После паузы, вызванной взревевшим на сцене хором, она рассказала ему о свадьбе и о том, что месяцем позже они вложили все свои сбережения в паб на Лангуорси-роуд. Все дела там вел Альберт. Лили помогала ему три раза в неделю, что приносило им небольшой дополнительный доход.
— Заходи к нам, — сказала она. — В любое время. Мы всегда найдем полчасика, чтобы поболтать с тобой, Том.
— Хорошо.
— Нет, ты пообещай.
— Ладно, обязательно зайду.
Она бросила на него странный взгляд. Очень пристальный, словно пыталась заглянуть в душу. Сэйерс всегда знал, что от Лили Коллинз, обладавшей тонкой интуицией, никому не удавалось скрыть фальшь. Когда-то они были друзьями, но общение с ней доставляло ему некоторый дискомфорт — она мгновенно определяла, когда он врал, хотя бы самому себе.
— Так как у тебя дела на самом деле? — спросила она. — Ты счастлив, Том? Скажи, что да.
— Думаю, со временем буду счастлив, — заявил он, решительно отбрасывая притворство.
— Ну что ж… — Лили пришлось повысить голос, чтобы заглушить последние ноты хора «Блеск звезды Эрина». — В конце концов, все мы на это надеемся. Знаем, в чем состоит наше счастье, и стремимся к нему. А остальное — только воспоминания.
Финал очередного действия «Звезды» внес в бар волну посетителей, и Том, быстренько попрощавшись с Лили и еще раз пообещав посетить их с Альбертом, вернулся к своей работе.
Когда Медли, мим и подражатель, изрядно пошатываясь, выбежал на сцену и начал серию своих имитаций, Сэйерс проскользнул в фойе и направился за кулисы. К тому моменту когда он попал туда, на сцене уже находились «Музыкальные чудодеи», вовсю стараясь спасти представление.
— Отстаньте, чертовы придурки, — лютовал Медли, которого двое служителей волокли мимо Сэйерса. Из кармана мима вытекало сырое яйцо. — Ни хрена вы не понимаете в искусстве. Задницы у вас вместо голов.
Тщетно он старался убедить их в том, что все его падения и промахи должны происходить по ходу действия.
Сэйерс оглядел декорации для «Пурпурного бриллианта», с удовольствием отметил, что они находятся в полном порядке, и двинулся к зеленой комнате, где в ожидании звонка собрались занятые в спектакле актеры.
Его предупреждение оказалось лишним — актеры были полностью готовы к выходу. Однако не все. Как Том в душе и предполагал, Джеймса Каспара среди них не оказалось.
Гримерные находились у боковой стены здания, их высокие окна выходили на аллею, отделявшую театр от стоявшего напротив паба. Сэйерс взбежал по ступенькам, не слишком надеясь обнаружить актера в его комнате. Если бы он не нашел Каспара, Уитлок был бы вынужден либо отложить спектакль, либо вызывать на сцену любого незанятого артиста, который играл бы с текстом в руках. Случай для профессиональной репутации театра катастрофический, невероятный, но Сэйерс чувствовал в себе нечто такое, что перевешивало боль от потери актера.
«Его отец поставил себе целью возвратить его Богу, но умер в самом начале пути. Я поклялся ему, что доведу его работу до конца. Всю душу вложу в выполнение этой благородной миссии», — вспомнил Сэйерс слова Уитлока. Он ни секунды в них не верил и считал, что тому влиянию, которое обрел над директором Каспар, есть более рациональное объяснение. И каким бы оно ни было, Сэйерс приветствовал бы любой повод для невыполнения пресловутой «миссии».
Наверху лестницы Том остановился. Дверь в комнату Каспара оказалась открытой. Актер был не один. Сэйерс видел его отражение в зеркале, стареньком и дешевом. Сэйерсу показалось, что он смотрит на Каспара сквозь грязное оконное стекло. Тот был уже одет в костюм, только жесткий воротничок рубашки болтался. Сэйерс услышал, как Каспар, щелкнув пальцами, властно произнес: «Запонку для галстука».
— Слушаюсь, сэр, — раздался голос Артура, их мальчишки-посыльного. На миг отражение актера заслонилось его фигурой. Артур подскочил к Каспару и начал застегивать ворот его рубашки.
— Где мой блокнот для газетных вырезок?
— Еще не готов, — ответил Артур напряженным голосом. Застегнуть воротник оказалось для него трудным делом.
— Значит, ты у нас медлительный тугодум? Так, что ли?
— Да, сэр.
— Работаешь с ленцой, думаешь с ленцой. Может быть, мне попросить Эдмунда, чтобы он тебя уволил? А? Как тебе это понравится?
— Никак не понравится.
— Никак, — передразнил его Каспар. — Убирайся.
— Слушаюсь, сэр.
Артур пулей, как из кабинета зубного врача, выскочил из комнаты, побежал по коридору и, наскочив на Сэйерса, едва не сбил его с ног.
— Спектакль уже начинается, — сообщил тот.
— Да, мистер Сэйерс, — запыхавшись проговорил Артур, и в глазах его мелькнул испуг — он догадался, что нужно возвращаться к Каспару и поторопить его, чего ему явно не хотелось.
— Не волнуйся, — успокоил его Сэйерс. — Я сам зайду к мистеру Каспару.
— Совершенно не обязательно тревожить меня, — сказал Каспар, появляясь в дверях комнаты.
Артур кубарем слетел по ступенькам. Каспар подтянул стоячий воротник и манжеты, пригладил лацканы белого фрака. Он выглядел безукоризненно, словно только что отчеканенный доллар.
— Как видите, я вовсе не нуждаюсь в ваших напоминаниях, мистер Сэйерс, — заметил он и двинулся вперед.
Пока Том следовал за Каспаром до сцены, в голове его вертелось с десяток упреков, но момент высказать их был самый неподходящий.
* * *
Театр «Принц Уэльский» располагал собственным оркестром, поэтому музыкальный директор — в штате Уитлока имелся и он, — спустившись в оркестровую яму, не сел, как обычно, за пианино, а взял в руки дирижерскую палочку. Увертюра к «Пурпурному бриллианту» представляла собой сработанную на заказ мешанину из популярных классических мелодий и народных мотивчиков, но сделанную мастерски. Никто не смог бы придраться к ней и обвинить сочинителя в плагиате, а уж тем более потребовать отступных за использование чужого труда. Она нравилась любой аудитории. Если вы, дорогой читатель, тоже любитель подобных вещей, она пришлась бы по вкусу и вам.
Увертюра служила своего рода метрономом для актеров, давала знак, кому и когда вступать в действие. Услышав знакомый кусок, герои выплывали на сцену словно привидения. Первым появлялся коверный, исполнявший роль дворецкого, делал вступление к спектаклю. Затем выходила Луиза, и начиналась любовная завязка. За ней следовал сам Уитлок в роли переодетого сыщика. Обычно его встречали громкими приветствиями, но в последние дни аплодисментов ему доставалось меньше, чем дворецкому, в котором зрители узнавали Билли Дэнсона, «мешковатый костюм», из первой половины представления. Том догадывался, что босс раздражен большей, чем у него, популярностью своего подчиненного, но понимает, что театр от этого только выигрывает, и потому сделает вид, что ничего не замечает, и со спектакля его не снимет.
Пока Луиза стояла за боковым занавесом, ожидая своей очереди идти на сцену, рядом с ней возник Джеймс Каспар. Он появился словно призрак из темноты. Она не видела, как он подходил, но почувствовала его присутствие. Оно напугало Луизу. До первой реплики Каспару оставалось добрых десяток минут; кроме того, выступить на сцену он должен был с противоположной стороны.
Он наклонился так, чтобы голос его был слышен только ей и не выходил за пределы кулис.
— Простите, если я напугал вас, — тихо произнес он. Его дыхание коснулось ее уха. Луиза почувствовала, как колышутся ее волосы.
— Мистер Каспар, — прошептала она в ответ, — вам не за что извиняться.
— Я хотел бы кое о чем попросить вас.
— Вот как?
— Вы сегодня поете. Посвятите свою песню мне.
Луиза не знала, что ответить. Он, видимо, почувствовал ее смущение и прекратил разговор, не настаивая на ответе.
К тому времени, когда волнение ее прошло, Каспар удалился, растворившись в темноте кулис.
* * *
В баре, расположенном в задней части здания, недалеко от зрительного зала, в окружении незнакомых ему людей сидел Клайв Тернер-Смит и наблюдал, как поднялся занавес и начался спектакль «Пурпурный бриллиант». Он приехал в театр слишком поздно и не застал выступление коверного в первой части, поэтому его удивили горячие аплодисменты, которыми зрители встретили появление на сцене дворецкого. Он произносил свой монолог на кухне, где, облаченный в фартук, протирал столовое серебро. Аудитория состояла в основном из людей простых и непритязательных, сюжет их мало интересовал — они пришли в театр лишь приятно скоротать вечер. Наметанным глазом Тернер-Смит заметил среди зрителей своих коллег-полицейских.
Когда дворецкий, словно бормоча себе под нос, заговорил с аудиторией, начав с обычного в таких случаях: «О Господи, помилуй…», Тернер-Смит почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Он повернулся и увидел перед собой человека с худым, обтянутым старческой кожей лицом и гладко выбритым черепом, державшего в руках ту же записку, что он послал минут десять назад за кулисы. Она была вскрыта, на обратной стороне ее виднелся ответ. Почерк напоминал детские каракули.
