами.
Я уселся на лавку, а следом за мной уже и остальные занимали конец стола. Тот ломился от разных яств, разместившихся на больших блюдах или небольших плошках, некоторые были из дерева, а некоторые и из серебра.
Вон тебе и гусь запеченный, и заяц на вертеле жареный, а там икра красная в плошке, а вон и черная. Да и блюд из рыбы хватало, еще бы, город на реке же стоит, и осетрина, и копченая белорыбица. Каши тоже присутствовали разные, в том числе и гречка. Напитки были не только хмельные, судя по запаху, но и разные кисели и сбитни. Да и хлебов тоже хватало. Отдельных чашек для каждого не было, так что брали сразу с больших блюд, а кости и остатки кидали под стол.
