Час спустя их снова отвели в камеру, а еще через полчаса доставили в ночной суд. Их родители уже были там, кроме отца Санди Мелтон, который уехал из города. Мать Джима плакала, и слезы капали на четки розового дерева, которые она перебирала. Эрик был разъярен и выглядел весьма грозно.
Дядя Сэма был высохший лысый старикан с большим крючковатым носом в сетке лопнувших сосудов. Это плюс длинная тощая шея, покрасневшие от виски глаза, плешивая голова, черная мантия и сутулые плечи придавало ему облик стервятника. Хотя судья, как полагал Джим, чувствовал себя скорее канарейкой, завидевшей кошку. Против его племянника Сэма выдвигались серьезные обвинения: вторжение на чужую территорию, порча частной собственности, пьянство и бесчинство, употребление наркотиков и нарушение тишины после установленного часа. Его могли также обвинить в пособничестве членовредительству, а если Думский умрет — в соучастии причинению смерти. Могли обвинить в пособничестве гибели собаки. Думский находился в больнице и мог лишиться руки.
Такие статьи — не шутка. Судья Вайзак не мог отпустить племянника и прочих длинноволосых выродков просто так. Но если он поступит с ними так, как они заслуживают, его невестка, миссис Вайзак, свернет ему шею. Да не в переносном смысле, а в буквальном.
Правда, все правонарушители были несовершеннолетние, что и дало судье временную лазейку. Он прочел им суровую нотацию и отпустил под ответственность родителей.
Хорошо еще, что нам не пришили хранение наркотиков и алкогольных напитков, подумал Джим. Девчонки избавились от бутылок и капсул, как только услышали вдалеке сирену. Санди Мелтон обыскала Сэма Вайзака и найденные таблетки закинула в кусты. У Джима при себе ничего не было, а Боб выбросил свое еще в сортирной яме.
Как только судья их освободил, мать Сэма ухватила сына за ухо и потащила за собой, а он хныкал и вращал одной рукой. Она, наверно, воображает, что она тетя Полли, а он Том Сойер.
Машина въехала на заляпанную маслом дорожку у дома.
— Родной очаг, — сказал Эрик Гримсон. — И вся семейка налицо.
Безработный крановщик, тронутая католичка, убирающая у богачей, и никчемный хиппи, чокнутый тупица. Ладно бы просто тупица, так еще и чокнутый, и ладно бы просто чокнутый, так еще и тупица. А теперь еще и в тюрьму сядет. Сестричка его, шлюха, родила двух ублюдков неизвестно от кого и живет с мужиком, который в отцы ей годится, с ненормальным — зарабатывает тем, что гадает по руке и чайной заварке да астрологические карты составляет! Хибара у нас вот-вот провалится прямиком в Китай, да и наплевать! Ну что я такого сделал, Господи?
— Богу до нас, опущенцев, дела нет, — сказал Джим, вылезая из машины и с силой захлопывая дверцу.
— Джим! — сказала мать. — Не кощунствуй. Все и так достаточно плохо.
— Так ведь он трепло поганое, твой сынок! — заорал Эрик. — Мало у тебя было выкидышей — какого же черта ты и его не выкинула?
— Прошу тебя, Эрик, — тихо сказала Ева, — ты разбудишь соседей.
Эрик завыл по-волчьи, а после сказал:
— Разбужу? Ну и что из этoro? Все равно они прочтут о твоем сыночке в газетах и все про нас узнают, точно и так не знают. Разбужу, ну и пусть!
Джим открыл боковую дверь, и отец напустился на Еву — почему не проверила, уходя, все ли окна и двери заперты.
— Какая разница? — сказал Джим с порога. — Что у нас воровать-то?
Он вошел в дом, но отец ринулся следом и схватил его за плечо. Джим рванулся и побежал по лесенке в холл, оставив в руках отца одеяло.
— Может, у меня и было бы что воровать, — кричал вслед Эрик, — если б не вы с матерью!
Джим вбежал в ванную и заперся. Он почистил зубы с солью и содой, взяв их из верхней аптечки над раковиной. Потом вычистил ногти и снял с себя всю одежду, еще мокрую. Отец орал за дверью, то и дело колотя в нее кулаком, а Джим в это время стоял под душем. Прошло много времени, прежде чем он почувствовал себя чистым.
Воду он не закрывал, пока не потекла холодная. Ну вот, теперь отец еще больше обозлится. Он всегда нудит, чтобы экономили воду и газ. И при этом ругает Джима за то, что он не моется.
Несмотря на охлаждающее действие душа, внутри Джим был все еще накален. Если бы ярость можно было видеть, он бы светился в темноте. Все сегодня шло не так — да и почти каждый день так бывает. Не так? Мягко сказано. Одно унижение за другим. Позор за позором, провал за провалом.
Он постоял еще с минуту в запотевшей теплой ванной. Как только он выйдет, к нему прицепится отец. И Джим определенно его ударит, начнет отец драться первым или нет. Порукой этому служит красное облако, сгущающееся внутри.
Джим нехотя отпер дверь. Эрика снаружи не было. Из кухни доносились голоса вместе с запахом кофе. Отец сбавил тон, а мать почти не было слышно. Может, старик унялся? Хотя вряд ли. Включилась колонка, и ее гул заглушил кухонные звуки. На ноги Джиму пахнуло теплом, и он порадовался этому, потому что опять начал трястись, едва вышел из нагретого помещения.
Голый, с сырыми одежками под мышкой, он быстро прошел в свою комнату. Закрыл за собой дверь, скинул одежду на пол и подошел к шкафу. Не успел он снять с крючка свою пижаму, сзади раздался грохот. Обернувшись, он увидел распахнувшего дверь отца. Эрик побагровел и сжимал кулаки. Что бы ни произошло у них в кухне, его это не утихомирило.
— Оденься сейчас же! — рявкнул он. — Стыда у тебя нет!
От несправедливости этих слов — ведь отец сам ворвался к нему без разрешения — гнев Джима сгустился в крошечный горячий шарик. Еще немного нагрева, еще немного давления — и он рванет. И унесет с собой Эрика Гримсона.
— С этих пор все пойдет по-другому! — орал отец. — Или веди себя прилично, или выкатывайся, вот и весь сказ! И первым делом…
Он дико повел глазами вокруг, потом выхватил из заднего кармана перочинный ножик, открыл его и начал кромсать плакаты с рок-группами и рок-звездами. Не успел Джим издать протестующий крик, как от «Хот Вотер Эскимос» остались одни клочья, а Эрик атаковал Кейта Муна.
— Долой все это дерьмо! — кричал он.
Раскаленный докрасна шарик рванул, полыхнув белым пламенем.
Джим с воплем прыгнул на отца, развернул его к себе за плечо и стукнул по носу. Эрик повалился на стенку, из носа потекла кровь. Джим ударил его кулаком в плечо, хотя целил в подбородок. Эрик бросил нож и сцепился с сыном. Они качались взад-вперед, обхватив друг друга, рыча и отдуваясь.
— Я тебя убью! — проскрежетал Эрик.
Джим закричал, вырвался и отскочил. Он задыхался, и сердце так колотилось, что того и гляди оборвется. И тогда, сквозь бешеную пульсацию крови в ушах, щелкнул замок. Таким громким был этот звук, что замок, наверное, был огромный. И ключ, который поворачивался в нем, тоже был огромный. За щелчком последовал стон, точно открылась очень тяжелая дверь на ржавых петлях.
Пол накренился, стены покосились, и книги посыпались с полок. Джим с отцом упали на пол и тут же вскочили, дико глядя друг на друга. Штукатурка сыпалась на них кусками — Джим видел, как она отскакивает от отца. Белая пыль покрыла голову и плечи Эрика, припудрив два кровавых ручейка из носа
В кухне кричала Ева.
— Боже ты мой! — завыл Эрик. — Вот оно!
Дом снова качнулся.
— Уходим! Уходим! — закричал Эрик и выбежал из комнаты, клонясь на один бок, чтобы уравновеситься на скошенном полу — но все равно ударился плечом о косяк.
Джим засмеялся — и больше не мог остановиться. Сейчас дом провалится в тартарары. Может, родители успеют выбраться, а может, и нет. Но что бы ни случилось, это случится по воле судьбы, по воле Норн. Справедливость тут ни при чем. Он останется здесь и уйдет на дно вместе с кораблем. Так оно лучше — да еще и смешно к тому же.
Ничего, что было после этого, Джим не помнил. Позже ему рассказали, что его родители выбрались-таки из дома, перелезли через сорванную переднюю веранду, пересекли провалившийся двор и выползли на тротуар. Пришлось, правда, тут же перейти на ту сторону улицы, потому что цемент, на котором они стояли, еще сильнее вздыбился и растрескался. Дом пошатнулся и провалился еще на фут. Соседи по обе стороны от Гримсонов тоже выскакивали с криками из своих колеблющихся домов. Вся округа пробудилась, в домах зажигались огни, люди выходили на веранды, спрашивая, что стряслось, детей заворачивали в одеяла и усаживали в машины на случай быстрой эвакуации.
Вдали завыли сирены — это полиция и пожарные спешили на Корнплантер-стрит.
Ева Гримсон стала кричать, чтобы кто-нибудь пошел в дом и спас ее сына. Охотников не нашлось. Эрик твердил, что Джим задержался только потому, что ему надо одеться. Но Ева была уверена, что он или ранен, или застрял внутри.
Когда подъехала полиция, пожарные и «скорая помощь», Ева бросилась к дому. Эрик и еще двое соседей удержали ее, а она кричала, отбивалась и умоляла, чтобы ее пустили.
