Катя не обольщается, не пытается поверить в реальность Морехода — ни в образе наглого бродячего кота, ни в ипостаси владыки ада, ни в роли умелого любовника, отца ее дочери. Призраки, вот что они такое. Привидевшееся в затяжном сне воплощение грез: о небывалой любви, о детях той небывалой любви, о преображении неприметной разведенки Катерины в могучую богиню Гекату — опять-таки силой никогда не бывшей любви… За исполнение мечты она, простая смертная, заплатила крестной мукой, выдуманной, но пережитой почти наяву на распятье дорог, где три старых богини делили ее тело и по частям убивали душу.
Катя прикрывает глаза, вновь вызывая в памяти ощущение ночи, текущей потом по коже, слезами по щекам, холодом по душе. Ночи Гекаты. Чьими глазами она видела эту ночь, чьими слезами плакала от боли, в чьем теле разгоралась эта боль, выжигая надежды на спасение? Ну конечно. Под замком Безвременья в Самайн слезами отчаянья исходила Кэт. А огонь-то разжигала она, Катя. В землях Беленуса, в Бельтейн. Именно тогда, у майского костра с факелом в руке, глядя на скорчившуюся на священных поленьях Теанну, Катерина стала Гекатой. До того у нее был последний шанс свернуть с пути, а потом и его не стало.
Потому что Катя-Геката-Саграда бросилась создавать-создавать-создавать. Вытаскивая со дна моря Ид все новых и новых богов и чертей, героев и злодеев. Судорожно лепя в мозгу аватары для нисхождения их с небес и восхождения из преисподней. Призывая: придите ко мне, порождения ночи моего разума, придите в мою вселенную и ешьте. Насытьтесь и накормите меня, вашу хозяйку, вашу создательницу. И они пришли, голодные, как могут быть голодны только призраки, и припали к реальности, будто щенки к суке. И вот настал миг, когда сила ублюдков Ночи проснулась и смяла новоиспеченную демиургиню, архимедовым винтом[48] затянув в темноту. Теперь она ли с ними, они ли с нею — все равно. Но из-за них, из-за собственных Катиных созданий, Катерина отдаляется от сына, отдаляется неотвратимо.
Они еще не враги, но вполне могут ими стать.
Пута дель Дьябло и с закрытыми глазами видит, как Виктор сияет — один — среди смыкающейся мглы. Свита Гекаты окружает его, пока не причиняя зла, только слегка касаясь, точно пробуя свет на ощупь. Катерина понимает: ее сын в безопасности. Хотя ни зги не видит во мраке, которым окружила его любящая мать. Что поделать, иногда эти мамы просто пугают.
Кстати, что такое зга? Дорога, тропа? Огонь в непроглядной ночи? Острый взблеск стрелы, прилетевшей из сумрака вспышкой боли? Если так, то Катерина тоже не видит ни зги в своей собственной тьме.
И все-таки перед ее внутренним взором яснеет после воспоминания, принадлежащего кому — Агриэль? Абигаэлю? Кэт?.. Катя не знает. Зато теперь она знает, кто такая Саграда. Кого порождения ночи разума лепят из живого, страдающего человеческого сырья. Запирая, задавливая мечты и надежды, желания и тягу, уродуя их под спудом, маринуя во мраке, точно в уксусе с солью и сахаром, покуда те не превратятся во что-то иное, страшной силы и страшной же скрытности.
Вот она, захваченная ими, словно разграбленный пиратами форт, стоит, обмирая, наглядеться на суть свою тайную не может. Величественная, что ни говори, картина — антиграаль с оскверненным содержимым. Плоть от плоти, дух от духа, мрак от мрака падших ангелов, от их искаженной, извращенной, опоганенной красоты. Предназначенный не давать, а забирать, не одаривать, а обкрадывать того, кто найдет сосуд тьмы и прикоснется. Думать о себе новой Катерине невыносимо.
Я ведь только хотела доказать, что чего-то стою, унылой вереницей ползут мысли. Хотела того же, что и все: немного согрешить, немного согреться, немного. Кто выпустил из меня проклятое цунами, смывшее мою жизнь, как рыбацкую деревушку в бескрайний океан? Можно отдать жизнь за то, что тебе нужно, но получить все задаром, когда ты совсем в этом не нуждаешься.
Мореход стоит за Катиной спиной, бесшумный, что собственная тень. Думает Катины мысли, точно серую нить на клубок мотает.
Женщина с колыбели чей-нибудь смертный грех.[49] Ловушка для душ. И совсем недавно эта ловушка распахнула дверцы, выпустив в небеса душу глупца-паладина. То, что казалось предательством, травлей, убийством, на деле стало спасением и освобождением. Отпусти и ты себя, Катя.
— Он прав, мам. — Голос Виктора в беззвездной ночи Гекаты гудит, словно колокол, несущий отпущение грехов. — Не мучайся. Ты справилась.
— Справилась, — кивает Апрель.
— И кто я теперь? — роняет Катерина. — Я та, кем представляюсь?
— Зеркало тебе подать? — улыбается Мореход. — Не нагляделась еще?
А подай, вспыхивает Катя. Где оно, зеркало, ради которого я еще здесь?
И видит их — малышку Эби и малышку Дэнни, нефилимов. Отродья смертной и дьявольской любви стоят, будто почетный караул, простирая в бесконечность зеркальный коридор, по которому к Саграде приближается Мурмур, преображенная и прекрасная.
— Идем со мной, — шепчет голосом волн и ветров, обволакивает соблазном, предлагая, обещая. — Все, что хочешь, Катерина… Все, что хочешь — все будет, все исполнится.
— Да уж исполнилось, — защищается Катя. — Все у меня есть. Уйди.
— Почему же ты несчастлива? — улыбается демон.
— Потому что жадина. — Не смотреть, не слушать. Не хотеть.
— Взгляни, не бойся… — Точно властная рука разворачивает Катерину лицом к тому, от чего отгораживалась всю жизнь. Веки размыкаются сами собой, взгляд фокусируется против воли, зрелище отпечатывается на сетчатке, кажется, навсегда.
Сильная, великолепная, завораживающая. Идеальная. Она, Катя. Свободная для чего угодно: для злодейства и для милосердия, для рабства и для власти, для любого выбора и любой прихоти.
— Это… колдовство. — Катин голос дребезжит и рвется, точно перетянутая струна. Обрывается и падает сердце.
— Конечно, колдовство. Все, что мое — твое. Все, что твое — мое. Мы твои, Геката. А ты — ты наша.
В шепоте Мурмур Катерина слышит море.
— Лясирен? — неуверенно произносит Катя.
— Мы все здесь. Твои зеркала, Саграда. — Взмах в сторону замерших нефилимов. — Уичаана, твой гнев. И… — Мурмур улыбается и протягивает руку к золотому сиянию, исходящему от драконьей громады, — …твой сын, Хорс. А ты…
— …хозяйка нави, — заканчивает за нее Катерина.
Триада старых богинь в полном составе. Хорс и Денница смотрят на мать так, словно видят ее впервые. Без человеческих слабостей и страхов, без жалкой телесной оболочки, порченой огнем и близкой старостью.
— Это не добро и не зло. Это всего лишь равновесие, — выдыхает сердце гор. И земля содрогается под Катиными стопами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
