Тоннель кажется узким. Стенки облеплены тысячами копошащихся эльбов. Мокша прижимается к шее пега, дышит через вонючую тряпку и смотрит на сверкающие паутинки, которые эльбы успели натянуть. Крылья пегов, летевших здесь недавно, рассекли всю паутину – значит, эта свежая.
Когда Мокша выныривает из тоннеля, Митяй, Фаддей и Кика ждут его у упавшей сосны. Сосна так искривилась, что и вовсе ее из земли выворотило. Лежит сосна, держится на единственном корне, связывающем ее с землей, но как-то живет, пробиваются на стволе веточки, тянутся к гряде. Мокше кажется, что он сам похож на эту сосну. Тоже уже завалился, тоже корни торчат из земли – но ведь пускает его еще двушка!
Кика Златовласый скучает и дурачится. Пяти минут на двушке не пробыл, а уж засиделся, дитятко! Фаддей стоит рядом, позевывает. То живот почешет, то редкую рыжую бороденку. Мнет ее, нетерпеливо дергает из стороны в сторону, как мочалку. Ныряет Фаддей не часто, в седле сидит неуклюже, как мешок. Это, так сказать, далекий прародитель Кузепыча, чего ни Кузепыч, ни сам Фаддей, разумеется, не знают.
– Видел, что с болотом творится? – спрашивает Фаддей у Митяя. – А что тебе говорит двушка? Объяснила она, отчего кипит болото?
Митяй морщится. Самые сокровенные, самые важные для него вещи, связанные с двушкой, он обсуждать ни с кем не любит. Они очень тонки, эти вещи, трудновыразимы и плохо заключаются в жесткие коробочки слов. Они как мелкие белые цветы, которые могут жить только при лунном свете сокровенной мысли.
– Разве она словами говорит? – неохотно отзывается Митяй и вскакивает в седло. За ним, прямо с лежащей сосны, ловко, как кошка, в свое седло сигает Кика. Фаддей забирается на коня медленно, ответственно. Проверяет подпруги, пыхтит, долго ловит ногой стремя. Кика, окончательно утративший терпение, на горячем жеребце носится вокруг, пугает смирную кобылку Фаддея.
Летят они долго. Вначале до Пяти Пальцев. Так называют озеро с пятью заросшими протоками, напоминающими руку. Здесь купают пегов и купаются сами, причем Мокша и Фаддей забираются в воду в одежде. Кика ложится на берегу и, опустив голову в воду, пьет. Ему интересно – можно ли пить под водой. То есть не наклонившись над водой, а именно если вся голова в воде. Можно так пить или нет?
От Пяти Пальцев направляются к Каменному Языку, который выступает от Первой гряды в сторону Межгрядья. На Каменном Языке любят отдыхать летающие растения. Сидят на таких отвесах, где, кажется, и мухе не удержаться. Запускают корни в трещины, ищут капельки воды. Два молодых растения вплетаются Кике в распущенные волосы, и он становится похож на лесного божка.
Дальше летят над Межгрядьем. Митяй держится впереди. Нетерпеливый Кика то и дело вырывается вперед, но поневоле возвращается, потому что не знает дороги. Мокше мучительно хочется ожечь его между лопаток плетью. ПОЧЕМУ КИКУ, ЭТОГО СКОМОРОХА, ДВУШКА ПУСКАЕТ? Кика даже не потный, разве что испарина на висках, а сам Мокша взмок так, что мысли плавятся и остаются только зависть и бесконечно повторяющийся, сливающийся в бесконечную цепочку вопрос «Почемупочемупочему?».
Фаддей летит рядом с Мокшей, не отрывается, даже чуть приотстает. Кобылка Фаддея притомилась. Еще бы – такую тушу тащит. Минуты тянутся бесконечно. Вторая гряда дразнит. Летишь к ней, черпаешь небо крыльями пега – а гряда и не думает приближаться. Затягивается белыми тучками, пуржит рябью летающих растений.
Наконец они добираются до горы, отколотой от Второй гряды гигантским трезубцем. Стреноживают пегов. Мокша сразу бросается к огромным листьям, наполненным водой. Пить! Пить! Разноцветные легкие рыбки, которых он спугнул, взвиваются в воздух, прыгают в чаши других листьев.
Фаддей окунает голову в одну из чаш. Фыркает, отплевывает забившуюся в рот рыбку. Кика носится туда-сюда, задевает чаши, хохочет. Митяй уже поднимается в гору. За ним спешит Мокша. Из-под его ног осыпаются мелкие камни. Поначалу он опережает Кику и Фаддея, но вскоре начинает задыхаться, часто останавливаться и жадно выискивать глазами, нет ли где еще листа с водой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Они поднимаются до расселины в скале. Митяй опускается на четвереньки и ползет. Мокша ползет следом, часто врезаясь в Митяя лбом. Хочется распластаться и не двигаться, но за спиной у Мокши неутомимо пыхтит Фаддей.
Наконец становится светлее. Митяй приподнимается на локтях, на что-то показывает. В трещине соприкоснувшихся гор – тайное озеро, скрытое дымкой розового тумана. Скользят в тумане быстрые тени. Не крыльями только летят, а всем телом – и шеей, и гибким хвостом. Пег бы в расселине крылья давно изломал, крылатые же змеи обтекают скалы. Ныряют. Взлетают. Крики у них резкие, чем-то напоминающие крики чаек.
Кика и Фаддей у озера впервые. Это Мокша с Митяем уже были здесь прежде. Фаддей восхищаться не умеет. Сразу начинает смекать, что к чему можно приспособить. Его маленькие глазки деловито изучают драконов, озеро, склоны. Кика же и вовсе созерцать не умеет. Ему надо все потрогать. Он как улитка. Все думают, что у улитки усики, которыми она шевелит, а у нее это глазки. Вот и у Кики глазки на ручках. Если не потрогает – все равно как и не смотрел. Кика давно бы уже сиганул в расщелину, не придерживай его Митяй.
– Разобьешься!
– Не разобьюсь! Я ему на спину сигану! – страстно мычит Кика.
– Кому?
– Змею крылатому! Пусти!
Фаддей неспешно подползает и всей тушей наваливается Кике на спину. Даже не пытается держать, просто лежит на нем, как тюлень. Кика и шевельнуться под его тяжестью не может.
– Дурацкое дело не хитрое! Сиганешь! – обещает Фаддей. – Охолони слегка – и сразу сиганешь!
Постепенно Кика успокаивается. Фаддей с Митяем негромко переговариваются, порой свешивая головы и разглядывая что-то на склоне. Там, где крылатые змеи, линяя, трутся о скалы, за десятилетия скопилось великое множество сброшенных кож. Сверху не разглядеть, какой они сохранности, но Фаддей и Митяй уже прикинули, что бросать такое богатство на двушке не стоит. Может, получится делать из них седла или одежду? Потому и велел Митяй захватить с собой корзины.
Начинают готовиться к спуску. Связывают между собой веревки. Мокша с Фаддеем остаются наверху. Митяй с Кикой спускаются. Корзину Кика нахлобучил себе на голову, а за веревку едва держится.
Крылатые змеи с резкими криками проносятся над озером. На Митяя и Кику внимания не обращают. Изредка то один, то другой змей выпускает струю пламени. Пламя очень разное – есть боевое, горячее, а есть вполне себе мирное. Вон та изящная, недавно полинявшая самочка выдыхает пламя кокетливо и тонко, щекоча им преследующего ее поклонника, не прогоняет, а скорее дразнит. А вон той грузной сварливой змеихе ее ухажер не нравится. Она шпарит его коротким, нутряным пламенем, целя по уязвимым крыльям, и очень быстро загоняет беднягу в озеро.
Митяй и Кика начинают наполнять корзину змеиными кожами. Берут с разбором. Есть свежие, а есть давно высохшие. Линяют крылатые змеи не как ужи и гадюки, а, скорее, как ящерицы, отдельными пластами, помогая себе зубами и все время смачиваясь в озере. С хвостов они скусывают кожу быстро, а вот к мордам она присыхает, и приходится отмокать в озере и тереться о камни.
Митяй и Кика возятся долго. Перекладывают кожи так, чтобы побольше влезло. Фаддей непрерывно ворчит, что они все делают неправильно, и тоже порывается спуститься, но высота и веревка с узлами его страшат.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мокша все внимание сосредотачивает на крылатых змеях. С ними творится что-то странное. То они летали разрозненно, каждый сам по себе, а теперь, охваченные единым порывом, собираются над водой, смыкаясь в кольца. Колец два – большое и маленькое. Во внешнем кольце – десятка полтора змеев, во внутреннем – семь. Змеи летят навстречу друг другу, отчего кажется, будто одно колесо посредством невидимой шестерни вертит другое.
