«Бывает и хуже. Возвращайтесь, дорогой, на корабь и пришлите двухголового теленка на первую полосу».
Он всегда говорил корабь, а не корабль, а двухголовым теленком называл необычно интересную, гвоздевую, информацию. Когда я вернулся на пирс, Лодякова и «Катюши» там уже не было, они исчезли бесследно. Ты понимаешь: вышли на задание и не вернулись. Сколько уже лет прошло после войны, судьбы всех кораблей выяснены, почти все погибшие найдены, многие подняты, а о «Катюше» и Лодякове ничего не известно…
Иван Трофимович отпил глоток остывшего мая, быстрым движением поправил стрельчатые усики и продолжал:
— В том, что «Катюша» погибла, ничего удивительного нет — тогда многие корабли гибли загадочно, не успев даже дать сигнал бедствия. Удивительно, что «Катюшу» до сих пор не нашли. Это уже напоминает одну из необычайных морских историй, вроде легенды о «летучем голландце» или историй с кораблями-призраками. Конечно, в наше время, время межпланетных ракет и полета человека в космос, эти легенды ушли в прошлое. Но и сегодня синее безмолвие морской пучины хранит немало тайн, немало таких историй, которые все еще остаются неразгаданными…
Иван Трофимович рассказал, что в 1928 году, когда войной на море еще и не пахло, бесследно исчез датский учебный парусный корабль «Кобенхавн», вышедший из Монтевидео с пятьюдесятью матросами и кадетами на борту. А двадцать лет спустя, в феврале 1948 года, когда мировая война уже окончилась, английские радиостанции получили сигнал бедствия с голландского парохода «Уранг Медан», пересекавшего Молуккский пролив. К терпящему бедствие пароходу помчались на выручку суда с Малайи и Суматры. Спасательные партии увидели на борту «Уранг Медан» жуткое зрелище. Капитан лежал на мостике мертвым, на лице его застыло выражение ужаса. Трупы моряков валялись на палубе, в рулевой и штурманской рубках, в кают-компании. Тело радиста свисало со стула в радиорубке. Его рука все еще сжимала ключ, недавно отправивший в эфир отчаянный призыв о помощи. На судне не было ни одного живого существа, но на трупах не было видно ран или каких-нибудь повреждений. Моряки спасательных судов не успели опомниться, как на голландце разразился страшный пожар, потом раздался оглушительный взрыв, и объятый пламенем «Уранг Медан» на виду у потрясенных зрелищем спасателей исчез в розоватых от зарева волнах Молуккского залива.
— А вот еще одна тайна моря. — Иван Трофимович пододвинул Прохору отпечатанную латинским шрифтом газету и ткнул пальцем в заметку, обведенную красным карандашом. — Это «Таймс геральд» за одиннадцатое февраля пятьдесят третьего года. Читай! Не читаешь по-английски? Тогда я переведу… В Коломбо, пишется здесь, на буксире приведен слегка поврежденный теплоход «Холчу», на котором имелись большие запасы продовольствия, воды и топлива. Все пять человек его команды загадочно исчезли в море. На камбузе была приготовлена пища. Несмотря на сломанную мачту, «Холчу», имея груз риса, хорошо шел среди волн. Обычно это судно совершало регулярные рейсы между Андаманскими и Никобарскими островами. Что случилось с пятью членами команды — неизвестно. Судно было обнаружено три дня назад английским грузовым суднам в двухстах милях от Никобарских островов…
Необычайные морские истории, очевидно, случаются не только в мирные, но и в военные годы, — многозначительно сказал Иван Трофимович, закончив чтение заметки.
— Вы считаете, что «Катюша» стала жертвой такого случая?
— Кто вам это сказал?.. Я, может быть, считал бы, если бы… Если бы, как говорит один мой хороший знакомый, во-вторых, я абсолютно верил в то, что в трех выше приведенных случаях имели место только морские чудеса, а не происки каких-нибудь ловких пройдох, а во-первых, если бы некоторые совершенно реальные документы не заставляли мои извилины работать в другом направлении.
— Вот как!
— Да, дорогой Демич-младший, вот так!
Он аккуратно сложил вчетверо вашингтонскую газету и положил ее в темно-синюю папку. Потом достал оттуда несколько листков с густым машинописным текстом и подал Прохору:
— Почитай-ка вот это. Бери смелее, это вольный пересказ показаний одного немецкого завоевателя, подстреленного партизанами недалеко от Балаклавы.
«Я его, стерво, перевязав чистым бинтом. Я его, подлюгу, накормыв с той пайки тушонки, которая нам до конца месяца осталась. Хотив с ним по-хорошему потолковать, а он, падло, мовчыть, прикидывается, будто нашего языка не понимает. А как же он не понимает, як я на свои вуха чув, колы он требовал у тетки яйки и млеко и грозился, если она не даст, доложить начальству о том, что тетка эта партизан переховует. Я его и так и сяк уговаривал, да фриц оказался совсем несознательным. Тогда я вынул пистолет и заявил, шо як он не перестанет серость свою показывать и в два счета не вспомнит российскую чы украинскую мову, то я должен буду тут на месте его прикончить, бо такие необразованные фрицы нам и в штабе не нужны, а возиться мне с ним николы. Цей фриц тоди меня дуже хороше зрозумив и мову хутко всю як є спомнив. Правда, вин довго ще заикався и поглядав на мой пистолет, но разговор пошел по-хорошему. Так от, он мне доложил, як на духу, что в конце мая, колы наши еще не оставляли Севастополя, в Форос прибыла итальянская автоколонна в составе одной легковой машины и мотоцикла, трех чы четырех автобусов и автоцистерн, трех чы четырех тракторов, десяти тягачей и стольких же автоприцепов, да еще десять кораблей на автотяге. Я був не поверил нащет кораблей и напомнил тому фрицови, що брехунив нам у штабе тоже не надо, и знову выйняв из кармана пистолет, но фриц побожился своими детьми, шо говорить чисту правду и сказав, шо як вин брешет, то его и в штабе расстрелять успеют, и мне, значить, торопиться никуды. Командует этой автоколонной якийсь капитан третьего ранга Ленци чи Ленце, а всего в колонне пять офицеров и почти полсотни унтеров и рядовых. Полоненный фриц служит в немецкой саперной роте, котрий було приказано построить деревянный помост с рельсами; по ним и были спущены те корабли на воду.
После того, як я пообещал сохранить дороге ему, як згадка про перебування в соняшному Крыму, жыття, сховав пистолет и налыв с нашего энзе пившклянки спирту, фриц совсем подобрел, развязал язык и оказался добрым таки звонарем. Он начал даже хвастаться, шо як я доведу его до штаба, то мне неодменно дадут орден за него, бо италийська колонна есть очень важная штука, потому как не успела она появиться в Форосе, а туда уже понаехало немецкое и италийское начальство из Ялты и Симферополя, был даже командующий немецкими военно-морскими силами в Черном море. А 31 мая сюда приехал командующий всеми фашистскими вооруженными силами в Крыму генерал фон Манштейн. Генерал кричав, як одесский биндюжник, на командира колонны и ще на якогось Форцу, лаяв италийцев безмозглыми стратегами и самотопами, казав, що он не променяе пары обмоток и черных ботинок на ногах немецкого егеря на весь италийский подводный флот и якшо русские перехватят грязную лоханку, то он, Манштейн, буде навить радый и при перший зустричи покаже адмиралу Деницу дулю.
