— Спасибо, — говорю я.
Итан кивает, и по его лицу я вижу, он хочет что-то сказать. «Я буду тебя во всем слушаться. Буду учить играть в карты, а вопросов задавать не стану» — вот что говорит его взгляд.
И тут я понимаю: существует такое, что уже не переделаешь. Назад не вернешь. Открыл человеку душу, поделился с ним всеми мыслями и чувствами, а потом? Можно игнорировать, можно постараться забыть об этом, но вернуть ситуацию обратно, сделать все как прежде невозможно.
* * *Что у тебя?..
Почему ты?..
А ты куда?..
Ну, что я тебе?..
Да, сформулировать этот вопрос не так-то просто. Но я должна задать его. Потом, естественно, последуют другие вопросы, много. Но первый — самый трудный.
Шагаю, погрузившись в свои мысли, потом замечаю, что Итан идет за мной, догоняет, торопится.
— Ты зачем за мной потащился? — спрашиваю я.
— Надо поговорить. Можно?
— А можно потом?
— Нет, лучше сейчас. Это очень важно.
Похоже, его не волнует, что, пытаясь избавиться от него, я прибавляю шаг.
— Потом.
— Нет, сейчас.
— Сейчас не могу.
А сама все-таки останавливаюсь. Не могу. Но как от него отвяжешься? И боль ему причинить не могу, да еще намеренно.
— Пренна, я понимаю, есть много чего, о чем ты не хочешь говорить, например откуда ты здесь появилась. Наверное, ты считаешь, этого делать нельзя. Согласен. И не надо говорить, если не хочешь. Но дело в том…
Я снова трогаюсь с места. Нельзя допустить, чтобы меня уничтожили. Это все равно что покончить с собой. Не сейчас.
— Дело в том…
Я поворачиваю за угол. Чуть не бегу.
— Дело в том, что, кажется, я и так уже знаю.
Поднимаю, хотя и очень не хочется, глаза на Итана, в них отчаянная мольба: поговори же со мной!
«Если кто-либо из местных жителей знает о тебе правду — неважно кто! — каким бы он ни казался добрым и отзывчивым, он тебя не пожалеет. Он будет вести себя, будто хочет помочь, но это не так. Он уничтожит тебя и уничтожит всех нас».
Так поучала меня мама, этому учили меня мистер Роберт, друзья, все мои знакомые, все, на кого я могу рассчитывать.
Я замедляю шаг. Не знаю, долго ли я буду от этого бегать.
— Откуда?
— Бен Кеноби все рассказал несколько дней назад. И еще он сказал…
Я поворачиваюсь к Итану:
— А тебе не кажется, что он сумасшедший?
— Я много раз с ним беседовал. Не думаю, что он сумасшедший.
— Правда? — Теперь я прикидываюсь, но получается плоховато.
— Правда.
— И что он тебе сказал? — спрашиваю я равнодушно-саркастическим тоном, но выходит очень фальшиво.
Итан старается вести себя осторожно. Смотрит на меня вопросительно. И вдруг протягивает руку и снимает с меня очки. Я изумленно разеваю рот. А он кладет их себе в задний карман. Потом снова начинает говорить, не торопясь, тихим голосом.
— Он сказал, что ниоткуда ты не приехала. — Итан говорит очень медленно, в паузах между его словами я слышу свое частое, прерывистое дыхание. — Что ты прибыла из другого времени.
Рот у меня раскрылся еще шире. Дыхание перехватило, ощущение такое, будто я задыхаюсь. Голову не поднять, она как чугунная. И что теперь? Надо убедительно показать, что меня поразила абсурдность его утверждения. Какая чудовищная нелепость, какой идиотизм! При этом надо презрительно и высокомерно фыркнуть. Легко сказать.
— И ты веришь басням этого бродяги с павлиньими перьями? — Я делаю неуверенное движение рукой в сторону его заднего кармана. — Скажешь еще, что он по секрету сообщил, будто с помощью этих очков за нами всеми следят, да?
Итан молчит, и я чувствую, как копится в нем заряд неодолимой, отчаянной энергии, которая хочет воплотиться в слова и выплеснуться на свободу.
— Да он такой же Бен Кеноби, как ты Люк Скайуокер, а я принцесса Лея! Может, ты видишь во мне зеленого человечка с другой планеты? — Кажется, я пытаюсь острить, но мы оба даже не делаем попытки улыбнуться.
По глазам видно, что Итан обижается. Он заслуживает от меня хотя бы капельку искренности, но не получает и этого. Мы сейчас вторглись на запретную территорию, все заповеди нарушены, мне надо быть крайне осторожной.
— Я не стану ему верить, если ты этого хочешь и сама мне об этом скажешь, — говорит он так тихо, что я едва слышу.
Итан смотрит мне прямо в глаза. О-о-о! Он всегда видит там больше, чем следует.
Теперь моя очередь. Самое время продемонстрировать все, чему меня учили, все, что для меня является первейшей необходимостью: говорить неправду, врать напропалую и стараться сделать это как можно лучше. А я стою как столб и молчу, чувствую: глаза наполняются слезами. Какая я все-таки дура! Ничего у меня не получается. Даже просто соврать не могу. Стою как дура и молчу.
— Ох, Пренна…
Ну да, он заметил-таки мои слезы. Я знаю, он не хочет сделать мне больно. Что бы там кто ни говорил.
Если бы сейчас на его месте стоял кто-нибудь другой, я бы соврала не моргнув глазом. Рифмованными стихами могла бы врать и мистеру Роберту, и Джеффри Боланду, и даже маме. Плела бы венки прекрасных сонетов из сплошной лжи перед миссис Синтией и миссис Крю. Но я гляжу в глаза Итану и понимаю, что ему соврать никак не смогу.
Он протягивает руку, но я вытираю глаза и резко поворачиваюсь к нему спиной.
— Мне надо идти.
— У нас осталось мало времени, — говорит Итан мне вслед.
* * *Не пройдя и половины квартала, я вдруг начинаю понимать, что плохо вижу вовсе не из-за слез, застилающих глаза. Я ушла, совершенно забыв про очки, а возвращаться уже нельзя. Я слишком горда, слишком упряма, да и боюсь тоже, а кроме того — и об этом обожают мне напоминать мои покровители типа мистера Роберта, — я слишком глупа.
* * *Поджидаю старика в парке. Думаю, он должен прийти сюда, здесь гораздо тише, интимней как-то, чем на автомобильной стоянке возле продуктового магазина, а куда еще он может пойти, я понятия не имею. Сижу за столиком рядом с его любимой полянкой. Потом на всякий случай пару раз прочесываю парк по периметру.
У меня есть время подумать о его жизни, о том, куда он ходит, какие вещи с собой носит. Потом понемногу я начинаю думать о том, что он говорил, и, неуверенно еще, начинаю склоняться к тому, что кое-что в его словах все-таки правда. Пытаюсь мысленно проверить, просчитать, так ли это. Операция напоминает введение нескольких переменных в очень сложное уравнение с целью понаблюдать, как они там будут себя вести.
Правда сильна. В отличие от лжи, со временем правда становится еще сильней, она может вызывать в душе самые разные чувства и мысли, соединять их вместе, а ложь на это неспособна. Чем больше я думаю о том, что он говорил, тем больше ощущаю в его словах силу правды.
Чем менее безумным я его себе представляю, тем более трагичной кажется мне его судьба.
«А что, если…» Я и подумать боюсь, что следует дальше, за многоточием, ведь даже самый крохотный шажок в ту сторону жалит меня надеждой и страхом и тащит за собой чувство бесконечной и ошеломляющей печали.
Я замедляю шаг и думаю теперь об Итане. Ну что мне с ним делать? Это же страшный грех, ужасное преступление — выдать постороннему человеку нашу тайну. Ну а если этот посторонний человек уже и так ее знает?
Проходит часа два, темнеет. Я долго сижу в неудобной позе, у меня затекли ноги. Надо срочно размять их и двигать обратно. Попробую посмотреть на стоянке. Там я когда-то оставляла для него кое-какие вещи. Может, он думает, что я непременно должна пойти туда.
Я не умею заглядывать в будущее далеко вперед. Ничего там не вижу. Не могу идти сейчас домой и видеть там лица мамы и мистера Роберта. Думаю только о том, чтобы отыскать Бена Кеноби, мне нужно знать, зачем он меня звал, и задать ему нужные вопросы.
Стоянку исследую тщательно, мысленно разбив на участки. В передней части его нет, и я иду вокруг боковой стенки гигантского магазина. Сейчас здесь совсем тихо. Даже на лучших местах машин совсем немного. С боков и позади тоже наверняка будет пусто.
Вдруг до слуха доносится странный звук, похоже голос. Какой-то горловой. Мне становится страшно. Не нравится мне этот звук, нехороший какой-то. Слышится с самой задней части стоянки. Вот еще точно такой же звук, потом крик.
Я пускаюсь бежать. Вытянув руки вперед — я же почти ничего не вижу! — бегу на звук. Там совсем темно, но я все-таки различаю какие-то фигуры и тени, они двигаются, слышится вскрик.
— Кто там?! — пронзительно кричу я.
Подбегаю и вижу очертания склонившейся фигуры. Это мужчина, я почти уверена, невысокий, но плотный. Различаю силуэт его бейсболки. Он замирает и на мгновение поворачивается в мою сторону. Видит ли он меня? Думаю, должен, потому что он вдруг резко выпрямляется, бежит через всю стоянку и исчезает за углом магазина. Ах, если бы глаза мои видели лучше, зрение никуда, да посветлее было бы, я бы успела рассмотреть его лицо.
