– Я сработал вовсе не топорно. – Квайр грозил вспыхнуть.
Лорд Монфалькон вздохнул и явил капитану ледяной, злой глаз.
– Лудли принес вашу записку. Разведка относительно Арабии полезна. Но лорд Ибрам был человек со связями. Более того, мы заверили его дядю в том, что в Лондоне он в безопасности. Если б не его репутация буяна, коей и было объяснено произошедшее, мы возымели бы немало забот, Квайр. Видимо, мне следовало позволить вам расплатиться по полной. Неудачливый Квайр мне ни к чему.
Капитан грел руки. Он не рисовался, но говорил с умеренной гордостью:
– Умертвить меня? Вестимо, во имя Знания, быть может, – ибо стоит мне пасть, как нога, попирающая крышку Пандоры, воздымется, и хлынут наружу всякие тайны, коим лучше оставаться укупоренными. Или, может, вы не согласитесь, сир, со столь осмотрительной философией – и поступите с темнейшими секретами Королевы на манер доктора Фаусти?
Монфалькон слушал не из любопытства к произносимому, но потому, что, как ему казалось, глядел в Квайрову душу.
Тот же продолжал:
– Однако же, сир, я знаю, что вы о таком помыслить не можете. Вы уже увидели смысл в сохранении жизни капитана Квайра. Любой ценой, сир, верно ведь? Во что бы то ни стало, да? Ибо пред вами – страж-Цербер, призванный препятствовать побегу из Гадеса бесов и проклятых. Я стою на страже вашей безопасности, лорд Монфалькон. Вы чтите меня недостаточно.
Размышляя о том, что Квайр зашел слишком далеко и тем выдал себя, лорд Монфалькон расслабился более прежнего.
– О, так вы у нас – недопонятый пес?
– С коим плохо обращаются, милорд. Констебли сира Кристофера были со мной неучтивы, и я был посажен в худшую камеру Маршалси. Соглашаясь на ваши интриги, я ожидал большего. Кроме того, моя личность не была сокрыта полностью…
– Моя награда вам, Квайр, – ваша свобода. Я сохранил ее.
– Я рисковал ей, сир, – и не сбежал. Я – ваш лучший агент в Лондоне – во всем Альбионе – в Империи. Ибо я художник, как вы знаете. И уязвить меня невозможно.
– Что делает вас в иных аспектах сомнительным слугой, капитан Квайр. Вы слишком умны для сей работы. Вы происходите из славного йоменского рода, обучались в Кембридже, в Иоанновом колледже, и могли бы стать глубокоуважаемым богословом, но отринули все респектабельные возможности.
– Творческие наклонности вышнего порядка приказали мне исследовать собственные чувства, милорд, а также мировую географию. Я бесталанен, не считая того, что зовется порочностью, и на вашей службе, сир, я получаю возможность продолжить обучение. Я размышлял над многими занятиями, однако все они видятся недостойными. Мне не по нраву образчики различных профессий, с коими я сталкивался, и я полагаю, что нынешнее мое призвание, на вашей службе, милорд, и, следовательно, на службе Королевы, столь же ценно, если не ценнее, любого другого. По меньшей мере, вы согласитесь, я способен оценить точную степень порочности, коей предаюсь, – если уж сие порочность. Все прочие – грамотеи, стряпчие, придворные, купцы, солдаты, государственные мужи, столпы нашей Державы – бросают камни из-за плеча, опасаясь увидеть что-то или кого-то, в кого метят. Но я смотрю в глаза тем, в кого мечу, милорд. Я извещаю их о том, что делаю, как извещаю себя самого.
Лорд Монфалькон сделался спокойнее. Монолог Квайра его не покоробил, и капитан знал, что так оно и будет. Он был привержен таким речам, изображая свои труды на манер поэта, описывающего собственное призвание. Предайся Квайр оправданиям, попытайся умилостивить Монфалькона, он разбудил бы в том подозрения. Лорд нанял Квайра за бесцеремонное творческое начало, храбрость, а равно и хитрость. Старый Канцлер уселся за письменный стол. Квайр остался у огня.
– Что ж, вы затруднили меня неимоверно, Квайр. В момент, когда я чурался любых осложнений. Так или иначе, дело сделано.
– Вестимо, милорд. Карль эмигрирует ввиду убийства, коему он, в конце концов, способствовал, пусть то и не был его почин.
– В сие верят немногие. Сир Кристофер не верит. Сомневаюсь, что вера сарацин сохранится, когда они получат свои донесения о случившемся. Будьте начеку, Квайр. Их народ может оказаться мстительным.
– Всегда начеку, милорд. Каково мое новое поручение?
– Вам надлежит отправиться на побережье. Вы посадите на мель галеон, прибывающий завтра ранним приливом. Если возможно, я предпочел бы обойтись без жертв, однако судно так или иначе обязано увязнуть в песках в устье реки близ города Родж. Ялик, дабы перехватить лоцмана и доставить на борт одного из наших людей, уже послан. Он перенаправит корабль к Роджу, используя замерзшую Темзу как повод.
– Прекрасный повод. Никто сейчас не может подплыть к Лондону либо отплыть от него без угрозы своим тимберсам. Но какова моя функция? Лоцман может выполнить задание без чьей-либо помощи.
– Не без труда. Вы перекроите план на новый лад и примете меры, дабы все прошло гладко. Последующее лишь в ваших руках. Вверяю подробности вашему воображению.
– Я рад, чтобы вы продолжаете доверять мне, милорд.
– В таких делах, Квайр, изобретательнее вас никого нет. Корабль полонийского короля «Миколай Коперник» должен сесть на мель, самого короля захватят будто бы обычные грабители судов на мелководье, в качестве аристократа, за коего потребуют выкуп. Вот грубый портрет, нарисованный мною для вас. Если он говорит по-нашему, пусть поверит, что его спутали со всего лишь заморским сановником. Знание Высокой Речи используйте, только если нет иного выхода. Короля следует удерживать некоторый срок – я сообщу вам, когда и каким способом он будет освобожден.
Квайр был приятно удивлен.
– Король? Ну, милорд, вы пускаете меня по следу изумительной добычи. Но для сей охоты мне надобна полная выкладка.
– Выбирайте сами.
– Лудли. Свинн. О’Бриан…
– Вы готовы нанять сего хвастунишку?
– Тут он пригодится. Больше того, он провел два года на полонийской службе как солдат, и нам может потребоваться его язык. Я бы подумал о Вебстере…
– Нет! Гаденыш связался с разными юнцами при Дворе. Позднее его могут опознать.
– Мудорез?
– Никого из сей шайки глаголемых джентльменов с расписными телами. Кое-какие глупцы уже считают, будто представляют Королеву. Глупцы, знающие не Двор, но его ошметки. – Монфалькон хмурился. – Кроме прочего, они балаболы. Вы собираетесь взять с собою курятник.
– Отменных бойцовых петухов, милорд, и храбрее обычных ваших живопыр.
– Вестимо и честолюбивее. И смекалистей. Я нанимал таких при прежнем Короле Герне, но вы единственный полуджентльмен, коего я намерен использовать ныне, ибо вы, в отличие от них, не пристрастились к грогу, фривольной речи и распутному товариществу – за что они всегда расплачиваются единственной валютой, коей обладают в достатке: болтовней, злословием, приукрашенной историйкой.
Тонкие губы Квайра шевелились.
– Ваша позиция услышана, милорд. Я составлю список позже, следуя вашему совету.
– Известите меня, когда все совершится.
– Всенепременно, милорд.
– Сокройте сию тайну от ваших наймитов, если сможете.
– Смогу. Однако сия схема далека от утонченности.
– Лучшая в такие сроки. Мы должны сохранить дружбу Полонийца. Используй мы дипломатические меры, они бы сразу все поняли. Сей план столь безрассуден, что никто не заподозрит изворотливую руку Монфалькона.
– Однако последствия?..
– Ни единого нежеланного, если вы исполните роль безошибочно и с обычным вашим тщанием.
Квайр засопел.
– Мой меч – его забрал сей придира Рууни. Я выйду через Паучью дверь. – Он набросил капюшон обратно на голову.
Монфалькон медным колокольчиком позвал лакея.
– Скрейп: попроси лорда Рууни вернуть сему человеку клинок. – Он вновь встал у огня.
– Интрига родом из времен Короля Герна, – продолжил Квайр. – Будем надеяться, никто не воскресит в памяти то, как вы ему служили. Я припоминаю…
– Вы были мальчишкой, когда Герн покончил с собой.
– Я не тоскую по прошлому. Разве я утверждал обратное?
Монфалькон возложил пальцы себе на веки.
– Вы и я, несмотря на разделяющие нас сорок лет, оба из иной эры. Вот ирония судьбы: мы должны работать совместно, дабы противостоять возвращению сего темного прошлого.
Квайр потворствовал ему:
– Или: я, самый злодейский из злодеев, с моей любовью к столь античному искусству, должен содействовать жизни в мире, где правосудие куда сильнее. Где правит Добродетель.
Монфалькон, воздев правую руку и распрямив ее, изрек едко:
– Я нужен, пока на Земле остаются такие, как вы.
Квайр задумался, потом тряхнул головой.
– Напротив. Можно утверждать, что я нужен, пока благородные души вроде вас продолжают лезть вон из кожи. В конце концов, Платон извещает нас о том, сколь хрупок век совершенного монарха…
Монфалькон был поставлен в тупик. Он сердито переменил тему:
– Иные дороги непроходимы ввиду снега. У вас хорошие лошади, я надеюсь.
