Она сказала ему жесткой голубизной взгляда, что всякие разговоры бесполезны, и он понял — так оно и есть. И молча ответил: я знаю — кроме нас некому, но я не дам случиться с тобой ничему плохому, сперва погибну сам. И она молча сказала: спасибо, я тоже это знаю, все будет хорошо.
Больше им незачем было говорить.
К вечеру вернулся разведчик. Совершенно мирный в прошлом человек, пожилой лесничий, теперь — надежда Сопротивления. Обложившись картами и записями, долго спорили впятером, причем с наибольшим уважением лесничий неожиданно отнесся не к Уэйну, а к русскому.
— Тип установленных мин? — Джек столбом выпустил сигаретный дым, отчего Старик, такова была немудреная кличка, недовольно поморщился в рыжевато-седую бороду. Подумав, ответил:
— Видимо, только обычные пехотные. Там неоткуда взяться танкам, лес, да и артиллеристы остановят на дальних подступах. Территорию за минными полями обходят патрули с собаками — слышал брех.
— Собак я беру на себя. — Виктор глянул на карты только раз, и никто уже не возразил. — Не помешают.
— Но там пулеметные вышки по периметру, так, что все простреливается с двух или трех сразу. Крепость.
— Плохо. — Виктор подергал себя за ворот грубого зеленого свитера. — Не смогу я всем им отвести глаза. Не выдюжу.
— Есть еще одно место в нескольких километрах к северо — западу. Я подходил близко — там почти нет часовых, не слышно собак, но полно мин. Кругом сплошной лес. Объекты должны как-то связываться — патрули с таким же новым оружием и в той же форме.
— Подземная ветка. — Вик прищурился сквозь дым. — Джек, паровоз, дышать нечем.
— Все, все… Уже… гашу топку, — блондин придвинул старинную чугунную пепельницу с латинским девизом «Высоты зовут!» и стертым гербом — дом был полон таких загадочных вещей. Клер сидела чуть в стороне и не вмешивалась, — старалась не глядеть на Поля. Тот обхватил руками чернокудрую голову и уставился в карты, его щека иногда заметно подергивалась.
Поль уяснил главное, и теперь почти не слушал. Серьезное ранение одного может погубить всех. Если раненый не получит помощи, его останется только добить. И сердце его тянул книзу острый крючок. Он все еще помнил ее в довоенном Париже, помнил и любил такой же хрупкой девочкой с бронзовыми кудрями. Клери не изменилась для него.
Виктор бросил в сторону француза взгляд тайной жалости: он, если бы и захотел, никак не мог запретить себе читать иногда чужие мысли — это не зависело от сознательных усилий несчастного сверхчеловека. Он-то понимал, что эта женщина теперь совсем не та, что была раньше. Поля ждут болезненные открытия, если… да, главное, если получиться вернуться. Всем и в целости. Виктор мысленно вознес об этом краткую, но очень душевную молитву — может, кто-нибудь ТАМ услышит?
Лесник, имя которого было самое простое — Жан (фамилий никто из них не называл), с тайной, болезненной печалью поглядывал на Клер — его жена и дочь погибли под бомбами в начале войны. У Терезы были такие же голубые глаза, ей тогда только исполнилось шестнадцать. Старая душевная рана саднила, и все же он невольно восхищался девушкой. «Вот и твоя была бы такой же…» Но этот внутренний голос он сразу глушил в своих мыслях.
Обсуждение подошло к концу. Англичанин наконец погасил сигарету и взлохматил светлые волосы надо лбом:
— С Богом. Хорошего сна сегодня всем.
— Желаю тебе увидеть английскую королеву, — в тон ответил Виктор, — если король будет в отъезде.
Жан зевнул, прикрывая ковшиком ладони крепкие, чуть желтоватые зубы под седыми усами.
Примерно к середине ночи Виктор проснулся в своей комнате. Он мог получать силы из других источников, и двух часов сна в сутки было достаточно. Спать про запас он приучился в концлагере — к тому же во сне там быстрее проходило время. Он настроил слух и привел внутри себя в действие силы, которые при всем желании не мог бы даже назвать, не то что объяснить. Теперь Вик ощущал весь дом, и тех, кто был здесь, даже трех мух, бьющихся в стекло гостиной. Виктор нитями сверхчувств, свободно проницающими каменные стены, скользнул по друзьям.
Жан спал на спине без сновидений, громко храпя в бороду, как и свойственно пожилым людям. Виктор издали помассировал старику горло изнутри, и храп утих. Англичанин вольно раскинулся на кровати, свешивая руку на пол. Нечеловек невольно позавидовал его стальным нервам. Поль долго не мог уснуть, но усталость от дороги взяла свое, теперь он вздрагивал под одной простыней. Так утром он встанет разбитым — Виктор неодобрительно покачал головой и постарался помочь. Скоро тревоги и боли француза ушли под черное покрывало бесчувствия. Виктор улыбнулся себе.
Если бы кто-то видел его лицо, то поразился бы, сколь печальным и мудрым оно стало — Виктор услышал Клер. Она не спала — бессмысленно всматривалась в темноту. Не от страха, понял Виктор. Сейчас она думает о чем-то своем, очень важном. Ну и пусть додумает во сне — веки девушки плавно закрылись и она слабо, беззвучно задышала в нос.
«Баю, баюшки, баю, не ложися на краю… Придет серенький волчок, и ухватит за бочок…» — отчего его так насмешила память о «волчке» из колыбельной, Виктор не мог решить, но позволил себе тихо расхохотаться. Он давно знал, что реагирует на многое не так, как остальные, и не волновался.
И впрямь, надо спать. Делать нечего. Он пожелал себе ясного утра и уплыл в мягкую, неверную тень, подумав: «Нечего сказать, здоровый у нас коллектив!» Почему-то Виктору приснился красноглазый немецкий подполковник с деревянной ногой, который тыкал в него пальцем и по-русски матерился — глупый сон.
Свет фар тяжелого «Бюссинг-НАГ» бросил на потолок комнаты желтовато-белый прямоугольник, перечеркнутый крестом рамы. Грузовик, набитый чужими солдатами, свернул к выезду из города и шум мотора затих.
II
«АУГСБУРГ»
(лето 1943)
Глава 8
Все на земле уступает трудам и храбрости.
Вольтер
Старик вытянул шею и долго стоял на месте. Уэйн шел сразу за ним — Жан служил проводником маленькому отряду. Все они одели эсэсовскую камуфляжную форму, на стволах СТЭНов навинчены длинные толстые глушители — пистолеты-пулеметы от них казались еще более уродливыми. В рюкзаках, кроме самого необходимого, лежала взрывчатка и противогазные маски (на них настоял Виктор).
Ветер качнул космы деревьев и зашумел, заперебирал зелеными листьями. Ветер показался Уэйну слишком холодным для середины июля. Они медленно, неотвратимо приближались к запретной зоне
