Корневище Пейотля — гермафродит. Известно, что по своей форме оно напоминает и мужские, и женские гениталии.[27] Вся тайна диких индейцев заключается именно в этом ритуале. Символ его силы, как мне показалось, — это рапа, изогнутый кусок дерева, покрытый зарубками, по которому целыми ночами колдуны Пейотля ритмично скребут палочками. Но самое странное — это то, как отбираются эти колдуны. В один прекрасный день индеец чувствует, что его призвали учиться обращаться с рапой. Он идет за ней в священный уголок гор, где с незапамятных времен спит невероятная коллекция pan, которые были похоронены другими колдунами. Они сделаны из дерева, из дерева теплых земель, как говорят индейцы. Тараумара проведет три года над этой плантацией pan, и по окончании третьего года он возвращается уже знатоком главного ритуала.
Такова жизнь этого странного народа, на который никогда не сможет оказать влияние никакая цивилизация.
Джон Форестер
ДОПОЛНЕНИЕ К «ПУТЕШЕСТВИЮ В СТРАНУ ТАРАУМАРА»
Дополнение к путешествию в страну тараумара[28]
Человеческое сознание имеет право задавать вопросы, и я, путешествуя по всей земле, задал их себе очень много еще до этого, последнего, где нет больше ни сознания, ни вопроса, — а только лишь невыразимый огонь, единственный, выплескивающий дух Божий каждый раз, когда волнуется Его Сердце.
Ибо для того, кто развивает логику вещей вместе со своим сердцем, наступает момент, когда, словно в танце Пейотля тараумара, любое восприятие, как ткань, рвется крест-накрест, оно трещит так, что уже не знаешь, родился ли этот крест из твоего собственного сердца или из сердца этого Другого, который тогда уже не просто Другой, какой-то Другой, а именно Этот, Единственный Раздающий Огонь, язык которого пронзает насквозь и концентрирует вкус Слова, когда сердце, которое бьется, как Двойник, узнает своего СОЗДАТЕЛЯ!
Ибо когда нет ни Бога, ни проблемы, тогда больше нет и сердца, чтобы почувствовать или разорвать восприятие, которое пронзает, и разорваться крест-накрест самому прямо посреди восприятия.
И видя, как лгут вокруг меня люди, лгут о том самом, что вызывает к жизни идею, видя, как глупо они отказываются идти вперед, к идеям, я почувствовал, что мне нужно покинуть людей и уйти туда, где я мог бы, наконец, свободно развиваться вместе со своим сердцем, тем сердцем, что перед моим чутким сознанием собирает и очищает волнующие движения образов, приходящие к нему из окружающего Абсолюта, — пронзающую мой позвоночник плотно сотканную волну, которую сердце гонит к солнечному сплетению судорогой моря.
Я ничего не знаю о том, что собой представляет мое Я. Сознание? ужасное отвращение от Безымянного, плохо задуманного, ибо Я приходит, когда сердце наконец-то его скрутило, выбрало, вытащило из того и этого, против того и ради этого, сквозь извечные домыслы ужасного, где все не-я, демоны, осаждают то, что будет мною, моей сущностью, которой, как я постоянно вижу, мне недоставало, пока Бог не вложил в мое сердце свой ключ.
Бога видишь тогда, когда очень хочешь его видеть, а видеть Бога — означает не довольствоваться крошечной частицей земных ощущений, которые созданы только для того, чтобы немного приоткрыть жажду познания самого себя и полного сознания, которое этот мир постоянно убивает и обманывает.
Однажды я оказался далек от Бога, но никогда я не чувствовал себя так далеко от собственного сознания, и я увидел, что без Бога нет ни сознания, ни сущности, и что человек, считающий себя еще живым, никогда больше не сможет вернуться к себе.
Вот так, устремившись к Богу, я нашел племя тараумара.
Высшая идея человеческого сознания и ее всеобщие поручители: Абсолют, Вечность, Бесконечность — еще существуют у этого древнего племени индейцев, которые утверждают, что получили Солнце, чтобы передать его достойным, и сохранили в ритуалах Сигури органичные врата доказательства, благодаря которым наша сущность, отринувшая сонм нечистых, сохраняет связь с потусторонним пространством телесных ощущений, куда напрасно влечет нас Божественное Сердце.
Мне неведомо, сколько всего учений, связанных с посвящением, существует на земле; единственный источник, о котором я знаю, зовется ИИСУС-ХРИСТОС; говорят, что он узнал солнца — с первого до шестого, но говорят также, что мексиканское племя тараумара еще не спустилось с первого, потому что сохранило огненный образ того Источника, который оно называет Сыном Божьим. Однажды, рассказывают жрецы ТУТУГУРИ, Великий Небесный Знахарь появился так, как если бы он родился из открытых уст Солнца, Жаждущего, своего Отца в Вечности. И Он Сам был этим солнцем, и держал в руках Первый Крест, и ударял им; и другие Солнечные Кресты и Двойники Солнц рождались от Него и выходили при каждом Слоге, который эти Уста Небесных Крестов, в жертву свету, запечатлевали в безмерности.
Шесть раз ударял Крест света, и солнца подскакивали в небеса. И последнее было неувядаемым и чистым, таким, как его видят до сих пор над морем и землями, но вначале даже ночь была обращена в свет, потому что Сын Жаждущего, поднявшись к своему отцу, вновь начал вместе с ним свой путь в Вечности.
Вот истинная История Иисуса-христа, как нам ее передали на первых уроках христианства жившие в катакомбах, и я хочу увидеть, какое же язычество, скрытое священной памятью Ритуалов, открыло племени тараумара в наши дни возможность узнать своего Родоначальника.
Им был показан подлинный отпечаток лица Христа, тот самый, что проступил на плате святой Вероники на пути к Голгофе; и после таинственного совещания жрецы ТУТУГУРИ пришли мне сказать, что таким на самом деле и было его лицо, и что именно таким явился когда-то предкам их отцов Сын Божий.
Во время своих путешествий Знахарь Бесконечности дал им растение, чтобы вновь открыть врата Вечности усталой и измученной душе. Это растение — СИГУРИ.
Ибо душа идет от дня к ночи, как земля; одно только солнце идет от света к свету; для него существует только день, а ночь — это то, что всегда вдали от него. Но кто скажет, что ночь — это когда нет солнца? кто скажет, что когда небеса так плотно затянуты тучами, никакое солнце никогда не сможет их преодолеть? Вот и все, что говорят сегодня люди по поводу того, кого я видел точно так же, как вижу солнце, и в дождливые дни у меня нет сомнений в его существовании! Это Его ждали и оплакивали вместе со мной все те, кого я люблю на этой земле; и они, и я — все мы совершили ни с чем не соизмеримый поворот, словно напав на угасший след звезды еще до того, как эта звезда вспыхнула перед нашими глазами, и мы увидали наконец, что она вспыхнула. И те из моих друзей и братьев, кто видел, как вспыхнуло это солнце, до конца дней своих будет вспоминать об этом и рассказывать, каким прекрасным был тот день. А другие — что ж, они станут слишком похожи на животных, чтобы заслонить Истину.
— Часто бывает, что ночь приносит душе боль, да такую, что душа, измученная соблазнами и уставшая, уже не вполне понимает, откуда она: сверху или снизу, от света или от сумерек. Именно тогда вступает Пейотль, данный Иисусом-христом. Он подхватывает душу сзади и вновь помещает ее в вечный свет, идущий сверху от Духа; и, поддерживая ее там, учит душу различать себя и эту непостижимую энергию, которая является как бы многосторонней бесконечностью собственных способностей и начинается там, где мы — бесчисленные миллиарды призванных существ, — угасаем и иссякаем.
— Так высоко, как я поднялся в сумеречном состоянии сознания, я никогда не решился бы подняться, по тем или иным очевидным причинам. Между моим я и не-я идет война, которая уже много веков не может прекратиться. Иллюзорность, которую я не люблю, слишком часто, как мне кажется, занимает мое сознание с обольстительной энергией, гораздо более сильной, чем Реальность. Передо мной стояло искушение: быть тем или этим, быть как то или как это, быть как тот или как этот. Вот в чем причина страшной битвы, которую в предчувствии своей Воли и своих Действий я веду со своим не-я. Но кто скажет, на основании чего решил я выбрать свое сознание? Человек видит Добро и Зло, как если бы какая-то сила ему о них говорила, но он никогда не видел себя в Источнике, распределяющем неназванные импульсы, которые побуждают его судить и оказывать предпочтение. Когда человек творит Добро, он считает его превосходным, внушающим доверие и явно более предпочтительным; когда же он совершает Зло, или даже в тот миг, когда он о нем думает, он спрашивает себя, не будет ли ему от этого лучше, и по каким причинам; эти причины словно исчезают из его сознания, и как только Зло их затемнит, Добро является ему как Хорошее, а Зло — как плохое, в то время как Бог, обитавший чуть дальше, чем он полагал, никогда не переставал говорить ему об этом. Но Бог — это тот, кого он никогда не хотел слушать.
